На службе у войны: негласный союз астрофизики и армии - Тайсон Нил Деграсс

Вспоминая свой образ мыслей сразу после Второй мировой войны, беспощадный генерал Кёртис Лемей, командовавший особо опустошительной и сопровождавшейся огромным числом жертв зажигательной бомбардировкой Токио, впоследствии первый глава Стратегического авиационного командования ВВС США (САК), говорил в интервью:

САК был единственной имеющейся у нас силой, способной быстро реагировать на ядерную атаку Я не видел большого смысла находиться в положении, когда ты не можешь действовать из-за того, что у тебя нет оружия <…> Когда в 1948 году я вернулся из Германии, у меня не было никаких сомнений, что, если нам придется вступить в полномасштабную войну, мы используем ядерное оружие. <…> Мы не считали боевую единицу готовой к бою, если у нее не было ядерных средств, [так как] мы планировали именно ядерную войну[423].

В 1953 году исполнительный секретарь Совета национальной безопасности Джеймс С. Лэй – мл. распространил совершенно секретную президентскую директиву NSC 162/2, которая предупреждала о стремлении Советского Союза к мировому господству, его растущих запасах ядерного оружия, его подозрительных мирных жестах и о вероятности скорого нанесения им «сокрушительного удара по нашей промышленной базе и нашей способности вести войну». Эта многоликая «советская угроза» уже привела многих союзников США к тому, что они стали считать переговоры «единственной надеждой прекратить продолжающиеся напряжение, страх и безысходность». Лэй, напротив, не считал переговоры действенными и подчеркивал необходимость сдерживания СССР путем демонстрации военной мощи. Параграф 34 директивы констатирует, что «риск агрессии со стороны СССР будет минимизирован, если следовать доктрине «безопасности с позиции силы», с упором на адекватные наступательные силы ответного удара и силы обороны. Эти силы должны основываться на массированных ядерных средствах». Другими факторами, которые укрепляли бы «позицию силы», были военные базы, система континентальной защиты, экспедиционные силы, эффективная разведка, опережающие научные исследования и «решительный дух американского народа». Но главным элементом этого перечня оставались ядерные силы. Позицию США подытоживает одна сухая фраза в параграфе 39b(l): «В случае враждебных действий Соединенные Штаты будут рассматривать возможность применения ядерного оружия, так же как и других видов вооружений»[424].

На следующий год генерал Бернард Монтгомери, бывший заместитель Верховного главнокомандующего силами НАТО в Европе, выступая в Лондоне, сказал: «Я хочу, чтобы было совершенно ясно: мы <…> основываем все наше оперативное планирование на использовании атомного и термоядерного оружия для обеспечения нашей обороны». В 1956 году Стратегическое командование ВВС составило перечень целей для предполагаемой через три года войны. Главной задачей было «систематическое разрушение». Восьмисотстраничный список под грифом «совершенно секретно», называвшийся «Исследование требований к атомному оружию на 1959 год», содержал 179 целей в Москве, 145 в Ленинграде и 91 в Восточном Берлине. Первоочередными целями были аэродромы, фабрики, инфраструктура, правительственные здания и сельскохозяйственное оборудование; любой, кому в момент атаки не повезло бы оказаться на территории цели, стал бы ее частью. Вдобавок в каждом городе одна из целей так и называлась: «Население».

В выпущенном в 1957 году документе под кодовым обозначением МС 14/2, на который часто ссылаются под заголовком «Массированный контрудар», НАТО открыто заявляет: «В случае всеобщей войны оборона НАТО будет строиться на немедленном использовании нашей ядерной мощи, независимо от того, будут Советы применять ядерное оружие или нет» и декларирует решительный выбор варианта сдерживания, основанного на готовности к контратаке:

Наше главное стремление – предотвратить войну путем эффективного сдерживания агрессии. Основными элементами этого сдерживания являются находящиеся в полной боевой готовности адекватные ядерные и другие силы и заявление о решимости нанести ответный удар любому агрессору всеми находящимися в нашем распоряжении средствами, в том числе ядерным оружием, применения которого требовала бы оборона стран НАТО[425].

