Монастырь потерянных душ - Джен

Отчего-то считалось, что это радиоактивная территория, и идти казалось страшным.

Но Денису оно приснилось — один раз, другой. Угрожающее, пустынное, с гулкими звуками ниоткуда. Ночное, под полной луной. Мертвые корабли звали к себе.

Пришлось отправиться в путешествие.

— Боммм! — разнеслось вокруг. Я вздрогнула.

— Нас собирают, — сказал Денис.

— Не пойдем?

— Нельзя, — он покачал головой. — Я потом доскажу. Если тебе интересно…

Дома я б воскликнула «Конечно!», независимо от реального интереса, но тут почему-то ушла в себя, замкнулась. Мы шагали быстро, в ногу. К нашему приходу во дворе собрались уже все. Стояли кругом, обращенные к старшему Монаху.

Я и Денис втиснулись в круг с разных сторон.

Монах медлил. Я видела на камнях пятна густого света, который падал во двор… под углом градусов в тридцать. Неужели так поздно?

— Сейчас, — наконец соизволил произнести Монах, — вы разойдетесь по своим комнатам. В одиночестве. Я знаю, сегодня почти всем удалось пообщаться. Теперь, перед сном, вам необходимо настроиться на того или тех, с кем вы разговаривали.

Представить рядом с собой… что-то увидеть, услышать, узнать. Возможно, вам окажется известна часть истории этого человека. Вы почувствуете, если это будет правдой. Как и в случае с вами, образы должны всплывать естественно. Если появится сопротивление, то лучше практику прекратить. Вопросы?

— Что такое сопротивление?

— Нежелание, неприязнь… неприятные ощущения.

— А если сопротивление появляется, не значит ли это, что у человека какие-то проблемы? — спросила черноволосая девушка со стрижкой каре и сильно подведенными глазами на круглом и бледном лице.

— Вы действительно хотите это знать? — Монах обвел нас прищуренным взглядом.

— Да! Хотим! — раздалось с разных сторон.

— Хорошо. — Монах выглядел так, будто предлагал нам нечто опасное, и оттого нежелательное, но он, похоже радовался, что мы сами напросились. — Можете считать, что сопротивление означает какую-то связь между человеком и вами. В вашем воображаемом прошлом.

Последние слова он произнес, словно вовсе не считал это прошлое воображаемым.

— Но это-то как раз и важно! — воскликнул Денис.

— Вопрос в том, готовы ли вы воспринимать не очень приятную информацию. Возможно, даже травматичную. Ведь были же причины, из-за чего вы все забыли.

Нельзя сказать, чтобы Монах выражался логично, но мне все равно стало не по себе.

По идее, если мы знаем что-то о человеке, значит, мы были с ним знакомы. Но, по словам Монаха, о связи с другим свидетельствовало только сопротивление. А если учесть, что все произошедшее с нами мы всего лишь выдумывали…

Я запуталась. Проще было считать, что мы — группа пораженных амнезией людей, когда-то выполнявших секретное задание. Впрочем, это не та история, за которую я бы отдала руку.

— В жизни любого из нас были какие-то травмы… — пожал плечами Денис.

— У меня — нет! — поспешно выкрикнула Эльза и тряхнула волосами.

— Ты просто еще не вспомнила, — по-волчьи зыркнул на нее Роман. Эльза неприязненно хмыкнула.

— Я не призываю вас к осторожности, — сказал Монах, — потому что вы — взрослые люди и сами можете выбирать меру погружения в себя и других. Но напоминаю, что в случае нервных срывов, истерик и особенно — попыток причинить физический вред окружающим, вы покинете Монастырь навсегда.

— Только физический вред? — усмехнулся рыжий парень.

— В контракте говорится только об этом.

— Значит, если я кого-нибудь доведу до нервного срыва… — он покосился на восточную девушку рядом с собой. Та выдержала его взгляд.

— Это пустой разговор. Думайте о собственной безопасности, — сухо сказал Монах.

— Задание всем понятно? Да, еще одно: если вы что-то увидите, не спешите бросаться рассказывать об этом объекту ваших фантазий. Разговоры — на тех же условиях: вам не должно быть стыдно за то, что говорите. Выдавайте лишь ту информацию, в которой внутренне стопроцентно уверены. Теперь — расходимся.

Уходя, я бросила взгляд в сторону солнца. Оно совсем скрылось, и только розово-лиловые полосы протянулись над крышами с западной стороны.

Запись одиннадцатая

Сперва я хотела сосредоточиться на Романе, но что-то мне мешало, и я переключилась на Дениса. Я представила его внутри мертвого корабля, но не мальчиком, как рассказывал он, а взрослым, сегодняшним. Сверху, через квадратный люк у железной лестницы, падало немного света, но Денис уходил вглубь, в темноту.

Он был без фонаря и двигался наощупь. Он что-то искал. Небольшое и очень для него важное.

Я вернулась к Роману. Картинка, где он сидел на дереве и резал себе руку, вставала перед внутренним взором отчетливо. Роман насмешливо смотрел на меня, точно сам не давал увидеть что-то еще. Я попыталась вычислить, что могло связывать нас. Глухая стена. Тогда я задумалась, зачем по условиям эксперимента нужно, чтобы возникающие натянутые, сложные отношения имели в основе воображаемую историю. Кроме кармического принципа в голову ничего не лезло, но вряд ли ученые из современного университета верили в прошлые жизни. Скорее, они решили основательно покопаться в наших душах путем последовательного свождения подопытных с ума. Ведь если целый год так фантазировать в замкнутом пространстве, то та реальность, откуда мы пришли, станет для нас чужой… и неестественной.

Было бы очень кстати, злобно подумала я, тайно наблюдать за нами после возвращения: кто сумеет восстановиться, а кто не сумеет.

Утром нас собрал колокол. Рассчитывающие на зарядку, мы несколько удивились тому, что нас отвели в столовую. Она находилась в длинном одноэтажном здании, которое примыкало к другому — высокому, с малым количеством окон и увенчанному квадратной башней с крышей-пирамидой. Тарелки с едой мы обнаружили на широкой каменной стойке, поделившей помещение на две неравные части и протянувшейся от стены до стены, без прохода. Две двери за стойкой, похоже, вели в высокое здание.

С другой стороны было два десятка деревянных столов, легких и небольших, и по два-три деревянных стула при каждом. Сидя здесь, мы могли смотреть на улицу — на коридор метра в три шириной между стеной и столовой. Внизу у стены пробивалась трава. Виднелся лес.

На этот раз нас накормили сладкой рисовой кашей, хлебом, сыром и маслом — будто бы в доме отдыха или оздоровительном лагере. Ассоциацию нарушал только зеленый чай в белых чашках. Его из больших белых глиняных чайников мы наливали сами.

Масло я не взяла. Мы вполне могли рассесться по одиночке, но рыжий парень опять оказался рядом с юношеообразной девушкой, а Эльза уселась с Романом, который на меня покосился. Я медленно дошла до свободного столика у окна и села так, чтобы оно было справа. Теперь я видела всех. Денис наливал чай последним и, похоже, собирался ко мне подойти, но его опередили. Тот, самый старший, черноволосый, с узким лицом. В отличие от других, на нем не было ничего из монастырской одежды.