Второй Карибский кризис 1978 - Максим Арх

Однако уже ясно одно, звонить должен тот, у кого есть возможность и допуск, чтобы такой связью пользоваться. Обычного дядя Васю с улицы к таким технологиям фиг подпустят. Это должно быть ответственное лицо из высших эшелонов власти. Но кто мог заинтересоваться мной всего через пять дней после отплытия? И почему этот таинственный гражданин не захотел или не смог пообщаться со мной в Москве или Ленинграде? Что за срочность такая случилась, что ему или им приспичило поговорить со мной именно сейчас, когда мы находимся посредине Атлантического океана? Н-да…

Впрочем, если мыслить логически, то, с большой долей вероятности, ответить на этот вопрос можно. Скорее всего, звонит кто-то из военного ведомства. Никакое другое Министерство, в том числе Министерство культуры к таким делам просто не подпустят. А значит, остаётся всего два варианта. Это либо Министерство обороны, либо КГБ.

«Скорее всего, первое, но, в общем-то, может быть и второе. С них станется. Что ещё? Вроде бы всё? Ответ найден? Вроде бы других вариантов не вижу… гм… хотя… нет… Хотя есть ещё один вариант, но он ещё более неправдоподобен, чем первый – со мной решил связаться лично товарищ Брежнев. Вот ему такую связь сделают на раз-два, и никто ничего против не скажет. Во дела… неужели САМ решил позвонить? Офигеть можно! Только… гм… зачем это ему понадобилось? Что он мне может сказать такого важного? Может быть, решил просто пожелать удачи? Впрочем, сейчас узнаем. Нечего голову забивать».

– Так кто хочет со мной поговорить?

– Это секрет. Сказали, чтобы мы не говорили. Так что это для тебя будет сюрпризом, – произнёс капитан.

Кравцов засмеялся и я понял, что что-то тут совсем всё не так.

– Ненавижу сюрпризы, – поморщился я, ибо, действительно, сюрпризы не любил.

– Такой понравится, – вновь засмеялся Кравцов.

– Хорошо, – не стал спорить я. – Так, где трубка, по которой я смогу переговорить с жаждущими пообщаться со мной? – посмотрел по сторонам я и, заметив, что телефонных аппаратов на стенке висит довольно много, спросил: – Один из них?

– Да, – кивнул кэп. – Вот по тому, по белому, сейчас должны будут позвонить. Сначала они свяжутся с радистом находящимся в радиорубке, а потом он абонента выведет на этот аппарат.

И действительно, через минуту трубка загудела, капитан снял её, что-то выслушал и сказал:

– Соединяй, – протянул трубку мне. – Только говори быстрее, а то видишь, как погода меняется. Связь может прерваться в любой момент.

В подтверждение его слов, волна вновь ударилась о корабль, и нас тряхнуло так, что я еле-еле удержался на ногах, схватившись за какую-то приборную панель, висящую на стене.

– Аккуратней, – напомнил капитан, держась обеими руками за стол.

Становилось очевидным, что корабль входит в глобальный шторм. Со всех сторон на нас обрушился ливень и шквалистый ветер.

Держась за стену, я поднёс трубку к уху и громко произнёс:

– Алло!

– Алло! Алло! – зашипели на том конце: – Саша, это ты?

– Оф кос, – ответил я по-английски, ибо собеседник разговаривал со мной именно на английском.

– Саша, ты меня узнал?

– Ну, в общем-то, наверное, да. Кто это? – не веря своим ушам поинтересовался Саша.

– Саша, это я – Марта.

– Офигеть! Марта, это ты?

– Да-да, Саша, – это я. А это ты?

– А это я, – беспредметно ответил я, реально находясь в шоке. – А ты чего сюда звонишь? И главное – как?

– Папа договорился. Вот и звоню.

– С ума сойти можно! – вновь восхитился я и, чтобы поддержать разговор, спросил: – Ты получила наши песни? Мистер Тейлор тебе должен был их передать.

– Да получила! Получила и была ими очень удивлена.

– Чем?

– Песнями, чем же ещё!

– Тебе они не понравились? – хмыкнул я, приготавливаясь выслушивать пожелания, невесть чего возомнившей о себе, певички.

– Да! Только они мне не просто не понравились, а очень не понравились!

– Почему? На мой взгляд, они очень хорошие и даже в какой-то мере философские…

– Ах, философские?! – нервно произнесли на том конце. – И ничего философского там нет. Литий дают душевно больным людям! Что, ты хочешь сказать этим своим текстом? Хочешь сказать, что я псих?

– Нет! С чего ты взяла?

– А зачем ты мне тогда такие ужасные песни записал? Ты хочешь сказать, что я душевно больная и мне необходимо лечение и приём препаратов? Считаешь, мне надо пить вещества?! – истерила она. – А ещё и про животный инстинкт песню придумал! Я что, по-твоему, животное?! Животное, которое принимает лекарства?

– Э-э… нет, конечно. Ты что?! Я и не думал, так о тебе думать…

Но меня не слушали.

– Ты много о чём не думал! – прошипели в трубке. – А колыбельная? Зачем ты такую написал?

– С ней-то, что не так?

– Всё с ней не так! Мало того, что она очень грустная, так ещё и клип ты снял ужасный. Эта картина, которая там показана, подавляет волю к жизни!

– Э-э, а что там показано? – не понял Саша.

– Раз ты не помнишь, то напомню! Там девушка стоит на краю обрыва и хочет прыгнуть со скалы! Ты хочешь, чтобы я так поступила?

– Разумеется, нет! Не надо так поступать! – рявкнул я, проклиная тупых помощников, которые подобрали столь мрачное полотно, и стал чесать: – Там вообще о другом. Там девушка встречает рассвет и ждёт солнца!

– Ах, солнца?! Да нету там никакого солнца! Там ветер и шторм.

Корабль качнуло, и брызги воды от ударившей нас волны долетели до капитанского мостика, залив стёкла. Шторм входил в пик своей активности. Дождь стал лить как из ведра, молнии засверкали и гром начали звучать всё чаще и чаще.

«Да хрен с ней. Чего я её упрашиваю? Пусть думает что хочет. Если у неё с головой не всё в порядке, то причём тут мы?» – подумал я, вновь схватившись рукой за стену, чтобы не упасть от очередной качки, а в слух сказал:

– Мы записали и сняли просто колыбельную. Не понимаю, что тебя так расстроило.