Война в Ветелках - Николай Константинович Шумкин

— Ну, чего, начнем, пожалуй, — обратилась она к людям. — Новость-то не больно радостная.

— А мы привыкли… Руби сразу, — раздался мужской голос.

— Да я без подхода, сразу, — согласилась Горбова.

Сидевшая перед ней масса людей задвигалась, подалась вперед.

— С каждого двора надо привезти по фургону сена. Иначе зимой колхозный скот похороним.

Казалось, все застыло.

— Товарищи колхозники, — громче произнесла Горбова, — Украина у немцев, север Кавказа — тоже. Кто же, как не мы, должны давать Красной Армии хлеб и мясо… Не обходится без жертв на фронте, нельзя обойтись без жертв и здесь, в тылу. — Андреевна сделала небольшую паузу, потом уже тише заключила: — Все фургоны, весь транспорт распределены. По очереди будем возить. Сенокос продолжать. В уборку заскирдуем и солому.

— А если кто не накосил? — голос с места.

— Надо накосить. Со двора по фургону, через весы.

— Вот кино бы нашим мужикам на фронте показать, как мы тут маемся.

— Не легче, чем в окопах, — ответила Горбова. — Но опять же это все для них. Кто же еще им даст, кто накормит?

Во весь рост поднялась Олимпиада Веревкина. Она третий день как стала возить молоко с фермы на сепараторный пункт.

— Издеватели вы, больше никто! Хоть сейчас сажайте, а я все одно скажу — издеватели! Бабы целыми днями горбачут на колхоз, надурняка, за палочку, а какую копешку накосят — и ту опять в колхоз, да? Потому и косить разрешили? Обманство одно, издевание!

Горбова ждала, что сейчас поднимется шум, гвалт, как это нередко бывает на колхозных собраниях, когда задевают личное, кровное, и подняла руку, чтобы успокоить людей. Дорого было сейчас время. Но тут поднялась Марья Арифметика.

Она вышла вперед, встала перед народом и — застеснялась. Застеснялась своих широченных, больших, мужичьих рук. Она их было спрятала за спину, потом сложила на груди, а затем опустила. Казалось, что они были тяжелыми, как гири, и до боли оттягивали ей плечи.

— Женщины, бабы, — негромко начала она. — Трудную задачу задала нам Андреевна. Шутка сказать — отдай в колхоз фургон сена. А я его лунной ночью да горячим-разгорячим днем, где косой, а где серпом… Отелится, гляди, осенью корова, ее кормить, а я сено колхозу отдам. А у меня одних ребят семь ртов. А тут налоги… И деньги давай, и мясо, и молоко… Ну куда деваться бедной бабенке? — Последние слова Марья произнесла трогательно, чем еще больше насторожила начавших было шуметь женщин.

Горбова глядела на руки Марьи Арифметики и думала, куда же позовет она в конце концов женщин.

Однако Марье не дала закончить речь тощая старуха в белом фартуке.

— Ты пока посиди, Марьюшка, а я скажу… Сына моего убили… Сноха никудышная. Хворая. Ребятишек у нее трое. Наскребла я копенку — отвезу в колхоз, а корову куда? Ребятишек кормить кто будет?

— Что им до твоих ребятишек, — кто-то выкрикнул.

Снова тишина.

— Ладно уж, баба Агафья, людей жалобить, — это поднялась с земли Пелагея Чинарева. — В прошлом году у тебя и клочка сена не было… Как же прокормила корову и ребятишек?

— И прокормила, — огрызнулась бабка. — Колхоз и прокормил. То соломки даст, то сенца, то муки на детей.

— У кого из колхозников сдохла от бескормицы корова, поднимите руку… Тот не повезет. — Горбова приблизилась к тесно сгрудившимся людям. Молчание.

— Я первой повезу, — объявила Горбова.

— И мы с Аней повезем, — выкрикнул Игнат Котелков. Он прохромал вперед, встал рядом с Горбовой. — Люди, слушайте, что скажу… Я Ленинград защищал. Там люди умирали от голода, но гаду фашисту не покорились. А мы из-за фургона сена гвалт поднимаем!.. Кто же даст нашей родной Красной Армии мясо и хлеб, если самые хлебные места Гитлер занял? И опять, как ни трудно, а колхоз нас не оставляет…

— Молчи уж, юродивый! — крикнул кто-то из толпы. — Воспользовался случаем, чужую бабу захватил.

— Дураки! — что есть силы закричала Аня и вышла вперед. — Он сироток пригрел, ласку отцовскую им дал. А что колхоз нам помогает, так это точно! И мне помогал, и Марье Арифметике прошлой осенью корову дал. И все мы сыты, обуты, одеты… И стыдно нам унижаться. Не для богача ведь какого сено-то, для страны нашей, для защиты ее!

— Я тоже отвезу фургон, — поддержала Пелагея.

— И я не отстану тогда, — согласилась Марья Арифметика. — Еще накосим… Картошки много насажали, свеклы. Вот только бы корова отелилась.

— Куда же денешься — война! — Решила и бабка Агафья. — Ведь до войны-то как жили? Чего не хватало? А тут этот фашист навязался… Фургон давай, Андреевна. Что насшибала — привезу.

— Мы митингуем, а кто-то везет уже, — закричали в толпе.

Действительно, из-под горки, чуть в стороне от фермы, показалась одноконная бричка, доверху нагруженная сеном.

— Так это же Чупров!

— Митинг окончен, — сказала Горбова, глядя в ту сторону, где рядом с возом шагал Фома Лупыч. — На общем дворе разбирайте фургоны… — и медленно, не спуская глаз с Чупрова, пошла ему навстречу.

Чупров остановил быка, положил на ярмо руку и спросил:

— Чем хочешь обрадовать, Андреевна?

Его густые рыжие брови ощетинились и тучей сдвинулись у переносицы, спрятав маленькие жесткие глаза. Съежилась и огромная, черная, разлапистая борода. Раньше Горбова не замечала в ней седины, сейчас увидела, как искрилась она отдельными длинными кудрявившимися волосками. Из-под сдвинутой на макушку старой казачьей фуражки, закрыв левый висок, висел чуб.

Андреевне показалось, что она сейчас крупнее и здоровее его. Разгоряченная только что состоявшимся коротким собранием, она чувствовала у себя крылья и силу непоборимую.

— Куда везешь сено, Фома Лупыч? — спросила Горбова и оглянулась.

— Чего, ай собрание новое было? — в свою очередь задал вопрос Чупров и смерил взглядом стоявшую перед ним женщину. — Я ведь до свету уехал. На работу чтоб вовремя.

— Решение такое, Фома Лупыч. — Горбова вплотную подошла к Чупрову и взялась рукой за оглоблю. — Со двора по фургону сена в колхоз. Через весы. Вот это сено сложишь на гумне, да еще такую бричку привезешь.

Горбова понимала, что если он сейчас увезет сено домой, то ему последуют и другие. В то же время Андреевна сознавала, что ее действия не вполне законны. Свезти на колхозное гумно свое сено — может быть делом строго добровольным.

— Так позволь спросить тебя, Андреевна, — голос у Чупрова был твердым и спокойным. — По какому такому праву беззаконие? Сами разрешили косить… Работаю я не хуже других. Как же это понимать?

— А понимать это надо просто, Фома Лупыч. Не мне сено повезешь и не Белавину. А колхозу, чтобы скот зимой не заморить.

— Да уж сказать ты знаешь чего. Научилась, — буркнул Чупров. — А ежели