Полдень XXI век, 2010, № 09 - Песах Амнуэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дома? — переспросил он, взглядом показывая, что их домом эта комната быть не могла.
— Ты совсем не помнишь? — Лайма наклонилась и положила ладонь ему на лоб, какая теплая, не убирай, ты меня лечишь, я чувствую твою внутреннюю энергию, сейчас мне станет лучше, и я все пойму…
— Ты и так все понимаешь, мой хороший. — Почему в ее голосе такая грусть?
— Очень устал, — пожаловался Леонид. — Тринадцать суток без сна — даже при активации срок слишком большой.
Лайма кивнула. О чем-то напряженно думала, но он не мог понять ее мысли, Лайма была от него закрыта. Она никогда в последнее время не ставила мыслеблок. Зачем? Они были единым целым, иначе ничего не получилось бы, он должен был знать о Томе то, что знала только Лайма, он служил посредником между ее памятью и компьютерами, рассеивавшими воспоминания по огромному числу вселенных-клонов в поисках взаимно однозначного соответствия. Он не хотел знать об отношениях Лаймы и Тома, но так было нужно, он даже помнил, как они… Сейчас-то зачем это вспоминать, и, тем более, бессмысленно волноваться по этому поводу, а он нервничал, не мог справиться с волнением. Лайма закрылась — почему?
— Лео, — мягко произнесла Лайма, — пожалуйста… Просто… Понимаешь, я помню и то, что было здесь, и то, что происходило… тоже здесь, с нами и Томом. А ты пока не вспомнил себя-здешнего, ты еще там.
Он заставил себя сесть. Взял руки Лаймы в свои и понял, что вернулся. Внимательно оглядел комнату еще раз. Барьер между гостиной и кухней. Шкафчики. Чайник — электрический, с термостатом. Низкий столик — такие раньше называли журнальными, потому что… Журналы — настоящие, не на пластике даже, а на бумаге. Окно, как в домах Централ-парка. За окном (стекло?) голубое небо с единственным маленьким круглым облачком, похожим на луну. Крыша, дом напротив…
Он никогда здесь не был, но знал, что, если подойти к окну и посмотреть вниз, можно увидеть садик с подстриженными кустами и скамейку, на которой сидит женщина-гавайка, у нее болят колени, она сжимает их крепкими ладонями, будто от этого ревматическая боль стихает, женщина смотрит вверх, и если он действительно подойдет к окну, взгляды их встретятся, и она спросит: «Как Лайма, сэр? С ней все в порядке? Не нужна помощь?»
Откуда он знал…
Он знал. Он вспомнил собственные расчеты, выступление на семинаре памяти Линде в позапрошлом году в Ванкувере за пару месяцев до отлета «Коринфа», Лайма поехать с ним не смогла, и он почему-то ревновал, думал, что она отправится в Касабланку к Тому, все-таки многое их в прошлом связывало, слишком много такого, о чем он не хотел знать, но тайн между ним и Лаймой не было, да и как могли возникнуть тайны, если на третий день после знакомства они раскрыли друг для друга память, они были так влюблены, так огорошены собственным счастьем и желанием знать все друг о друге, что не подумали о последствиях, кто об этом думает в такие минуты, и он узнал, как хорошо было Лайме с Томом, как они хотели ребенка, и как потом все пошло прахом, потому что Том полюбил другую, любовь непредсказуема, и, когда даешь клятву вечности, нужно понимать, что вечность порой бывает короче секунды, вечность — кажущаяся суть времени, Том ушел к Минни, и Лайма…
— Лайма, — сказал он, — я люблю тебя.
Слова остались в воздухе этой комнаты, в этом чужом мире, в этом своем мире.
Лайма провела ладонью по его щеке, будто губкой коснулась не лица, а мыслей, памяти, и… он, пожалуй, узнал комнату… он бывал здесь… несколько раз. Да.
Он встал, подошел к окну и прислонился лбом к теплому стеклу. Внизу был небольшой сад в английском стиле — газон и аллея со скамейкой под раскидистым деревом. На скамейке сидела женщина лет пятидесяти и, сложив руки под грудью, смотрела наверх. Увидев в окне Леонида, она улыбнулась и что-то сказала, он не расслышал и поманил Лайму, чтобы она посмотрела.
— Это миссис Гановер, — сказала Лайма. — Соседка с первого этажа. Работает у Винса в пекарне. Ночью печет очень вкусный хлеб, а днем, выспавшись, сидит на скамейке, дышит воздухом. Она одинокая…
— Что она говорит? — перебил Лайму Леонид. — Прочитай по губам.
— Ох… — смутилась Лайма. — Говорит, что мы хорошая пара. Нет, она сказала: замечательная, мы очень подходим друг другу. И еще…
— Да?
— Она говорит: не вечно мне убиваться по Тому.
