Я - снайпер Рейха - Йозеф Оллерберг

В этом бою я впервые увидел, как русские расстреливают своих дезертиров, а точнее, каждого, кто начинал отступать, и как они без малейшей жалости заставляют бойцов лезть напролом на хорошо обороняемые позиции. На немецкие окопы обрушивалась одна волна атакующих за другой, чтобы быть расстрелянной, подобно кроликам. В результате этого вокруг позиций горных стрелков образовались буквально стены из тел убитых и раненых русских бойцов. Новые волны атакующих были вынуждены взбираться по трупам своих павших товарищей, используя их тела как прикрытие, до тех пор, пока горы из тел не стали столь высокими, что атака сама собой начала захлебываться перед этим дьявольским препятствием.

Тогда русские бросили в атаку танки, которые поехали прямо по трупам и еще остававшимся в живых своим раненым товарищам. Гусеницы танков Т-34 с грохотом месили тела, и человеческие кости с хрустом переламывались, словно сухое дерево. Эти звуки смешивались с криками и стонами раненых солдат. Слышать и смотреть на все это было невыносимо. Бой разгорался с новой силой. Немецкие стрелки сражались как сумасшедшие, надеясь в пылу схватки выбросить из головы все увиденное. Когда у них закончились патроны, они бросились на врага со штыками и лопатами. Злоба и решимость солдат Вермахта, защищавших свои позиции, была столь сильной, что с наступлением сумерек русским пришлось прекратить атаку.

Я был прикреплен к командиру роты, и это означало, что мне все время приходилось быть в гуще боев. Расстояние между мной и противником часто сокращалось столь стремительно, что после нескольких прицельных выстрелов мне приходилось откладывать свою снайперскую винтовку и доставать пистолет-пулемет МР40, который во время подобных ситуаций у меня всегда был наготове и висел на спине. Бои такого рода неизменно оказывались очень непростыми для меня, поскольку бойцы на передовых линиях обороны очень быстро смешивались с атаковавшими, начинался ближний бой, а на расстояниях около тридцати метров оптический прицел становился бесполезным и значительно сужал обзор. При этом он крепился к винтовке так, что целиться, не глядя в оптический прицел, также оказывалось практически невозможным. В подобных ситуациях снайпер всегда переживает огромный стресс. С одной стороны, он не может бросить свою винтовку с оптическим прицелом. С другой, если враги замечают его с ней, то снайпер оказывается в крайней опасности, поскольку противник тут же начинает вести по нему особо интенсивный огонь.

Когда к вечеру бой затих, выжившие немецкие стрелки не могли позволить себе расслабиться. Было очевидно, что русские вскоре перегруппируются и начнут новую атаку. У моих товарищей было лишь несколько часов на передышку до того, как возобновился штурм. На этот раз он проходил с меньшим напором, враг старался не приближаться слишком близко. И именно теперь снайперы внесли ощутимый вклад в оборону позиций своими точными выстрелами, которыми они издалека поражали цели.

Ночью с 10 на 11 октября в моем секторе русские неожиданно прекратили вести огонь. И через несколько минут повисла обманчивая тишина. Командир 7-й роты воспользовался возможностью быстро обойти позиции своих бойцов, чтобы разобраться в ситуации. На позиции пулеметчиков, которая выдавалась немного вперед относительно основной линии обороны, ему доложили о подозрительных движениях в кустах перед ней. Командир немедленно выслал патруль из восьми опытных солдат. Я сопровождал их в качестве охраны, осторожно передвигаясь ползком на расстоянии тридцати метров от них. Со мной была моя снайперская винтовка, а пехотинцы патруля были вооружены пистолетами-пулеметами и ручными гранатами. Они ползли по доходившей до колена высокой траве к месту, указанному пулеметчиками, и их нервы были напряжены до предела.

Продвинувшись вперед на триста метров, мы услышали приглушенные голоса. По сигналу командира патруля я занял хорошо маскировавшую меня позицию за несколькими росшими рядом кустарниками, установил винтовку на огневую позицию и стал просматривать местность через оптический прицел. Прямо перед собой на расстоянии восьмидесяти метров я увидел пологий склон глубокого оврага. Патруль подобрался к его краю. Командир патруля осторожно заглянул в овраг и увидел русский отряд численностью около сотни солдат, состоявший из стариков и подростков, которые сидели на земле довольно плотно друг к другу, разговаривали и курили, стремясь побороть страх и не думать о своем опасном положении. Ими руководил явно неопытный офицер. Командир патруля отполз назад и жестами объяснил ситуацию своим бойцам. Один из них подполз ко мне и рассказал, что им, несмотря на численное превосходство врага, захотелось попытаться осуществить внезапную атаку, как только начнет светать. Немецкие бойцы рассчитывали, что застигнутые врасплох русские инстинктивно обратятся в бегство и устремятся к пологому склону оврага, где я смогу перестрелять их.

