Замоскворечье - Лев Колодный

Другая яркая любовь (после неудачной женитьбы на сестре Антонины Корш) зажглась в Воспитательном доме, приютившем некогда Аполлона. Там, в квартире сослуживца, встретил его дочь Леониду Визард, красавицу с цыганскими черными волосами, но с голубыми глазами. И она вышла замуж за другого жениха. Безутешный поэт уехал в Италию, где жил во дворце на правах воспитателя. Сокрушался, что там плюнуть некуда.

Разделенную любовь поздно испытал в номере питерской захудалой гостиницы, куда явилась по вызову уличная девица... Жизнь и с ней не удалась. В 42 года сидел, не в первый раз, в "долговой яме". Оттуда его выкупила некая сердобольная генеральша. Через четыре дня опустившийся на дно известный литератор умер от апоплексического удара в сердце, разрушенного страстями и "воткой".

На закате жизни Григорьев вспоминал Москву 30-х годов своего детства. "Как в старом Риме Трастевере, может быть, не без основания хвалится тем, что в нем сохранились старые римские типы, так Замоскворечье и Таганка могут похвалиться этим же преимущественно перед другими частями громадного города-села, чудовищно-фантастичного и вместе великолепно разросшегося и разметавшегося растения, называемого Москвою". И еще признался: "Вскормило меня, взлелеяло Замоскворечье".

Полюбил здесь жить Афанасий Фет, одно время снимавший дом на Малой Полянке, 3, на другой стороне улицы от дома Григорьевых. И сюда стремились многие замечательные люди, по-русски жаждавшие общения.

На месте дома Григорьева - жилая громада. На мосте дома Фета стоит коробка с бетонными ребрами. Осталась сторона улицы, где ветшает неприкаянный безлюдный домик с мезонином и несколько подобных старичков. Мимо них ходили неразлучные друзья в университет. А оттуда они поспешили навстречу судьбе, жестокой к истинным поэтам.

СЮЖЕТЫ И СЦЕНЫ КРИВЫХ ПЕРЕУЛКОВ

Чем обьяснить тягу героев Островского к Замоскворечью? Почему удалой купец Калашников жил здесь?

Опустел широкий гостинный двор.

Запирает Степан Парамонович

Свою лавочку дверью дубовою...

И пошел он домой, призадумавшись,

К молодой хозяйке за Москва-реку.

Возвращался добрый молодец из Китай-города сюда потому, что помянутый гостиный двор, торговые ряды, шумевшие у Красной площади, оттесняли купечество на юг, в поля. С других сторон пространство заполнили Кремль, Зарядье... За рекой простор оставался, здесь селились купцы, благо отсюда до лавок было рукой подать.

Уважающий себя богатый купец строил, как дворянин, собственный дом, обращаясь к признанным архитекторам. Василий Баженов проектировал и для князя Прозоровского на Большой Полянке и для купца Долгова на Большой Ордынке... Разница состояла в том, что в купеческих дворах помещались склады с товарами. Рядом с усадьбами возникали мануфактуры. Потому среди плотной застройки Замоскворечья в самом неожиданном месте встречаются зажатые домами старые цеха предприятий, берущие начало от свечных и прочих купеческих заведений. Этого на Арбате - нет.

Еще одна особенность была - дощатый глухой забор с калиткой. Аполлон Григорьев, живший за таким забором, представлял свою малую родину, как гид, так:

"Пред вами потянулись уютные красивые дома с длинными-предлинными заборами, дома большей частью одноэтажные, с мезонинами... Дома как дома, большей частью каменные и хорошие, только явно назначенные для замкнутой семейной жизни, оберегаемой и заборами с гвоздями, и по ночам сторожевыми псами на цепи".

За оградой росли деревья, цвели сады с кустами акаций и рябины. Комнаты заполняла хорошая мебель, буфеты с фарфоровой посудой, шкафы с хорошими книгами, картины в рамах, старинные иконы. Купцы, занятые делом, не выискивали смысл жизни, не занимались разговорами, как арбатские западники и славянофилы.

Интерьер такого дома запечатлен Василием Перовым в картине "Приезд гувернантки в купеческий дом". Третьяков считал ее "лучшей картиной" и не успокоился, пока не завладел шедевром, отдав прежнему владельцу крупную сумму денег и картину в придачу. Купеческая обстановка, как на ладони, видна в "Сватовстве майора на купеческой дочери". На двух стенах - восемь картин в дорогих рамах! Вот так "Тит Тытыч"! Хрустальная люстра над прилипшей к трюмо невестой могла бы украсить сегодня самую престижную квартиру. Павел Федотов, постановщик этой классической сцены, хорошо знал Замоскворечье. Оно вдохновляло Иллариона Прянишникова, другого корифея критического реализма: "Иной раз невольно заглядишься не только на какую-либо типичную сценку на улице, но и на самую улицу, на характерную постройку и внешнюю особенность всех этих лавочек, заборов, всех этих кривых переулков, тупиков..." (Большевистский взгляд на кривые переулки высказал в наш век секретарь ЦК, МК и МГК партии Каганович: "Когда ходишь по московским переулкам и закоулкам, то получается впечатление, что эти улочки прокладывал пьяный строитель".) Купцы Прянишникова разыгрывают эпизод в картине "Шутники. Гостиный двор в Москве".

