С сердцем не в ладу - Буало-Нарсежак

— Ну что, красиво? Я предрекаю вам триумф… Бедный Фожер! Как он был бы счастлив! — Мелио опустил руки и взволнованно обернулся к ним: — Так как же?

— Нет, — жестко сказала Ева.

— Господин Лепра, — взмолился Мелио, — скажите что-нибудь. Может, вам больше повезет.

— Я отвечаю за свои решения! — отрезала Ева.

— Ладно, — сказал Мелио. — Значит, я отдам ее кому-нибудь другому.

Ева презрительно усмехнулась:

— Славно сказано. Покончим с этим… Вы имеете в виду Флоранс Брунштейн, так?

Мелио взглянул на Лепра, словно призывая его в свидетели.

— Может быть, и Флоранс.

Ева взяла сумку, перчатки и встала.

— Ей-то все едино, но вас, господин Мелио, я считала деликатным человеком.

— Вы пожалеете об этих словах, мадам, — бросил Мелио.

Ева пересекла кабинет и остановилась возле двери. Лепра последовал за ней.

— Вы, разумеется, собираетесь выпустить песню как можно скорее?

— Я подпишу контракт завтра. Ее исполнят на гала-вечере на радио. Я ничего не упущу, чтобы обеспечить успех.

Ева вышла с окаменевшим лицом, побледневшими губами. Мелио удержал Лепра за рукав.

— Я крайне огорчен, — выдохнул он. — Попробуйте что-нибудь сделать. — И он закрыл за ними дверь, тихо, словно возвращался в комнату больного.

Она остановилась на улице Камбон, спиной к витринам. Лепра, шедший сзади, тщетно пытался найти какие-то слова утешения. Ему передавались ярость и тревога Евы, он чувствовал себя усталым, износившимся, старым и никчемным. Когда-то, играя в пивных, он был счастливее, пусть у него и не было никакой надежды прорваться. Он ничего не ждал тогда. Радовался любой ерунде — прогулкам, встречам, любил сыграть для себя, просто так, пассаж из Моцарта. Он жаждал большой любви. И получил ее!

На этот раз Ева сама взяла его под руку и улыбнулась. И снова, в который раз, он пришел в замешательство. Жизненная сила и властность этой женщины всегда удивляли его. Себя он считал фаталистом.

— Не дуйся, Жанно.

— Мне так неприятно все, что произошло.

— Подумаешь! Я давно вижу Мелио насквозь. Он меня не выносит. Знаешь, чего мне хочется?.. Я сейчас вернусь домой, переоденусь… Мне это черное уже обрыдло…

— А… что скажут?

— Да плевала я… Я встречусь с тобой через час… где скажешь. Перед посольством Дании, а? Ладно?

Она уже останавливала такси.

— Пройдись немного и выкинь это все из головы… Жизнь только начинается!

Она скользнула в машину, опустила стекло, чтобы махнуть ему на прощание, и Лепра остался один в толпе. Тут он заметил, что еще светит солнце и что лучи его играют на фасадах, а над крышами синеет небо, и любовь снова разлилась по нему живительной влагой. Он распрямил плечи, закурил, беспечным движением выбросил спичку и сел за столик в самом шумном из ближайших кафе. Вновь входящие то и дело задевали его. Мимо совсем близко проносились гудящие суетливые автомобили. В неверном свете золотистых сумерек хотелось передохнуть, поверить, что их планы осуществимы. Лепра мысленно вернулся к своим тревогам и счел их чрезмерными. Пластинка? Песня? Просто ловкий способ досадить Еве, только и всего. Мелио не осмелится предложить песню Флоранс, это всего лишь угроза. Одно только по-прежнему волновало его: зачем Фожер записал эту пластинку? Неужели он и правда чего-то опасался? Лепра попытался взглянуть на себя со стороны. Он никогда и не помышлял о том, чтобы убить Фожера. И тем не менее воспользовался первой же возможностью… Он не считал себя преступником. Но может, в нем и на самом деле скрыто что-то жестокое, алчное, и это не ускользнуло от Фожера? Что он, собственно, за человек? Неужели снова, в который раз, начинать подводить итоги? Ева говорит, что он жестокий, но не злой. Жестокий? В основном к себе самому. Это жестокость человека, который хочет вырваться из посредственности. И вообще, он защищался. Если бы он не ударил первым, Фожер, не колеблясь, убил бы его. Фожер наверняка вернулся на виллу, чтобы объясниться с ним как мужчина с мужчиной. Это так на него похоже…

Лепра с отвращением допил пиво, оно казалось ему выдохшимся и горьким. Надо придумать себе оправдание, и все. Не так-то просто. Вот бы жить в полной гармонией с самим собой, как Ева. Видеть себя насквозь, не искать себе извинений. Быть твердым и цельным. Подле Евы он казался себе сильным и отважным. И теперь уж пора признаться: он нуждался в ней. Но при условии, что она будет бороться, не уступит ни Мелио, ни Флоранс — никому. Если она сдастся, он пустит все на самотек. И к чему это приведет?..