Через два часа на горизонте забрезжили первые бледные утренние лучи. Многие из русских к этому времени уснули, их часовые боролись с усталостью и выглядели рассеянными. По знаку командира патруля каждый немецкий боец достал по три ручных гранаты и активировал их. Словно появившись из ниоткуда, двадцать четыре гранаты взорвались среди ничего не подозревавших русских. В тот же миг среди них началась абсолютная паника. Они стали разбегаться во все стороны, оголтело стреляя и попадая друг в друга. Раненые начали в ужасе орать. Немецкий патруль, находившийся над оврагом, открыл по растерянной толпе огонь из своих пистолетов-пулеметов. Точно, как горные стрелки и ожидали, русские ринулись к пологому склону оврага прямо в зону моего огня. Следуя безжалостным законам войны, я делал то, что должен был делать. Мои действия были почти автоматическими. Я целился в центр туловища и жал на спусковой крючок. Быстро прицеливался и стрелял снова и снова. Пуля за пулей с чрезвычайной точностью находили свою цель. Через несколько мгновений пять русских лежало в траве со смертельными ранениями, остальные опешили. Я перезарядил винтовку, и вскоре было убито еще пятеро. Советские бойцы, расталкивая друг друга, понеслись назад только для того, чтобы быть уничтоженными пулями и гранатами патруля. Это продолжалось еще несколько минут, и бойня закончилась. Везде лежали трупы и раненые, орущие и умирающие русские. Без единого звука я и патруль, подобно привидениям, исчезли в полусумраке рассвета. На нас не было ни единой царапины.

Наша смелая атака подарила нашей поредевшей роте еще несколько часов передышки. Но в полдень на нас обрушилась новая свирепая атака русских. И снова немецкие стрелки сумели продержаться до вечера, сражаясь с мужеством, вызванным отчаянием. С наступлением темноты атака прекратилась. Незадолго до полуночи мы узнали, что в другом месте русские прорвали фронт и перегруппировываются, чтобы прорываться дальше в глубь немецких позиций. Для меня и моих товарищей это означало временную передышку от атак на нашем участке. К этому моменту наши потери были уже столь велики, что мы не выдержали бы еще одного дня такого же натиска советских войск. Для бойцов, изнуренных голодом, ранами и болезнями, эта отсрочка была жизненно важна. Долгие дни мы питались только солеными огурцами и яблоками, которые нашли в русских хатах. Даже обладавшие самыми крепкими желудками страдали от эффекта, производимого этой нездоровой смесью. У каждого была диарея. При этом, поскольку во время боя нет возможности сходить в туалет, а сменного нижнего белья у пехотинцев также не оставалось, каждое выпускание газов становилось рискованным. Таким образом, в штанах у некоторых немецких солдат порою разыгрывались целые драмы. В грязных трусах, неприятно пахнущие, но сплоченные бойцы начали реорганизацию своих позиций.

Наш отдых едва ли продолжался неделю. За время него мы смогли перевести дух, отоспаться, заняться личной гигиеной и восстановить свои силы нормальной пищей. В частности, важность личной гигиены нельзя приуменьшить. У Вермахта были веские основания следить за физическим состоянием своих солдат. Во время подготовки и пребывания в казармах неотъемлемым элементом обследования солдат была проверка гениталий. Капитан медицинской службы вместе с несколькими санитарами наносил неожиданные визиты в роту, и все ее бойцы должны были собраться в одном помещении, раздеться и выстроиться в шеренгу. Доктор осматривал их гениталии, проверяя их на наличие первых признаков венерических заболеваний, воспалений и микозов, которые были результатом недостаточной личной гигиены. За грязный пенис полагалось дисциплинарное взыскание, и поэтому многие бойцы, услышав, что их сзывают на медосмотр, тут же спешили привести в порядок свои члены при помощи носового платка.

Для бойцов, столкнувшихся с невозможностью поддерживать чистоту своего тела во время непре-кращающихся боев, было очень важно заниматься личной гигиеной при каждой возможности. Пренебрежение к этому могло стать причиной многих недомоганий и впоследствии привести к серьезным болезням. Микозы, чесотка, вши и фурункулы — все это было частью солдатского существования. Бойцы использовали каждую возможность постирать свою одежду и избавиться от вшей. Это стало почти ритуалом, что немецкие пехотинцы осматривали друг друга и свою одежду, ища вшей и других паразитов. По двое — по трое они собирались вокруг подвешенной на проволоке свечи, установленной в жестяную крышку от коробки из-под крема для обуви. Свеча раскаляла жестяную крышку, и в нее бросали каждого найденного паразита, который погибал с тихим шипением к злорадному восторгу пехотинцев.