Ричард Длинные Руки — виконт - Гай Орловский

Брат Кадфаэль сказал скорбно:

— Вместо того чтобы думать о душе, эти люди погрязают в мирских утехах…

— Еще как погрязают, — согласился я. — Размах-то каков! Чувствуется, что здесь это погрязание поставлено очень серьезно и на широкую ногу.

— Говорят, — сообщил он, — герцог Ланкастерский, что замещает короля Барбароссу, большой любитель рыцарских турниров.

— Этого мало, — сообщил я. — Здесь чувствуется экономическая составляющая. На турниры сколько народу съезжается? Участников с их оруженосцами и слугами, знатной публики, которую надо кормить, поить, устраивать на ночлег?.. Думаю, местные купцы в восторге. Это же какой приток денег в их карманы!

— Что ты о деньгах, — сказал он с укором. — Деньги — зло.

— Да, — согласился я. — Посмотришь на хороший доспех или боевого коня — и зла не хватает! Но мне кажется, деньги все-таки не зло. Зло так быстро не кончается.

Он посмотрел укоризненно.

Вдоль турнирного поля, строго посредине, деревянный заборчик. Невысокий, по стремя, всего лишь разделительная черта для удобства, чтобы больше внимания уделять направлению удара. Заборчик всего в треть длины поля, дальше ровная площадка, там уже можно свалиться с седла, это не поражение, главное — удержаться, пока после страшного удара скачешь вдоль этого заборчика…

Ветерок треплет десятка три разноцветных флагов и стягов, а также великое множество прапорцов на шатрах. Для зрителей уже установили множество лавок в несколько рядов, и только на первом вместо одной из лавок — кресла. Два из них — с высокими спинками, где должны сидеть король Барбаросса и его жена Алевтина, сейчас пока что невеста, и еще шесть кресел попроще.

Кадфаэль, к моему удивлению, вполголоса называл, кто будет сидеть справа от короля, кто слева, и единственное отличие от всех остальных празднеств — что здесь не будет высших иерархов церкви. Как известно, церковь резко выступает против турниров, как и против дуэлей.

Я пробормотал:

— Но как же… Я слышал, церковь собирается проследить, чтобы никакой магии…

— Проследит, — ответил Кадфаэль уверенно.

— Однако, — сказал я, — если церковников не будет…

— Будут, — заверил Кадфаэль. — Одно дело епископ, другое — рядовые священники. Они как бы сами по себе…

— Понятно, — сказал я. — Официально церковь в этом не участвует, ибо супротив ее догматов, но неофициально по-прежнему следит и бдит. Верно?

— Сэр Ричард, вы, как всегда, объясняете все очень точно!

— Понятно, — повторил я. — Церковь не хочет дать распространиться заразе, потому сдерживает, как может. Даже неофициально. Если бы вовсе не участвовала, здесь началась бы резня…

Кадфаэль сказал с негодованием:

— Сэр Ричард, что вы говорите? Собрались все-таки христианские рыцари!

— Да знаю-знаю, — ответил я. — Настолько христианские, что не знают, где остановиться. Они затевают схватки по любому поводу: косой взгляд, неосторожное словцо, криво повешенный щит…

А вообще-то он прав, мелькнула мысль. Трубадуры всячески насаждают мысль, что турнир — это не место захвата пленников и лошадей, а поле чести и доблести, где сражаются только во имя своей славы. Правильная с точки зрения государственности мысль, ибо рыцари даже в реальном бою часто останавливаются среди битвы, чтобы как следует пограбить, из-за чего войско теряет тактическое преимущество и наступательный порыв.

Правда, вельможи, вроде герцогов и богатейших графов, в самом деле могут сражаться и сражаются только ради славы. Им захваченная лошадь противника ничего не добавит к богатству. Их и расхваливают именно за щедрость, из-за чего вельможи, чтобы поддержать репутацию, вынужденно тратят огромные суммы на покровительство бардам, менестрелям, а также отказываются принимать выкуп от побежденных и великодушно отпускают их с конями и доспехами.

Так что турниры способствуют если и не смягчению нравов, то во всяком случае — облагораживанию.

Между шатрами постоянно снуют люди в доспехах, а рыцари проезжают на рослых конях поодиночке и группами. Все как один нарядные, блещут богато отделанные шлемы с пышными султанами или длинными цветными перьями, на панцирях обычно герб, как и на щитах и даже конских попонах. За такими рыцарями спешат оруженосцы, слуги и работники, доспехи богато украшены серебром и золотом, по ветру плещутся знамена, штандарты и флажки на длинных копьях.

Здесь уже настоящее рыцарство, мелькнула мысль. Настоящее в том смысле, что развитое, куртуазное и все такое. Уже формируется общественный статус, почти у всех рыцарей длинные родословные. Класс феодалов резко отделен от черни, где воспевающие рыцарей барды и трубадуры. У рыцарей разработанные гербы, знамена, их восхваляют певцы, в то время как на Севере рыцарь все еще без такого красивого обрамления. У северного нет длинной родословной, часто нет даже герба, нет красивых украшений, у него еще нет больших земель, а барды еще не выделяют рыцарей из числа людей с оружием.

Я вздохнул, выпрямился. Но у рыцарей Севера уже есть их гордость, отвага и то отличие от простых людей, что залегает глубоко внутри. А внешне… ну разве что гордая посадка на коне и надменно выдвинутая нижняя челюсть?

Я выпрямился, надменно выдвинул нижнюю челюсть, и мы с Кадфаэлем подъехали к городским вратам. Пес послушно идет рядом с конем, посматривает на меня понимающими глазами.

Ворота распахнуты, в них нескончаемым потоком идут подводы, телеги, толпы народу, чувствуется веселье, отовсюду возбужденные голоса, крики, вопли. Я ждал, что с нас возьмут за вход и топтание земли, но по случаю турнира все налоги отменены, что, несомненно, даст толчок любой торговле и процветанию города, как в любой офшорной зоне.

Кадфаэль морщился, кривился, наконец сказал с неодобрением:

— Что за дикарская радость?.. Так бы радовались приезду архиепископа!

— В нашей жизни так много праздников, — заметил я, — что только жуткий интеллигент или монах будут изводить себя вопросом, по какому поводу сегодня пьют.

— Брат паладин, лучше бы эти праздные люди о душе подумали!

— В жизни всегда есть место празднику, — сказал я примирительно, — нужно только уметь в это место попасть.

Каталаун обнесен настоящей каменной стеной, в то время как Терц огородился простым частоколом, а где и вовсе земляными насыпями, утрамбованной землей, завалами из камней и стволов деревьев. Каталаун — старый город, это значит, что построен без всякого плана, и если стена у главных городских врат выглядит высокой и внушающей, то с другой стороны к ней с обеих сторон жмутся домишки, их крыши почти на уровне подошв прогуливающихся по стене стражей.