Конан Дойл и Джек-Потрошитель - Игорь Можейко

На этот раз Франсуа до дна очистил шкатулку и извлек из нее тысячу франков. Вдвоем с приятелем они добрались до Остенде, где в трактире поделились своими намерениями с местным проходимцем, который поклялся всё устроить как надо, взял у юношей деньги и убежал. Удрученный приключением товарищ Видока вернулся домой, а Видок, понимая, что ждать пощады от папы не следует, несколько дней промыкался по городу, пока не уговорил хозяина театра марионеток взять его к себе в помощники. Счастливая творческая жизнь Франсуа продолжалась всего несколько недель. Виной тому была конечно же хорошенькая жена кукольника. Ей очень понравился новый спутник, а он не стал сопротивляться. Кукольник застал любовников в своей постели и успел принести кочергу, прежде чем молодец убежал. Кукольник так измолотил Франсуа кочергой, что ему ничего не оставалось, как, отлежавшись, плестись домой, чтобы залечить там ссадины и сломанные ребра.

Когда Франсуа вернулся под отчий кров, ему уже было семнадцать лет. Он припал в коленям отца, и тот торжественно простил бродягу. После этого Франсуа больше не трогал папину кассу, чего нельзя сказать о девицах Арраса, на которых запрет не распространялся. Вскоре Видок понял, что рамки Арраса ему тесны,- и он совершил вторую попытку вырваться из дома, для чего в 1791 году записался в армию. Дело происходило в те месяцы, когда молодая Французская республика призвала своих граждан к оружию для защиты Революции. Солдатом Видок оказался отважным, вскоре он отличился в битве при Вальми и был произведен в капралы, в каковом чине он состоял три дня, после чего поссорился с сержантом, избил его и не придумал ничего лучше, как дезертировать. Но совсем уходить из армии ему не хотелось, так что через некоторое время, пользуясь фронтовой неразберихой, Видок записался в другой полк, где вскоре ввязался в ссору и вызвал противника на дуэль. На этот раз счастье изменило Видоку, который полагал себя непревзойденным фехтовальщиком. Его победили, да так обидно, что он угодил в госпиталь.

Долго ли, коротко, но Видок снова дрался на дуэлях, вынужден был жениться на юной возлюбленной, потому что ее брат был крупным деятелем Конвента и пригрозил жениху смертью, затем бросил армию и ударился в коммерцию. Окруженный возлюбленными, готовыми ему удружить, двадцатилетний купец благоденствовал несколько месяцев, пока не застал одну из своих любовниц в объятиях армейского капитана, что привело его в страшный гнев. Видок избил обидчика, а капитан подал на него жалобу, и Франсуа угодил в тюрьму по-настоящему.

Видок полагал, что пребывание в тюрьме — дело недолгое, но его деятельная натура не терпела простоя. Он проникся сочувствием к одному крестьянину, который, чтобы прокормить в голодное время четверых детей, украл меру зерна. Видок уговорил крестьянина бежать и изготовил для него документы об освобождении из тюрьмы. Видно, документы были недостаточно убедительны — крестьянина поймали, а тот, чтобы избежать каторги, во всём покаялся. Видоку объявили, что его будут судить за подделку государственных документов, что равнялось по тяжести преступления фальшифомонетничеству. Испугавшись попасть на каторгу, Видок тут же бежал из тюрьмы. Был пойман. Бежал снова. Снова был пойман. После третьего побега предстал перед судом и был охарактеризован как «закоренелый преступник, многократно убегавший из мест заключения». За всё это он получил суровое наказание: восемь лет каторги.

Разумеется, брестская каторга Видока не удержала. Он уже имел прозвище «короля побегов», и ему ничего не оставалось, как оправдывать его в глазах начальства и заключенных. Через две недели он бежал, но очутился в госпитале — так его помяли надзиратели, когда поймали. Из госпиталя он бежал, переодевшись монахиней (монахини ухаживали за больными каторжниками). На этот раз он продержался на воле несколько месяцев и пережил множество приключений, которые завершились как обычно — он опять попался и опять был препровожден на каторгу, на этот раз в Тулон. К тому времени Видока окружала легенда — его не могли удержать никакие засовы и замки. Оправдывая свое «звание», Видок убежал и с тулонской каторги и начал вести сложную и несладкую жизнь в узкой щели между честью и преступлениями. Бальзак приписывает Вотрену фразу, под которой мог был подписаться и Видок: «Быть воланом между двумя ракетками, из коих одна зовется каторгой, а другая — полицией, в такой жизни победа достается бесконечными усилиями, а обрести спокойствие, мне думается, просто невозможно». И в самом деле: трудиться честно Видок не мог, потому что, как только он устраивался как следует, его выслеживали полицейские. А если полиция теряла его след, то всегда находились коллеги-уголовники, которые надеялись шантажировать его и рады были за малую толику донести на него полиции.

