Тайпи - Герман Мелвилл

После «Тайпи» и «Ому» (1847) — ярких, увлекательных приключенческих книг — писатель включает в роман «Марди» (1849), разгромленный критиками, наряду с романтическим повествованием о Полинезии обширные сатирические и философские части, порожденные его размышлениями о революциях 1848 г. Но следующие романы — «Редберн» (1849) — о первом плавании в Ливерпуль, о разочаровании и отчаянии молодого человека при соприкосновении с жизнью — и «Белый бушлат» (1850) — о бесчеловечных нравах, царящих в военном флоте, — укрепили всеобщее признание писателя. Более того, выход «Белого бушлата» стал побудительным мотивом для требований общественности (преимущественно аболиционистов) об отмене телесных наказаний в военном флоте, и американский сенат в год выхода книги принял такой закон. Вера в американскую демократию соседствовала у Мелвилла с усиливающимся сомнением в ней, — горе и лишения простых людей хорошо были известны ему. «Кто проложил бездонную пропасть между американским капитаном и американским матросом?» Вопрос этот встает со страниц «Белого бушлата», и здесь же констатируется: «как писаные, так и неписаные законы американского флота в той же мере не предусматривают гарантии личных прав массы матросов, что и Свод законов деспотической Российской империи».

Постепенно между Мелвиллом и его читающей публикой пролегла трещина, со временем ставшая разделившей их пропастью. Признание, сделанное в письме к Готорну: «То, о чем я расположен писать больше всего, — под запретом: его не продать. А вместе с тем писать иначе я не могу», — приоткрывает завесу над драмой, пережитой писателем на вершине его славы. От Мелвилла ждали лишь приключенческих историй, над ним тяготел диктат издателей и неразвитых читательских вкусов. Глубочайшее интеллектуальное осмысление мира писателем оставалось недоступным его современникам. Вопреки всему с наивысшей полнотой и свободой он выразил себя в «Моби Дике». Единственным, кто постиг этот роман, был Готорн. И даже Эрнест Хемингуэй, высоко оценивая в «Зеленых холмах Африки» (1935) точность знания Мелвиллом «вещей всамделишных, настоящих вещей, например, китов»; принимал философичность писателя за «риторику», хотя и верно полемизировал с теми его поклонниками, которые вычитывали из его произведений совсем не то, что в них было: «Такие почитатели вкладывают в его книгу мистичность, которой там нет». Риторика Мелвилла для нас не менее важна, чем, скажем, философия истории в «Войне и мире» Льва Толстого. И хотя сдержанный и лаконичный Хемингуэй исключал ее начисто из своей основанной на подтексте и «принципе айсберга» прозы, все же без «Моби Дика» не был бы возможен «Старик и море». И для Уильяма Фолкнера, постоянно перечитывавшего «Моби Дика», «одну из лучших книг, когда-либо написанных» (как отзывался его брат Марри Фолкнер), близки были «мощь и стремительный натиск Мелвилла».

Рассказ о сражении одержимого капитана «Пекода» Ахава с воинственным гигантским Белым Китом — не только сага о «величии и достоинстве китобойного промысла», о борьбе человека со стихиями природы, — это и символическое осмысление исторических судеб Америки и всего человечества. «Белый Кит плыл у него перед глазами, как бредовое воплощение всякого зла, какое снедает порой душу глубоко чувствующего человека, покуда не оставит его с половиной сердца… Все, что туманит разум и мучит, что подымает со дна муть вещей, все зловредные истины, все, что рвет жилы и сушит мозг, вся подспудная чертовщина жизни и мысли, — все зло в представлении безумного Ахава стало видимым и доступным для мести в облике Моби Дика. На белый горб кита обрушил он всю ярость, всю ненависть, испытываемую родом человеческим со времен Адама; и бил в него раскаленным ядром своего сердца, словно грудь его была боевой мортирой». В финале романа линь гарпуна обвился вокруг шеи Ахава и увлек его вслед за китом в пучину. Краснокожая рука индейца, над головой которого сомкнулись воды, еще прочнее прибивает флаг к стеньге, и ястреб, эта «птица небесная, с архангельским криком», вырвавшимся из ее царственного клюва, — все они, как и «Пекод», до последней его щепки скрываются в морской бездне, «и вот уже бесконечный саван моря снова колыхался кругом, как и пять тысяч лет назад».

Роман «Пьер, или Двусмысленности» (1852), посвященный мучительной запутанности человеческих отношений, затронувший запретную тему инцеста, оцененный критикой как «безнравственный», шокировал американскую критику, однако проложил путь, по которому пойдут Генри Джеймс, Дэвид Герберт Лоренс, Вирджиния Вулф. Роман «Израиль Поттер» (1855) — история солдата американской революции, на долю которого выпали все муки и несчастья, в то время как «герой» Пол Джонс извлек из нее для себя все возможные выгоды, — остался почти незамеченным. Писатель переключается на рассказы, повести, публикует четыре сборника стихов. Но время славы его прошло. Отныне и до конца дней ему суждены болезни, нужда, утрата близких — матери, братьев и сестер, сывовей — Малькольма в восемнадцать лет, Станвикса в тридцать пять. В 1866–1885 г. писатель живет на скудный заработок, служа инспектором почтовой таможни в Нью-Йорке.

Творческий путь Мелвилл достойно завершил повестью «Билли Бадд, фор-марсовый матрос». Нет, автор не пришел к примирению с действительностью, к полной покорности судьбе, хотя для него оставался трагически неразрешимый конфликт личности и мира, а мироустройство — несовершенным, негуманным, гибельным для человека. Писатель поднялся в повести до шекспировских высот трагизма. Основные темы и символические образы творчества Мелвилла предстают в ней в итоговом воплощении и решении. Разнородные жанровые начала, синтезированные в повести: историческое повествование, сцены корабельной жизни, морально-психологические и философско-исторические экскурсы-размышления — слиты благодаря единой, всеведущей авторской точке зрения (как в «Моби Дике») в неразделимый сплав, окрашенный трагической иронией и сарказмом, нежным лиризмом и горьким потрясающим драматизмом.

Мелвилла волновала судьба человека в современном мире, «тайна зла», порождающего разрыв человека с людьми. Он считал, что очеловечить «волчий мир» может лишь сочувствие людей друг к другу. В повести он как бы взвешивает силы добра и зла и в рамках установленных законов, в тенетах которых из-за сложного стечения обстоятельств оказался и погиб честный человек, простой матрос.

В повести писатель обращается ко времени, последовавшему за Великой французской буржуазной революцией, превзошедшей «по необычайному своему значению любую известную нам эпоху». Зло старого мира одолевалось «кровавой ценой», что, по Мелвиллу, неизбежно вело к поражению революции: «Незамедлительно сама Революция свернула на неправый путь и предстала даже более тиранической, нежели монархи». И все же развитию Европы был дан мощный толчок. Восстание матросов английского военного флота в апреле и мае 1797 г. против невыносимых дисциплинарных наказаний, в ходе которого были повешены вожди мятежа («это представляло для Англии несравненно большую опасность, чем все декреты и манифесты французской директории»), непосредственно предшествует событиям повести. Прозе своего времени писатель противопоставляет охваченные огнем войн времена. При этом внимание его обращено к «событию, о котором не пишется в национальных историях или историях военного флота или пишется вскользь», и в опровержении лжи официального морского еженедельника дает свое истолкование произошедшего с принципиально демократических позиций.