Яснее не скажешь. В эпоху расцвета ядерного наращивания не было (а судя по пламенной риторике президента Трампа, нет и сейчас) такой черты, которую Соединенные Штаты не перешагнули бы во имя безопасности, реальной или воображаемой. На ключевых позициях власти всегда были и всегда будут люди, которые, чтобы уничтожить врага, не остановятся перед применением любого оружия.

Любая страна, которая готовится к ядерной войне, должна задуматься над возможными ее исходами: выживание, полная победа или что-то промежуточное. К середине 1960-х некоторые американские и советские военные мыслители пришли к убеждению, что в полномасштабной мировой ядерной войне выжить можно, хотя победа в традиционном смысле в ней недостижима. Историки Ричард Дин Барнс и Джозеф Сиракуза так описывают это мировоззрение:

Многим политическим лидерам казалось, что номинальная победа в войне больше невозможна; если после первого ядерного удара у объекта агрессии окажется достаточно сил, чтобы выжить, он, несмотря на нанесенный урон, еще будет способен на сокрушительный ответ. В результате агрессору придется выдержать критическую паузу, прежде чем пойти на полномасштабный ядерный конфликт[426].

Может, война и является продолжением политики другими средствами, но политика перестает иметь значение, когда страны и целые цивилизации перестают существовать. Тем не менее разработка, производство и накопление запасов ядерных вооружений полным ходом продолжались в течение десятилетий, лишь иногда случайно ослабевая, и, возможно, скоро опять окажутся на подъеме.

С точки зрения дипломатов, прекращение испытаний атомного оружия выглядело подходящей стартовой точкой для массового сокращения вооружений. В конце эры Эйзенхауэра Соединенные Штаты инициировали трехлетний мораторий на ядерные испытания. Но продержаться не удалось: к концу 1961 года Соединенные Штаты возобновили испытания, а Советский Союз взорвал пятидесятимегатонную «Царь-бомбу» на высоте в 13 000 тысяч футов над Баренцевым морем. Это был самый мощный взрыв в истории человечества: при нем выделилось в полторы тысячи раз больше энергии, чем от сброшенных на Японию «Малыша» и «Толстяка», вместе взятых. Взрывная волна обежала Землю три раза. Как и было задумано, Советский Союз продемонстрировал свои огромные возможности и свою огромную опасность.

Неудивительно, что вопрос выживания в ядерной войне оставался предельно важным – настолько, что его решение время от времени заставляло американских президентов и советских лидеров садиться бок о бок за стол переговоров, пытаясь прийти к какому-то соглашению. Тем временем миллионы американских и европейских граждан, католические епископы, бывшие герои холодной войны и даже закоренелые антикоммунисты начали требовать прекращения гонки вооружений. Осенью 1986 года Горбачев говорил своим советникам: «Наша цель – предотвратить следующий раунд гонки вооружений. <…> Лейтмотивом здесь является ликвидация ядерного оружия, и политический подход в этом вопросе преобладает над арифметическим». Весной 1987 года Горбачев и его министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе шокировали сторонников холодной войны, согласившись на более раннее американское предложение, известное как «нулевой вариант» (его выдвинул в 1981 году Ричард Перл, но оно никогда не считалось приемлемым)[427]. В соответствии в этим предложением размещение в Западной Европе сотен американских ракет среднего радиуса действия отменялось при условии, что Советский Союз уничтожит свой арсенал таких ракет, насчитывавший более тысячи единиц. В порядке собственной инициативы Советский Союз предложил сократить и свой арсенал ракет малого радиуса действия. И вот 8 декабря 1987 года в Вашингтоне Горбачев и Рейган подписали Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Одни называли это капитуляцией Советского Союза, другие – скромной победой всего человечества.