Одни живописцы приходили в Замоскворечье в поисках натуры, прототипов. Другие квартировали в "кривых переулках". Почти вся жизнь прошла здесь у Николая Неврева, говорившего, что он живет "рядом с сюжетами". Его работы покупались современниками нарасхват. Один подсмотренный им сюжет стал картиной "Протодьякон, провозглашающий многолетие на купеческих именинах". Гостиная лучшего друга художника, купца и собирателя картин Павла Третьякова, послужила фоном "Воспитанницы", напоминающей драму из пьес Островского. Комнату собственной квартиры с мебелью красного дерева художник изобразил в "Смотринах". Все эти композиции остались в Замоскворечье, в доме и галерее у Павла Михайловича Третьякова...

Вблизи мецената во 2-м Голутвинском переулке одно время жил больной и нуждавшийся в средствах художник Василий Пукирев, творец "Неравного брака". Перед этой картиной полтора века толпятся люди. Картина принесла молодому художнику славу без богатства, став утешением в горе. Вся Москва говорила, что невесту бедного живописца выдали замуж за богатого и знатного аристократа... За спиной венчаемой девушки скорбит, как на похоронах, красавец Пукирев в роли шафера. За женихом оказался приятель художника, рамочник Гребенский. На радостях тот пообещал сделать раму "каких еще не было". Вырезал ее из цельного дерева "с цветами и плодами", после чего Третьяков поручал ему обрамлять купленные холсты.

Ничего в Замоскворечье не смог создать великий портретист Тропинин. (Его музей нас ждет в переулке.) Безутешный художник переселился сюда, когда умерла его жена. Ее он любил сильнее искусства и, оставшись в одиночестве, за два года жизни в домике на Большой Полянке зачах.

И профессура уважала тихое Замоскворечье. В 1-м Голутвинском, 7, жил Федор Буслаев, великое имя отечественной филологии. Нет сегодня таких всеобъемлющих умов. Этот профессор университета занимался древней письменностью, фольклором русским и народов Востока, литературой русской и западно-европейской, живописью древней Руси....

С Большой Полянки из одного дома отправлялись в Московский университет Алексей Филомафитский, Федор Иноземцев, Михаил Спасский... Первый из них создал метод внутривенного наркоза, написал отечественный "Курс физиологии". Знали все больные "капли Иноземцева". Студенты-медики обожали профессора. Друзьями и пациентами врача были Гоголь, Языков, генерал Ермолов. Иноземцев основал "Московскую медицинскую газету" и Общество русских врачей, первым председателем которого стал. Общество возникло в борьбе с вековой монополией немецких врачей и фармацевтов. Метеоролог Спасский новаторскую докторскую диссертацию "О климате Москвы" защитил под аплодисменты.

Бурными аплодисментами заканчивались лекции Василия Ключевского. Все его адреса - в Замоскворечье. Отсюда он выезжал не только в университет, но и в Александровское военное училище (16 лет), Московскую духовную академию (36 лет), аудитории Московских высших женских курсов (15 лет). Профессор 27 лет вдохновенно читал "Курс русской истории" в Московском университете. С пятой кафедры на склоне лет выступал на Мясницкой. Там его ждали студенты училища живописи, ваяния и зодчества. Ключевский сыпал на лекциях афоризмами, экспромтами, остротами, разносимыми по Москве и России. Как современно звучат его давние слова: "Одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения".

Ключевский, ученик Федора Буслаева, творил, когда на бесконечной дистанции науки вперед вырвались филологи и историки, "лирики", в наш век уступившие лидерство "физикам", рухнувшим в пропасть Чернобыля. Сын дьякона Ключей Пензенской губернии получил фамилию по названию села. По стопам отца, деда и прадеда не пошел. Искал свой путь, выбирая между филологией и историей, наукой и "подземным миром". Природа щедро наградила его даром ученого, писателя, артиста. В дни лекций, как пишут, "Василий Осипович, можно сказать, опустошал другие аудитории, читать с ним в один час становилось почти немыслимым". Всем казалось, профессор вот-вот вернулся из древнего Новгорода или Пскова, сам побывал в Средневековье и под свежим впечатлением рассказывает, чем там поразился.