Три сестры. Таис (СИ) - Сдобберг Дина

- Помилуйте, барышня! - всплеснул руками мой добровольный экскурсовод. - Понимание ценности женщины это врождённый мужской рефлекс! Поклонение этому удивительному созданию у нас, мужчин, в крови!

- Да неужели? - улыбнулась я.

- Конечно! Это верный признак для определения мужчины. Относится с уважением и заботой, не путать с угождением и баловством, мужчина. Остальное шлак, выбраковка породы! - уверенно заявил старичок. - Ну, продолжим. Местным камнем выложили внутреннюю площадь и дороги к хозяйственным постройкам. И только потом, лет сто пятьдесят спустя, возможно даже чуть позднее, началось строительство монастырского кремля. Мы с вами у парадных ворот, а вот с той стороны, речные ворота. Сам комплекс стоит на высоком каменистом холме, но с этой стороны это не заметно. А вот от реки она здесь небольшая, видно, насколько выше общей местности стоит монастырь. Во времена Екатерины Второй и её сына, Павла, в монастыре снова начинаются работы. Дикий спуск к реке превращают в регулярный каскадный парк. И на месте небольшого внутреннего выпаса для скота, даже появляется фруктовый сад. Из всех деревьев здесь прижилась только яблоня, да и то не все сорта. Но в монастыря была своя винокурня, где готовился очень высоко ценимый местными яблочный сидр из красных яблок и антоновки. В шестидесятых его пытались возродить. Сад в смысле. Но думаю и от производства сидра не отказались бы.

- А ворота? - обернулась я.

- А чего их туда-сюда вихлять? С утра открываем, вечером закрываем. - Удивился мой экскурсовод.

- Ну, да. Но это всё числится как зона. Больше скажу, особого назначения. А у вас центральные ворота весь день настежь. - Остановилась я.

- Барышня, ворота закрывают, чтоб значит никто не сбëг. А у нас из всех бегунов, только Михалыч. Он у нас самый молодой, шестьдесят три недавно отмечали. Но он здесь зам начальника по режиму. Куда ж ему бежать? Начальник, Павел Петрович, умер полтора года назад и нового всё не шлют. - Поделился темой нехватки кадров старичок.

- А вы? - спросила я.

- Нестор Кузьмич, прибыл по этапу в феврале двадцать четвёртого, после замены смертного приговора на пожизненное заключение в лагере. - Представился он.

- Простите, а по какой статье приговор? - пыталась я быстро прикинуть возраст водителя-экскурсовода.

- Так нет никакой статьи. Я из эсеров. Политический заключённый. - Прозвучало в ответ.

- Так уже столько амнистий... - начала я.

- Ээ, нет, барышня! Вот уеду я и кто сохранит память об этом месте? Оно же скоро исчезнет! А так вот, всем рассказываю! Вы уедете, а про наш монастырь будете помнить. - Не стал слушать Нестор Кузьмич.

Забыть об этом монастыре я действительно не смогла. Первым делом по возвращению позвонила Дине с пересказом того, что рассказал старый эсер. Хотя для этого и пришлось задержаться на телеграфе и несколько раз продлевать разговор.

- Попробую поговорить со знакомой. Она в историческом музее работает, может подскажет что и как. И возможно ли вообще что-то сделать. - Не стала отказываться Дина.

Посчитав, что необходимое я сделала, до следующей встречи на Байкале я решила сестру не беспокоить по этому поводу. Тем более, что вскоре мне поступил странный вызов. Некая Курико Такинава, прибыв из Маньчжурии, разыскивала свою дальнюю родственницу, то ли она была роднёй мужа родственницы, то ли наоборот, искала родню мужа, было запутанно и непонятно. Но искала она Сдобнову Антонину Тимофеевну.

- Да я вроде никогда замужем не была. Да и братьев вроде нет, - удивилась я. - Посмотрим, что там за родня такая нарисовалась.

