Иван-Царевич - Питер Морвуд

Глава третья. О ТОМ, КАК ЦАРЕВНЫ МУЖЕЙ СЕБЕ СЫСКАЛИ.

Приглашенья на пир перед постом развезли резвые тройки по всем дорогам вдоль и поперек замерзших рек. Весь Днепр объездили, на север аж до Двины добралися, на юг до Днестра, на запад до Припяти, на восток до верховьев Волги.

Всех, кто в супружество годен, пригласил царь, никого не забыл. Пожаловали в Хорлов и хан татарский Мангую Темир, и князья Олег да Александр Ярославичи, хотя промеж них давно шла рознь. С митрополитом Левоном было оговорено, что пир начнется поутру в понедельник, перед зольной средою, с тем чтоб соблюсти и пятницу для мусульман, и субботу для евреев, чтоб никаких нареканий не было от гостей, коих Бог им пошлет. Старый владыка пошумел, правда, насчет всяких иноверцев, однако ж из государственных соображений принужден был уступить.

Ивана же, как было сказано, больше заботили не иноверцы, а клика добрых друзей и собутыльников, ныне умытых, принаряженных и причесанных по такому случаю. В том, что сестрицы не выберут в мужья ни прибывших князей, ни татар (хотя чего греха таить - брак Мангую Темира с Катериной-царевной на долгие годы упрочил бы мир на Святой Руси), сомнений у него не было, зато весьма опасался Иван насчет тех, кого в здравом уме и твердой памяти к лошадям бы не подпустил, не то что к сестрам. Да, не к добру потребовал он кувшин меду!

Именитых гостей усадили в тронной зале согласно достоинству. Каждому мнилось, что должен он сидеть к царевнам поближе, и возникло немало споров да потасовок на потеху честному люду. Лишь Ивану не до смеху было. Сжав под столом кулаки, глядел он на забияк, в коих с трудом узнавал своих собутыльников. Одежа-то на них богатая (чего не сделаешь, чтоб царевнам приглянуться), а в остальном как были невежами, так и остались. Да может, оно и к лучшему: пущай царевны своими очами убедятся, что он их не обманывал.

Сей пир, ежели не считать его смотринами, ничем не отличался от прочих пиров на масленице. В былые времена митрополит Левон копья ломал, чтоб не подавали к столу ни мяса, ни спиртного, а ныне уразумел-таки, что хоть каждую снежинку в решето собери, зиму все одно не удержишь. Прежний царь Андрей был до застолий весьма охоч и соглашался держать Великий пост лишь в ожидании нового пира на Пасху. А царь Александр в отца пошел и хлебосольством своим славился.

Перед началом трапезы митрополит прочел благодарственный молебен, а церковный хор пропел гимн. Затем внесли с морозу соломенное чучело, все в инее да в сосульках, и поставили от огня подале. Царь встал, самолично налил в кубок чистого спирту пополам с лампадным маслом и выплеснул на чучело. А после запалили его - не колдовским способом (в подобных случаях сие не дозволялось), а головней. Мерзлая солома занялася быстро, горела весело, и вскоре осталась в красном углу лишь горстка золы с пляшущими в ней огоньками. По зале разнесся аромат ладана, а царь Александр наполнил новый кубок водкою.

- Конец зиме! - провозгласил он и метнул осушенный кубок в огонь, где остатние капли спирта вспыхнули голубоватым пламенем.

Тут все начали чокаться, да выпивать, да посуду бить. Град осколков посыпался на очаги тронной залы, и уж тогда пошел сурьезный пир: подали чугуны со щами, да с борщом, да с ухою, да с грибной солянкою. На больших подносах несла челядь вынутые из печи хлебы, да клецки, да гречневую кашу для тех, кто любит хлебать погуще. Один Иван ни вкусу, ни навару не чувствовал и мыслями витал далече. А глазом все ж таки косил на дальний стол, где Пашка с Николаем уже затеялись кидать друг в дружку хлебными катышками.

- Знать, потому ты и пригласил их, Ваня,- шепнула ему царица-мать, славившаяся красотою, умом и кротким нравом, но уж если молвит слово укора, всякому не по себе делается.

- Нет, матушка,- покаянно отозвался Иван-царевич,- по недомыслию своему пригласил.

Царица улыбнулась, глядя на захмелевших гостей.

- А Дмитрий-то Василич с новым своим реестром, видно, шутку над нами сыграть задумал. Едва ль он не знал, что приятели твои манерам не обучены - на то и мудрец, чтобы все ведать.

Иван уткнулся в миску, думая, смеяться ему иль гневаться. Где это видано этакие шутки над царевым сыном шутить,- да больно уж ловко расставил главный управитель ему капкан: и прицепиться не к чему. Усмехнулся Иван и только тут заметил, как щи наваристы - до дна выхлебал и добавка спросил.

В тронной зале царило праздничное многоцветье, весь мир облачился в длиннополые кафтаны из парчи да бархата, богатым шитьем изукрашенные, каменьями самоцветными усыпанные. Боярские шапки с меховою опушкой одна другой краше, правда, многие их уж поснимали - кабы в борще не искупать. Евреи с мусульманами обрядились в нарядные бурнусы, и даже коренастый, широкогрудый Мангую Темир расстарался - завязал волосы в четыре хвоста и рожу умыл по такому случаю. Но сколь ни мой, запах жира и конского пота из татарина ничем не вытравишь. А на себя напялил халат дорогого персидского шелку, явно не честными торгами добытого.

Чугуны со щами уступили место рыбе, курятине, дичи всех сортов, кровяной колбасе с тимьяном, гречневой каше с огурцами солеными и капустой, голубцам, говяжьим оковалкам со сметаною и хреном да нежнейшей свинине - празднику души для тех, кому Бог ее вкушать не запрещает.

Средь мусульман, как водится, разгорелся спор. Не из-за мяса (мясо-то все было кошерное), а из-за вин, что к нему подавали. Напитков царь Александр распорядился запасти на всякий вкус - тут тебе и пиво, и квас, и вино, и настой березовый, и меды, и, само собой, водка, и кумыс для татар, и более безобидные напитки - пахта, сбитень да новый чай с Востока. Спор вышел не от скудости выбора, а из-за толкования Корана - то ли высечен он на каменных скрижалях, как утверждали старики, то ли допускает в особых случаях некоторые отклонения, за что ратовали молодые. Одни уверяли, что пророк Магомет строго-настрого запретил всякое спиртное, другие же били себя в грудь, что запрет сей касаем только до виноградных напитков.

Иван прислушивался к спору с любопытством юноши, коему покамест довелось странствовать лишь по страницам книг. Мусульмане, прибывшие из разных частей Арабского халифата, все как один говорили по-русски, хоть и ломали его изрядно. Царевич понимал в их речах все - иль, по крайности, то, что расслышать мог, ведь и прочим гостям, заморившим червячка, враз пришла охота почесать языками. Расправившись с мясом, он тщательно вытер ложку, вилку и нож да убрал их в мешочек у пояса. После чего встал из-за стола. Многие последовали его примеру, дабы способней было вести беседы. Но ни один из приглашенных не набрался еще смелости к царевнам подступиться. Иван налил себе вина и сам пошел к сестрам, которые, сидя в уголку, судачили о лицах мужеска пола.