Беседка любви - Эмили Грейсон

— Позволь задать тебе один вопрос, — неожиданно обратился он к ней, когда они прогуливались по парку. — Если бы у тебя было достаточно денег, и тебе ничего не мешало, и не надо было беспокоиться о том, что подумают другие люди, что бы ты сделала со своей жизнью?

— Отправилась путешествовать, — не раздумывая, ответила Клэр. — Поехала бы в Европу, увидела все великие произведения искусства и начала всерьез изучать скульптуру. — Она замолчала, а потом тихо добавила: — У меня даже паспорта нет. Я за всю свою жизнь не была нигде, кроме Лонгвуд-Фолс.

— Европа совершенно не похожа на Лонгвуд-Фолс, — заметил Мартин, не раз бывавший там вместе с родителями.

— А что бы ты сделал? — спросила она.

— Я бы поехал с тобой, — без колебаний сказал он.

Они оба замолчали. За все то время, что они встречались, Клэр и Мартин ни разу не заговорили о неизбежном, но, нравилось им это или нет, вскоре они должны были расстаться. В сентябре Мартин уедет в Принстон, а Клэр останется в Лонгвуд-Фолс, найдет работу поближе к дому, будет жить с родителями; ее жизнь потечет, как прежде, безо всякой надежды на лучшее. А Мартин будет двигаться вперед, займется учебой, его закрутит водоворот контрольных, тестов, экзаменов, футбольных матчей и вечеринок с дочками богачей. По выходным он будет танцевать со стройными, ухоженными девушками, с нитками жемчуга на шее. Клэр не знала, что хуже: делить его с ними или делить его с кем-либо вообще.

Они не говорили о предстоящем отъезде Мартина, словно надеялись, что все решится само собой.

Ему совсем не хотелось в Принстон, он мечтал о другом: поехать куда-нибудь учиться на повара и забрать Клэр с собой. Она тоже не хотела слушать родителей, маму, в последнее время ставшую чересчур подозрительной и жившую в постоянном страхе, что с дочерью неизбежно случится что-нибудь нехорошее.

Отец Клэр тревожился куда меньше: тяжелая работа отнимала у него почти все время. Лукас Свифт был подсобным рабочим, ухаживал за садами, подрезал деревья, сажал растения, чинил заборы и изгороди, а еще поддерживал в хорошем состоянии беседку в центре парка. Недавно он привлек к делу двоюродного брата, так что теперь они называли свой бизнес «Свифт: мастера на все руки» и даже вывели эту надпись на боку небольшого грузовика, на котором ездили к заказчикам. Их постоянно вызывали в разные концы города, и отец Клэр приходил домой уже под вечер, весь грязный, потный, усталый, как собака, мечтающий только об одном — упасть где-нибудь и уснуть. Денег у Свифтов было немного, но нельзя сказать, чтобы они бедствовали. Время от времени в холодильнике появлялся кусок мяса, и, хотя в доме не звенел смех, они вполне ладили друг с другом. Конечно, их трудно было назвать счастливой семьей в понимании Толстого, но они вполне справлялись.

На самом деле Клэр всегда казалось, что счастье призрачно и мимолетно. С детства немного меланхоличная, она, даже сжимая руку Мартина, чувствовала, что счастье — пусть оно и есть на самом деле — легко может ускользнуть. Сейчас ей удалось поймать его за извивающийся хвост, и оно — в этом парне, с темными волосами, с бледнеющим синяком под глазом и ухоженными руками.

Они продолжали говорить обо всем на свете, делясь друг с другом самыми личными воспоминаниями. Мартин признался Клэр даже в том, что произошло между ним и кухаркой Николь на полу кладовой.

Они не рассказывали друзьям о своих чувствах, Клэр не делилась даже с Маргарет, но Лонгвуд-Фолс был слишком маленьким городком, чтобы их отношения сохранились в тайне. Их видели вместе достаточно часто, чтобы однажды не поползли слухи, шепотки, которые вскоре переросли в оживленное стрекотание, охватившее и район, где жили Свифты, и Вершину.

— Что там у твоей дочери с этим богатеньким мальчиком? — напрямик спросила кассирша из магазина Стовера у матери Клэр, Морин Свифт, когда та стояла в очереди. — Если тебя интересует мое мнение, то я тебе скажу: ничего хорошего из этого не выйдет, — продолжала она. — Отец — монстр бессердечный, мать пьет, и все знают, что таких снобов, как эти Рейфилы, по всей округе не сыскать.

Морин, впервые услышавшая об этом, сделала вид, что все знает.

— Да мало ли что люди говорят! — спокойно сказала она, поднимая пакеты с продуктами и забирая сдачу.

Но в тот же вечер, после ужина, оставшись с дочерью вдвоем на кухне и принимаясь за гору посуды, она прямо спросила Клэр, что происходит. Та сперва кусала губы и напрочь все отрицала, но потом сдалась и рассказала о Мартине. Если ты всю жизнь послушно говорила маме правду, за один вечер этого не изменишь.

— Я люблю его, понятно? — вырвалось, наконец, у Клэр.

— Тогда потрудись его разлюбить, дочка, — ответила Морин. — В противном случае будет слишком много проблем, и все окажутся в неудобном положении. И вообще, эти отношения принесут вам только горе, и ты будешь страдать.

Клэр яростно терла тарелку тонким клетчатым полотенцем.

— Любовь совсем другая, — сказала она.

— Милая моя, я прекрасно знаю, какая бывает любовь, — тихо откликнулась Морин. — В молодости все мы думаем, что впервые открыли любовь в этом мире, но поверь мне, она была здесь задолго до того, как ты появилась на свет, и останется после того, как ты покинешь землю. — Морин помолчала, подбирая слова. — Но если она возникает между двумя людьми, которым не суждено быть вместе, то приносит только боль.

— Это не любовь приносит боль. Это ты.

Клэр отшвырнула в сторону полотенце и убежала к себе в комнату.

В тот же вечер на Вершине Мартину весьма доходчиво объяснили, что он больше никогда не увидит эту девушку, о которой его родителям стало известно от миссис Корнби, вульгарной богатой вдовы из лонгвудского загородного гольф-клуба. Мартин и прежде считал, что Велма Корнби лезет в жизнь других людей только потому, что у нее нет своей собственной.

— Говорю тебе в первый и последний раз, — отчеканил Эш Рейфил, вызвав сына в свой кабинет. — Мы с твоей матерью запрещаем тебе встречаться с этой девушкой.

Мартин посмотрел на отца, сидящего за большим письменным столом, в самом центре которого в окружении фолиантов в дорогих переплетах лежала бухгалтерская книга цвета бычьей крови. На книги у Эша Рейфила никогда не хватало времени, их и положили сюда только для того, чтобы произвести впечатление на посетителей.

— Вы запрещаете мне с ней встречаться? — переспросил Мартин.

Отец кивнул.

— Простите, но мне казалось, что период запретов остался в прошлом. Я думал, что теперь могу сам решать, что мне делать.

Отец несколько секунд смотрел на него, не мигая, потом налил себе бурбона из хрустального графина в форме груши.