По ту сторону Стикса - Юлия Васильева

– Додо, ты уверена, что нам сюда? Здесь пустынно, – заныл голос.

– Не хнычь, этот грешный бар должен быть где-то здесь.

– Может, вернемся?

– Ага, чтоб тот вурдалак, которому ты двинула по яйцам, встретил тебя с распростертыми объятьями? Он наверняка еще и другую изморозь подтянет, так что шевели каблуками, пока задницу не отморозили, – хозяйка богатой лексики бодро шагала вдоль набережной в туфлях на высокой платформе, следом за ней словно плащ струился какой-то сверкающий шарф, голову закрывала гигантская вязаная кепка, из-за козырька которой рассмотреть лицо было невозможно. Ее подруга, вся съежившись и дрожа, как щенок, семенила сзади.

– Здесь же никого нет, тебе не страшно?

– Не дрейфь, прорвемся.

Никуда они не прорвутся. Они уже на границе "прииска", идти дальше – только искать приключения на свои головы, ну или на то, что они так боятся отморозить. И зачем только две эти дурехи остались после комендантского часа? Я говорил Фрэю, что резервация пока еще не в том положении, чтобы развлекать туристов всю ночь напролет – при этом недостаточно расставить по углам своих головорезов. Нам хватит нескольких случаев, нет, наверно, даже одного, чтобы вся его "рекламная" компания полетела к чертям собачьим. Одно дело антураж опасности, и совсем другое – труп твоего ровесника, вывозимый в черном мешке после гулянки.

Я постарался выйти из тени здания так, чтобы не напугать подружек:

– Девушки, не ходите туда, там нет никакого бара и дальше идти действительно опасно.

Мой вид не внушал доверия, и я прекрасно это знал. Но скорее всего принцип " не доверяй никому, даже себе" – это рефлекс, вырабатываемый только в резервации.

– И что, здесь поблизости нет ни одной кафешки? – бойкая девица в кепке стала переходить улицу по направлению ко мне.

Откуда они только свалились? Кафешка? Зачем? Есть небольшая забегаловка в корейском квартале, но она только для своих, да и квартал находится совсем в другой стороне.

– Нет.

– Додо, я замерзлааа, – у второй девицы действительно зуб на зуб уже не попадал – мини-юбка и тонкая куртка не для ночи на реке. – Я до утра не доживу.

– И что нам теперь, возвращаться? – из-под кепки на меня смотрели два огромных голубых глаза.

– Придется, – вариантов у них действительно не было. Но после нападения на меня, я уже не был уверен, что они смогут добраться обратно в целости и сохранности. – Могу проводить.

Предложение звучит еще подозрительней, чем выглядит моя внешность. Но, похоже, им было наплевать.

– А что, желтоглазенький, может, приютишь беззащитных девушек до открытия ворот?

Я опешил.

– Ты что, – зашипела замерзшая девица, – он же из этих уголовников. Неизвестно, чем еще дело обернется.

– Да ладно, – отмахнулась Додо, – смотри, какой щупленький. Справимся если что.

Действительно, если принимать во внимание платформу, я был ниже обладательницы кепки и на вид гораздо дохлее этой отчаянной девки.

– Ну что, наш хилый рыцарь, – она подхватила меня под локоть, будто отрезая дорогу к отступлению, – не оставишь дам в беде?

Что мне оставалось? Тем более ее повадки, и манера общаться так живо напоминали мне кое-кого в юности. Если представится возможность, надо будет обязательно познакомить барышню с Фрэем.

В моей квартире девчонки освоились быстро: покосились на немытые полы и вежливо попросили разрешения не снимать обувь. Они всерьез полагают, что у меня есть тапочки для гостей?

– Рыба, поставь чайник, – скомандовала Додо, – а я пока полы тут вымою.

И еще они всерьез полагают, что у меня есть чайник и ведро. Я уселся на кухонную табуретку и с философским спокойствием стал наблюдать за их забавной суетой. Хоть и безбашенные, они мне нравились, от них не разило отчаянием, агрессией и безысходностью.

– Может, тогда салат настругать по-быстрому, – не найдя чайник, замерзшая выдвинула еще более невероятный план.

Познакомившись с пустым холодильником, девка совсем приуныла:

– Если ты не готовишь, то что ты ешь?

– Я мастерски варю пельмени.

Ну, а если честно, есть дома мне никогда не приходится. Всегда можно пойти в корейский квартал или в свой "Плутоник": там накормят, развлекут беседой и последними слухами. У Фрэя вообще страсть к дорогим ресторанам, посещать он их не может, но не без удовольствия заказывает доставку на дом.

– Не те мужики сейчас, не те, – глубокомысленно изрекла Додо.

– Какие же те? – поинтересовался я.

