Трильби - Шарль Нодье

В это время года дневной свет царит лишь в продолжение нескольких часов; тени рано наступившей ночи уже легли над озером и, поднявшись по окружающим его склонам, окутали вершины самых высоких гор. Усталость, голод, долгое созерцание и глубокие размышления истощили силы Джанни, и, чувствуя неизъяснимую подавленность, она сидела на корме лодки, уносимой течением в сторону зеленых аргайльских лугов, по направлению к дому Дугала, и уже почти спала, когда с противоположного берега до нее донесся голос какого-то путника. Только жалость к человеку, заблудившемуся на берегу, где не живут его жена и дети, только мысль о том, что, если лодочник почему-либо не услышит его зова, близкие будут с тоской считать долгие часы в напрасной надежде на его возвращение, только участие, которое женщины всегда принимают в изгнаннике, в больном либо в заброшенном ребенке, заставило Джанни стряхнуть одолевавший ее сон и повернуть лодку, так долго боровшуюся с волнами, к тростникам, закрывавшим берег длинного горного залива. «Что бы это могло вынудить его перебираться через озеро в такой час, — думала она, — кроме необходимости уйти от врага или встретиться с ожидающим его другом? О! Пусть надежда никогда не обманывает тех, кто ждет своего любимого, пусть сбудется то, чего они желают!»

И волны, широкие и спокойные, множились под веслом Джанни, ударявшим по ним словно бич. С того берега все доносились крики, но такие слабые и надтреснутые, что они походили скорее на жалобу призрака, чем на голос человеческого существа, и Джанни, с усилием всматривавшаяся в берег, различала только темный горизонт, глубокую неподвижность которого не нарушало ничто живое. Если вначале ей показалось, что она видит какую-то фигуру, склонившуюся над озером и с мольбой протягивавшую к ней руки, то вскоре она убедилась, что этот незнакомец — просто сухой ствол и что на ветру качаются две тронутые морозом, высохшие ветки. Если на мгновение ей почудилось, что рядом с лодкой, в уже совсем спустившемся тумане, движется какая-то тень, то это была ее собственная тень, отброшенная последним лучом сумерек на плавучее марево и все больше и больше сливавшаяся с необъятным ночным мраком. Наконец ее весло уже стало задевать свистящие стебли берегового тростника, когда она увидела, как из зарослей вышел старик, столь согбенный под тяжестью лет, что, казалось, его отяжелевшая голова искала опоры на его собственных коленях и равновесие его шаткого тела поддерживалось только хрупкой тростинкой, на которую он опирался; но эта тростинка не гнулась под его тяжестью, потому что старик этот был карлик, и, по всей видимости, самый маленький карлик, какого когда-либо встречали в Шотландии. Удивление Джанни удвоилось, когда, при всей своей дряхлости, он легко вскочил в лодку и сел напротив перевозчицы; движения его не были лишены ни живости, ни грации.

— Отец мой, — сказала она, — я не спрашиваю вас, куда вы держите путь, потому что цель вашего странствия, наверное, слишком далека, чтобы вы могли надеяться достичь ее нынче ночью.

— Вы ошибаетесь, дочь моя, — ответил он. — Никогда еще я не был от нее так близко, как сейчас, и с тех пор, как я сел в эту лодку, мне, кажется, больше некуда стремиться, даже если вечные льды вдруг скуют озеро и мы останемся посреди залива.

— Это удивительно, — продолжала Джанни. — Человек вашего роста и возраста был бы известен по всей округе, если бы он жил в наших местах. Не тот ли вы маленький человечек с острова Мэн, о котором я часто слышала от своей матери? Он научил жителей здешнего берега искусству плести из тростника продолговатые корзины, откуда рыбы никак не могут найти выхода (им, конечно, мешает какая-то волшебная сила). Если это не вы, то быось об заклад, что ваш родной кров не на берегах Ирландского моря.

— О! У меня здесь был родной кров, дорогое дитя мое, и очень близко от этого берега, но меня жестоко лишили его!

— Тогда мне понятно, добрый старец, почему вы пришли к аргайльским берегам. Нужно оставить там очень нежные воспоминания, чтобы в это время года, в такой поздний час покинуть радостное побережье озера Ломонд, усеянное очаровательными домиками, озера, где в изобилии водится редкостная рыба, которой нет в нашей морской воде, край, где пьют виски, более полезное для человека вашего возраста, чем то, каким довольствуются наши рыбаки и матросы. Чтобы вернуться к нам, нужно любить кого-нибудь в этой стране бурь, из которой, когда приближается зима, убегают даже змеи. Они сползают к озеру Ломонд, переплывают его беспорядочной толпой, точно клан грабителей, возвращающихся с добычей, и стараются укрыться под какими-нибудь защищенными с севера скалами. Только мужья, отцы, влюбленные не боятся вступить в суровую страну, если они надеются встретить там любимое существо; но для вас было бы безумием отойти сегодня ночью от берегов Длинного озера.

— Я и не собираюсь, — сказал незнакомец. — Во сто крат больше я хотел бы умереть здесь!

— Хотя Дугал и очень прижимист, — продолжала Джанни, не оставляя все тех же мыслей и почти не слушая ответов путника, — хотя он и допускает, — добавила она с легкой горечью, — чтобы у жены и дочерей Колла Камерона праздничные наряды были лучше моих, — а ведь они беднее нас, — в его хижине всегда найдется овсяный хлеб и молоко для странника; и мне было бы гораздо приятнее, чтобы наше доброе виски тратилось на вас, чем на этого старого монаха из Бальвы, который, если приходит к нам, всегда делает одно только зло.

— Что я слышу, дитя мое, — возразил старичок, изобразив на лице величайшее удивление, — ведь я как раз и держу путь к хижине рыбака Дугала; здесь, — воскликнул он, придав еще более нежный тон своему дрожащему голосу, — я вновь увижу все, что люблю, если только меня не обманули неверные сведения. Как же мне посчастливилось, что я нашел эту лодку!

— Понимаю, — сказала Джанни улыбаясь. — Да будет благословен маленький человечек с острова Мэн. Он всегда любил рыбаков.

— Увы, я не тот, за кого вы меня принимаете! И в ваш дом меня влечет другое чувство. Знайте же, красавица, — ведь это северное сияние, заливающее вершины гор, эти звезды, что, пересекаясь, падают с неба и освещают горизонт, эти блестящие борозды, что скользят по заливу и сверкают под вашим веслом, свет, исходящий от той далекой лодки, бегущий по воде и дрожащий около нас, — все это позволило мне заметить, что вы очень красивы; узнайте же, что я отец одного эльфа, который живет сейчас у рыбака Дугала; и если верить тому, что мне рассказали если судить по вашему лицу и вашей речи, я не поверил бы, хоть я и очень стар, что он мог избрать себе другое жилище. Я узнал об этом лишь несколько дней назад, а его, свое бедное дитя, я не видел со времен царствования Фергюса. Это связано с одной историей, которую рассказывать сейчас нет времени, но судите сами о моем нетерпении или, скорей, о моей радости, потому что вот уже и берег.