Этюд с натуры - Виктор Тихонович Сенин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раскатывать по городу не было желания, развернулся и поехал к дому, окидывая механически взглядом салон автомобиля. И пожалел, что сделал это. Салон был чист, на креслах лежали козьи шкуры. Но, взглянув на заднее сиденье, потертую обивку, невольно представил, сколько здесь было любовей во время загородных прогулок, в местах тихих и отдаленных.
Со злостью дал газ, круто переложил руль, ударив на тормоза, отчего «жигуленок» вильнул, взвизгнул жалобно при трении протекторами по асфальту и крутанулся почти на месте.
Когда я распахнул рывком дверь квартиры, Аня в кружевном переднике хлопотала возле обеденного стола. Увидев меня, насторожилась, но виду не подала.
— Мой руки, работничек! — сказала, подходя ко мне и целуя.
Обескураженный и посрамленный, ушел в ванну. Аня, видно, почувствовала мое состояние, не допустила, чтобы сорвался и наговорил глупостей. Такое могло произойти — малейшая ее неосторожность. Я жаждал этого, готов был высказать, что думал, и распрощаться. Аня, уловив во мне перемену, разрядила вспышку невесть из-за чего возникшего обозления.
«Ты же доказывал, что забудешь все, — шепнул мне тот, другой, и хихикнул. — Счет в мою пользу…»
Оправдаться перед ней, как мне казалось, мог одним — поцелуем. Появившись в комнате, обнял ее виновато за плечи, она порывисто повернулась, коснулась горячими губами моих губ, прижалась ко мне, всецело покорилась.
Обедали мы в прекрасном настроении. Между нами воцарилось полное взаимопонимание, расположение друг к другу, когда нежны взгляды, прикосновения рук, а слова уже излишни. Рядом со мной сидела и хозяйничала за столом счастливая женщина.
— Проедемся к маме? — предложила Аня. — Мне надо яблок привезти. Их в этом году столько уродилось!
— Далеко ехать?
— За Всеволожск.
— Конечно, съездим!
Глаза ее заискрились. Как я заметил, в них вспыхивали огоньки, когда она входила в прекрасное расположение духа, сразу становилась подвижней, шаловливей. В них играли чертики и готовы были вырваться наружу.
Уложив в багажник две плетеные ивовые корзины, сумку, отправились в путь. За Ржевкой выбрались из потока машин и прибавили скорость. Аня уверенно вела «Жигули», разрумянилась, даже запела. Посматривал я на нее и улыбался.
— Чего смеешься? — спросила, следя за шоссе.
— Цветочек ты лазоревый…
Задохнулась от восторга:
— Повтори!..
— Цветочек лазоревый. Врежемся ведь!
— С тобой и разбиться не страшно…
По обе стороны от дороги тянулись поля и перелески, на обочинах еще зеленела полная жизни трава. Но леса уже начали желтеть, вовсю сквозила береза, алели листья осины, а ели и сосны казались темнее и строже. Чернели поля, только капустные наделы оставались нетронутыми, из лопушистых листьев выпирали ядреные белые кочаны. На кустах, непаханом картофельном поле с кучками увядшей ботвы серебрилась паутина бабьего лета, что предвещало осень теплую, долгую. Воздух был прозрачен и спокоен.
Проехали деревню. Почти возле каждого дома у дороги стояли ведра, доверху наполненные картошкой или яблоками. Хозяев не увидишь, заняты по дому, на огородах. Но остановится у калитки машина, и выйдет женщина либо старик, назовут цену, продадут товар не торгуясь.
На краю поля, под сенью подступающего березняка, мальчишки жгли костер.
— Останови, пожалуйста, — попросил я.
Мы свернули на обочину, чтоб не мешать движению, вышли из машины. В березняке аукались грибники, прострекотала над головой сорока и улетела.
— Не помешаем? — спросил я мальчишек у костра.
— Чего там… — ответил старший из них, лет десяти-двенадцати. Его протертые до дыр джинсы были заправлены в резиновые сапоги. Судя по тому, как распоряжался, он и верховодил ватагой. — Картошки печеной хотите?
— Хотим!
Мальчишка в джинсах палкой выкатил из-под углей несколько черных картофелин.
— Ешьте на здоровье. Картошки в поле много, после комбайнов осталась. Домой собирать нельзя, а печь можно сколько пожелаешь. Соли только нет…
— Ой, а у меня есть в багажнике! — сказала Аня. — Маме везу… — И побежала к машине, принесла горсть мелкой поваренной соли.
В полях лежала тишина, издалека доносился собачий лай, чистый и беззлобный. Яркое золотистое солнце еще грело и ласкало, нежилась под ним земля, отдыхала, погруженная в дрему.
Мы сидели на взгорке, разламывали рассыпчатую печеную картошку, посыпали солью и ели с аппетитом. Я скоблил картофелины ножом до коричневой корочки и подавал Ане. Картошка была горячая и вкусная. Такую не отведаешь в городской квартире, испеченную в древесной золе на свежем воздухе.
Костер угасал, и кто-нибудь из мальчишек убегал в лесок, приносил охапку сушняка, подбрасывал в огонь. Дым поначалу ровно тянулся в синее небо и таял. Пробивались языки пламени, дым ослабевал, а огонь жадно лизал сучья, разгорался. От веток оставался белесый пепел и рассыпался.
Мы с Аней тоже пошли в березняк, долго бродили среди деревьев по черничнику и опавшей листве, похожей на рассыпанные лимонные дольки. В вершинах деревьев срывался ветер, зябко шелестели ветви, словно накрапывал дождь. Ветер выбивался из сил, угасал, и лес замирал в ожидании — ни гомона птиц, ни человеческого окрика. Покой, обещание чего-то несбыточного, когда печалишься и радуешься, а понять не можешь, что же происходит, отчего душа грустит и ликует. Мы целовались, подбирали и обламывали мертвые ветки. Принесли, сложили в общую кучу, опять смотрели на огонь, стоя рядом с мальчишками, все понимающими и видящими.
Однако надо было ехать дальше, поблагодарили ребят и сели в машину. За Всеволожском свернули на хорошо накатанную грейдером дорогу. Открылась деревушка — избы с ухоженными участками, обнесенные изгородями, поленницами на задворках, скворечниками и телеантеннами над крышами. Возле калитки одного из домов Аня притормозила. Вдоль забора, который отгораживал усадьбу от улицы, кустился малинник.
На сигнал выглянула полная женщина с такими же, как у Ани, волосами, перехваченными на затылке гребнем. Догадался сразу, что это мать, вышел из машины и поспешил на помощь, чтобы открыть ворота. Так мы и стояли по разные стороны, пока Аня, развернувшись на дороге, въезжала во двор.
— Мария Михайловна, — представилась хозяйка, вытерла поспешно руку о фартук и подала для знакомства. — Проходите в дом, располагайтесь.
В горнице пахло укропом.
— Срезала семенники да на полку положила. Вот и пахнет. Может, отобедаете?
— Мы поели перед отъездом, мамочка, — сказала Аня. — Потом еще печеную картошку ели.
— Где же?
— В поле мальчишки костер жгли.
— Могу чайку предложить из самовара.