Он бросил на тарелку мелочь и медленно пошел по бульвару, разглядывая проходящих женщин. В его голове крутился один и тот же вопрос: кто? Он отмахивался от него, как от назойливой мухи. Кто послал пластинки? Никто… Сам Фожер попросил какого-нибудь приятеля… Какая разница! Стоял тихий теплый вечер. Фонари мерцающим светом ночников разгоняли сумрак вечера. Это потрясающие минуты, их надо впитывать, слушать, как угасающую мелодию. Фожер сумел бы это выразить… Фожер… К черту Фожера!

Лепра дошел до Елисейских Полей и направился навстречу заходящему солнцу. Все здесь кричало об успехе, деньгах, легкой жизни. Мимо пешеходов неслышно скользили американские автомобили. Сверкали огни кинотеатров. На афишах огромными буквами сияли знаменитые имена: Брайловский, Рубинштейн, Итурби… Лепра зябко поежился в этом блеске. Ему необходима была Ева, как необходимо было счастье, могущество, безопасность. Он страстно желал быть одним из этих мужчин, которые выходили из «бьюиков» и «паккардов». И так же пламенно жаждал он этих женщин, выступавших гордо и высокомерно, как некие божества.

Ева ждала его. В светлом жакете и плиссированном простеньком платье она была восхитительней любой молоденькой девушки. Лепра протянул к ней руки.

— Ева, ей-богу, ты так хороша сегодня! — воскликнул он. — Я тебя уже видел красивой, элегантной — словом, принцессой. Но пастушкой — никогда!

— Дурачок, — сказала она. — Пастушке уже за сорок!

Она провела ему по щеке кончиком пальца.

— Ты-то молодой, зачем же эти морщинки? Переживаешь, что ли?

Он сжал ее руки.

— Переживаю. Не нравится мне вся эта история.

— Хватит об этом. Сейчас возьмем такси и проведем вечер где-нибудь за городом. Идет?

Жадно втягивая воздух этого вечера, этого города, она напоминала уверенного в своей силе зверя, которого радует здоровый аппетит. Она уже не думала ни о Мелио, ни о Флоранс. В ее зеленых глазах искрами сверкали огни реклам. Она шла рядом с Лепра, прижимаясь к нему.

— Представь себе, что ты рабочий и выходишь, ну, скажем, из типографии. А я швея. Мы не берем такси; едем на автобусе. Давай попробуем.

Они уже не в первый раз так развлекались. Но для Евы это было нечто большее, нежели просто игра. Это походило на бегство. Дай ей волю, она бы непрерывно убегала от себя, она любила воображать, как каждый день начинает в новом воплощении. Часто она бросала Жану: «Мы уезжаем». Уезжали они недалеко. Иногда в Орли, и она вела его к летному полю посмотреть, как взлетают огромные гудящие самолеты. Или в Обервиллье, где они бродили по кабакам. Или в Версаль, погулять в тишине среди статуй. Иногда она вдруг везла его в Крийон, и они ужинали за маленьким столиком: она — во всех своих драгоценностях, он в смокинге, словно высокородные дворяне. Эти вылазки она называла феерией. Лепра без особой радости уступал ее фантазиям. В отличие от Евы, он не умел предаваться удовольствиям, не отдаваясь им полностью. Он страдал даже от дорогих сердцу Евы контрастов. Лепра был по натуре своей слишком положителен, прилежен. Но главное — он то и дело думал: «Не будь меня здесь, она была бы так же счастлива!» И поэтому возвращался домой в дурном расположении духа.

Но сейчас он снова подчинился ей; она вела его от одного автобуса к другому, и вскоре они оказались в неведомом городе, неопрятном, заброшенном, но веселом. Служащие садились в машины, у женщин в руках были продуктовые сумки. Ева взяла Лепра под руку и погладила его пальцы. Может, это тоже входило в правила игры?

— Куда ты меня тащишь? — спросил он.

— В Венсенн. Там есть премилый отельчик, в двух шагах от леса.

Значит, она там уже бывала. Когда, интересно? С кем? Лепра вздохнул. Никогда ему не избавиться от этих тоскливых мыслей. Над деревьями показались зубчатые стены башни. На тротуарах, вокруг кафе и у выходов из метро кипела жизнь. Ева вынула из сумки темные очки.

— Боишься, что тебя узнают?

— Нет, так лучше видно.

Они спустились. Лепра купил у цветочника розу и прикрепил Еве к корсажу, она захлопала в ладоши и поцеловала его.

— Вот видишь, я веду себя совсем как мидинетка. Тебя это шокирует?

— По-моему, ты стараешься пересилить себя.

— Это правда, — призналась Ева.

— Так в чем дело?

Она потянула его в глубь аллеи, шедшей вдоль старых крепостных стен. Стемнело. Вдалеке за деревьями Париж освещал небо гигантскими розовыми отблесками.