— Убиваться по Тому? — не понял Леонид. — Мы же его спасли…
Он вспомнил. Городское кладбище перед поворотом на аэропорт Ваймеа-Коала. Металлические ворота. Дорожки. Памятник. Фотография. Комао Калоха. Он… не вернулся? Лайма, склонившаяся над могилой, ладони стиснуты, взгляд… Том погиб. Грузовик потерял управление…
— Лайма, — пробормотал Леонид, — прости меня, пожалуйста.
Лайма прижалась лбом к его плечу и что-то сказала, Леонид не расслышал и переспросил.
— Это я с миссис Гановер, — сказала Лайма. — Мы с ней иногда так переговариваемся — я у окна, она внизу, в садике. Она умеет читать по губам — я научила.
— Вот как….
— Она говорит, что тебе будет трудно со мной.
— Почему?
Лайма отошла от окна, прошла на кухню, сказала оттуда:
— Она знает, что ты русский.
— Ну и что? — удивился Леонид. — Какая…
Он вспомнил и это. Господи… Ему придется уехать. Виза только до конца месяца. Шеф с Витей и Реной улетают сегодня.
Он не сможет без Лаймы. Он никогда без нее не мог. С детства — с первой встречи. Он прилетел в Ниццу с экскурсией из Москвы, а Лайма с такой же школьной экскурсией из Ваймеа. Ваймеа… Будто в сказочной стране. Он нырял, и однажды, вынырнув, увидел рядом девичью головку, прозрачная шапочка не скрывала копну черных, как космос, волос. Он не умел знакомиться, боялся показаться навязчивым, нелепым и, главное, не остроумным.
«Вы, — сказал он, — из какой школы?»
«Я из Ваймеа, это на Гаваях, ты не знаешь, у тебя, наверно, плохо с географией».
Он смутился и хлебнул соленой воды.
«Ну что ты, — сказала она, — давай поплывем к берегу и познакомимся заново».
Так это было. Они лежали на мелкой гальке, смотрели на пересекавший ярко голубое небо белый и почти невидимый штрих-пунктир орбитального кольцами говорили, говорили… Никогда прежде он столько не молол языком. Не вообще, а с девушкой, которая ему безумно нравилась.
Когда нужно было разъезжаться (школьный автобус Лаймы улетал в Париж — старшеклассников везли осматривать Лувр и Музей Кали, а Леонид возвращался домой, его экскурсия закончилась), они обменялись адресами и кодами и долгие месяцы смогли прожить друг без друга. Конечно, письма, разговоры по стерео, были и ночи вдвоем, когда им удавалось встретиться на пару часов в нейтральной зоне — то на Камчатке, то на Кубе, где были юношеские лагеря с прямым подключением.
А после школы…
Он не хотел вспоминать их размолвку, ему казалось, что все между ними кончено, у Лаймы появился поклонник, с которым она…
— Ты и Том, — сказал Леонид.
Лайма поставила на столик закипевший чайник, разложила салфетки, разлила по чашкам заварку, положила дольки лимона — очень старательно, не глядя на Леонида.
— Ты и Том… — повторил он.
— Пожалуйста, — сказала Лайма, — не надо. Ты спас Тома — там.
— Там… — повторил Леонид. Ему с трудом удавалось разделить воспоминания. Он спас Тома. «Коринф» вернулся. Корабль был не на ходу, двигатели сдохли, когда звездолет переместился во вселенную-клон. Том Калоха вернулся, и Леонид видел его могилу на кладбище Ваймеа, потому что Том разбился на грузовике.
— Наташа, — сказал Леонид.
— Твоя жена? — подняла брови Лайма.
— Послушай, — торопливо, сказал он. — Я разведусь. Мы с ней давно чужие люди. Я разведусь и вернусь. Нам нельзя друг без друга.
— Да, — кивнула Лайма, доливая в чашки кипяток из чайника.
— Я разведусь, — повторял Леонид, как мантру.
— Лео, — сказала Лайма, — пей чай, остынет. Тебе нужно ехать.
Она опять говорила по-английски.
— Твою жену зовут Натали, — слишком спокойно, чтобы Леонид смог обмануться, сказала Лайма. — И ты не вернешься, потому что…
В гостиной заиграла приглушенная мелодия Моцарта.
— Тебя. — Голос Лаймы звучал ровно. — Это Натали, ответь.
Она отвернулась к окну и поднесла к губам чашку. Мобильник Леонид обнаружил в кармане куртки, небрежно брошенной на валик дивана.
— Леня, — голос Наташи. — Как ты там? Что-то я забеспокоилась, вот решила позвонить, дорого, но я на минуту, у тебя все в порядке, мне сказали, вы сегодня летите домой, Папа поменял билеты, ты знаешь, вас показывали в новостях, не вас-вас, а обсерваторию, телескопы Кека, я тебя высматривала, но не увидела, а почему ты не отвечаешь на мейлы, третий день уже, я забеспокоилась и вот решила… у тебя все в порядке?
Бесконечная лента слов.
— Да, — выдавил Леонид. Оглянулся на Лайму, прижал аппарат к уху. — Все в порядке.