Встреча с "родственницей" происходила на досмотровом пункте на границе с Маньчжурией. Я пересекать государственную границу Советского Союза не могла. Должность и погоны не позволяли. На встречу я явилась по форме и с удостоверением. К счастью, начальника погранпоста я знала лично. За тридцать лет службы с кем только не пересекалась. А тут и вовсе ещё из волны фронтовиков. Уже не молодой мальчик лейтенант, каким был в сорок пятом, многие из тех, кто знал как отстаивались наши границы уже уходили на пенсию или начинали готовить себе замену.

Но встретили меня с улыбкой и объятиями. И неизменным чаем со сладкими сухарями с изюмом и сахарной посыпкой. Почему-то именно такой комплект был в большинстве наших кабинетских тумбочек.

Небольшая комната, мало чем отличающаяся от допросной в любом отделении. Стандартные полтора метра от пола выкрашенные зелёной краской и под побелкой со следами протëков всё, что выше.

Широкий лакированный стол, напоминающий школьную парту, стул и скамья у стены с другой стороны стола.

Зашедшая в сопровождении двух пограничников имела ярко выраженные азиатские черты, но поздоровалась на русском чисто, почти без акцента. Прямая юбка до середины икры, строгий глухой пиджак под горло и полностью прикрывающий бёдра. Серый цвет. Забавно. Серый цвет чисто психологически смазывает картину нашего восприятия. Наш мозг знает опасность уныния и упадка сил, а потому взгляд соскальзывает с обычного серого цвета. А такой крой одежды полностью скрывает фигуру. Но самое интересное, что юбка такой длины режет рост. И спроси любого из тех, кто видел сегодня эту женщину, все скажут, что невысокого роста и расплывчато ответят о фигуре.

Она не улыбалась, держалась обычно. Не дружелюбно, и не высокомерно. А просто... Никак.

После приветствия она сложила руки спереди на животе, прикрывая одну ладонь второй. Яркая искра бросилась в глаза. Женский перстень-печатка с бирюзой. И хотя это не было какой-то уникальной вещью, но я узнала это кольцо сразу.

- Ну, здравствуй, дорогая! - заулыбалась я, просчитывая кем её представить. - Очень похожа на фотографию! Очень! А мы уже и не думали, что кто-то остался, в войну искать было некогда. Да и стольких тогда потеряли.

- Узнали, Антонина Тимофеевна? - спросил очень доброжелательный товарищ в скромном звании капитана. - Родня?

- Да как сказать, товарищ капитан. Дядя мой, брат моей матери, после бунта на "Потёмкине" в этих местах каторгу отбывал. Ну и вроде как... Перед войной мы ещё на старый адрес получали пару писем с фотографиями. Имя помню. А почему Такинава? - обратилась я уже к гостье.

- Потому что "вроде как", а не как положено. - Прозрачно намекнула гостья, заодно дав мне понять, что она совсем не дура.

- Ну, это несущественно, - понимающе улыбался капитан. - А что ж так долго тянули с розыском родни, раз и имя, и отчество, и фамилию знаете?

- Письма перестали приходить, после войны и вовсе без ответа были. Да и не хотелось навязываться, быть обузой. Всё оставляла на крайний случай. - Да, Курико действительно дурой не была.

А ещё видно кое-кто ей весьма подробно передал наши разговоры и мои рассказы о себе и семье.

- В сороковом мы переехали в Лопатино, года не прожили, война начилась. А старый дом, ещё маминых родителей, где жил дядька, сгорел. Алкоголь. - Поморщившись ответила я, словно не желая особенно вдаваться в нелицеприятные подробности биографии родственников.

Даже если будут проверять, все подтвердится. К счастью, я на личном опыте знала, и многократно убеждалась в том, насколько тяжело, порой просто невозможно проверить что-то произошедшее до войны. Отечественная война просто бороной расчертила всё на до и после. И не только жизни людей.