– А чтоб оставить его с двумя грудными младенцами на сутки и вернувшись найти всех троих не только живыми, но с приготовленным ужином и в чистой квартире.

Я хохотал долго, до слез.

– А ты роли не путаешь? Где ты таких вообще видела?

– Мой отчим такой, – пожала она плечами. – И причем здесь роли? Нужно уметь все. У тебя, кстати, кран в ванной протекает, если дашь ключ, я тебе его подтяну.

Я перестал улыбаться, ключа у меня тоже не было.

– Ты смеешься, – кажется, не в привычках Додо было молчать, – а вот у нас в колхозе…

– Где?

– Ну в деревне моей бабки, по старой привычке все колхозом зовем. Бывало, выйдешь утром с косой в поле: трава зеленая, роса холодная, а вокруг ни души – потому что некому косить-то. Вот я и кошу. Однажды мужики мимо шли, говорят, Наташка, что ты не бабьей работой занимаешься, давай мы тебе за бутылку покосим. Я сдуру согласилась, так они мне минут через десять погнутую косу обратно притащили, пришлось еще выправлять.

Рассказывала интересно, но морали я не уловил:

– Это ты к чему?

– Привыкнешь, – сказала вторая девица. – Это "радио" не заткнешь.

Они все же нашли у меня завалявшуюся пачку вермишели и сварганили то ли поздний ужин, то ли ранний завтрак. Додо сидела на табуретке, скрестив крепкие ноги, задумчиво дымила сигаретой и продолжала травить свои байки. Про то, как они с девчонками всем двором скрутили грабителя, выхватившего сумку у тети Мани, как она разорвала юбку вдоль по шву, пока бежала за этим грабителем на каблуках. Про чудо-кепку, которая не только головной убор, но еще и зонтик, и капюшон вместе взятые. Рыба, как ее величала Додо, а на самом деле ее старшая сестра Анька, мирно спала, уронив голову на стол прямо рядом с тарелкой. А я слушал россказни, да посмеивался – мне нравилось. И не столько рассказы про жизнь на материке, сколько настроение, отношение к жизни в целом и к ее неурядицам в частности, какими бы мелкими они не казались с моей стороны.

В шесть часов я проводил сестричек до пропускного пункта на дамбе. Обе веселились и заявляли, что резервация – это совсем не страшно.

А через несколько часов после этого снова начал свою работу резервационный крематорий – ночь никогда не оставляла его без работы, разве что в этот раз на два трупа могло быть больше.

Глава 4. На чужих берегах

Свой первый день в резервации я помню плохо, а то, что помню, даже сейчас напоминает дурной сон. Сон, от которого до сих пор не могу очнуться.

Тусклый свет пробивался сквозь веки, и уже от одного этого слабенького сияния резко и остро резало где-то в мозгу. Все пространство вокруг казалось забитым серой удушливой ватой, которая позволяла сделать вдох ровно настолько, чтобы находиться в призрачном сознании. Я уже собирался снова нырнуть в забытье, как рядом послышались голоса.

– Если он умрет – не придется с ним жить. Он так стонал сегодня, что я не мог заснуть.

– Если умрет этот, приведут другого. Пусть лежит, пока никому не мешает.

– Может ему помочь как? Воды дать?

– Захлебнется – так не жалко.

К моим губам прикоснулся влажный край железной кружки, по подбородку потекли холодные струйки. Я и рад был бы глотнуть воды, но будто бы опухшие губы не желали двигаться.

– Они сказали, хоть, как его зовут?

– Дык, какое им дело? Код вшили и готов – как звали потом никто не вспомнит.

Голоса были молодыми, почти мальчишескими. Один слегка картавил или просто слишком усиленно напирал на букву "р", его слово "умрет" звучало раскатисто и приглашающе. Да, именно так мне и стоит поступить. Умереть. Проще всего.

– У него на одежде бирка, – голос снова вытолкнул меня на поверхность реальности.

– ИНК? Это имя?

– Наверно.

Это было не имя, а обозначение группы в детдоме. Имя было написано на бирке, пришитой к внутреннему шву, но ее они видеть не могли.

– Небось, маменькин сынок, раз одежда подписана.

– Мне мама никогда не подписывала одежду. Только в школе.

– Только в шкооолее… – противно передразнил голос картавого, и на этом моменте я снова отключился.

В следующий раз я пришел в себя от холода: откуда-то сбоку сквозило, холодный поток воздуха задувал мне прямо за воротник, отчего кожа на затылке покрывалась противными мурашками. На этот раз мне удалось открыть глаза. Помещение было маленьким и узким, голые бетонные стены носили остатки какой-то бешеной краски, света тусклой лампочки как раз хватало, чтобы заметить темные влажные потеки на этих стенах и следы какой-то бурой плесени.