И вот в один прекрасный день, здраво рассудив, Видок решает вместо волана стать одной из ракеток.

В 1810 году Видок явился к префекту парижской полиции барону Паскье и предложил ему свои услуги.

Паскье поднял дело «добровольца». Обычный человек ужаснулся бы, прочтя бесконечные отчеты о побегах и преступлениях Видока, но Паскье увидел в этом деле другое. Во-первых, что он имеет дело с невероятно талантливым и изобретательным человеком, упорным и последовательным. Во-вторых, Паскье сделал вывод, что Видок фактически и не совершал серьезных преступлений, хотя и должен был по закону провести остаток своих дней на каторге, преступление Видока заключалось в желании убежать или помочь бежать другим. Кроме того, Паскье получил сведения от начальника каторги о том, что во время последней отсидки заключенный Видок уже предлагал свои услуги полиции и даже выполнял некоторые поручения, в чем проявил себя полезным сотрудником, потому что за последние пятнадцать лет он узнал весь преступный мир Франции.

По договоренности с бароном Паскье Видок организовал собственную уголовную тайную полицию, состоявшую поначалу лишь из одного человека, но после первых успехов выросшую до нескольких десятков агентов.

Когда Видок начал свою деятельность в 1811 году, Французская империя Наполеона уже находилась в глубоком кризисе — ведь страна двадцать лет беспрерывно воевала, вынеся притом кардинальную ломку внутренних отношений. Разумеется, число деклассированных, разоренных, отчаявшихся людей давно уже перевалило за все допустимые пределы, и даже полиция мрачного и коварного Фуше не могла справиться с океаном преступности. В этой обстановке ценность Видока для полиции трудно было переоценить. На сторону государства перешел человек, знавший в лицо всех «авторитетов» преступного мира, все злачные места, все пути сбыта награбленного и к тому же преисполненный искренней ненавистью к преступному миру потому, что этот мир был ему всегда враждебен — Видок не мог вписаться в рамки преступного сообщества и не желал подчиняться никаким законам. В отличие от многих иных обывателей, Видок отлично знал, насколько преступный мир подл, труслив и продажен и насколько лжива и лицемерна его романтика.

Получив «лицензию», Видок со своими помощниками принялся за чистку Парижа от организованной преступности. Считается, что он арестовал и передал правосудию более двух тысяч воров и убийц. Цифра эта кажется ничтожно малой по сегодняшним меркам, но следует учитывать, что массовость преступности возросла стократно и две тысячи преступников на Париж, город, по нашим меркам, также не очень большой, представлялись колоссальной цифрой. К тому же Видок и его агенты знали, кто представляет особую опасность для города.

Работая на полицию, Видок так и не стал полицейским. Его связывало слишком многое с теми, кто был по ту сторону баррикад. Характерно, что сами преступники весьма чтили Видока и признавали его право на свое правосудие, ибо он был куда более справедлив, чем государство и воровское сообщество. Известно, например, что Видок брал у каторжников деньги на хранение до тех пор, пока хозяин их не выйдет на свободу — и никогда никого не обманывал. С другой стороны, нередко раздавались клятвы преступников, задержанных Видоком, расправиться с ним. Иной бы окружил себя стражей, запирался бы на все замки и засовы. Но Видок, полагаясь лишь на свою удивительную силу и ловкость, отлично обходился без охраны и покушений не боялся. Причем это была не бравада, а трезвый расчет. Вот как объяснял свое поведение Видок одному из друзей: «Многие каторжники, слывшие храбрецами, давали клятву убить меня, как только выйдут на свободу. Все они оказались клятвопреступниками, и все будут ими. Желаете знать почему? Для вора самое главное, единственно важное дело — это воровство. Только одно оно его и занимает. Чтобы заполучить мой кошелек, он пойдет на всё, даже на убийство — ведь это его ремесло. Он убьет меня с целью устранить свидетеля, который может его погубить: ремесло позволяет ему это. Он убьет меня, чтобы избежать наказания. Но если он уже отбыл наказание, зачем ему убивать? Воры не убивают на досуге для собственного развлечения… Да воры не так уж и злопамятны!»