Божьим промыслом. Принцессы и замки - Борис Вячеславович Конофальский

разъехались. Барон, как и обещал, поехал с фон Флюгеном, с фон Готтом и Карлом Брюнхвальдом к епископу. И застал того за унылым постным обедом из варёных бобов с соусом из ржаной муки и какой-то постной рыбы.

Отец Бартоломей пригасил всех пришедших господ к столу, но Волков, уже думая о вырезке и перепелах, конечно, отказался.

— Не буду вас отвлекать, святой отец, прошу вас лишь о деле простом.

— О чём же вы просите, дорогой барон?

Тут генерал позвал к себе фон Готта и, когда тот подошёл, показал епископу его руку, обмотанную платком, на котором проступали кровавые пятна.

— Малены! — сразу догадался отец Бартоломей, едва взглянув на окровавленный платок. — Сегодня же вы решали с ними свою тяжбу в городском совете.

— Малены, — кивал генерал. — Вы хорошо осведомлены, святой отец.

— И что же произошло?

— Напали на моего оруженосца прямо в ратуше. В ратуше! — воскликнул Волков.

— Сенаторы приняли решение в вашу пользу? — снова догадался архиепископ.

— Да. Малены распустились, ни в чём не знают границ: грабят купцов на реке, нападают на неугодных средь бела дня. Неплохо было бы, чтобы вы публично осудили хотя бы это злодеяние. Иначе в следующий раз они станут нападать на людей и в храмах.

— Ваша просьба вполне резонна, сын мой, — согласился отец Бартоломей. Он покивал головой. — Такое поведение для людей богобоязненных недопустимо. Скажу об этом вопиющем случае на воскресной проповеди.

— О большем и просить не смею, — генерал приблизился к епископу, и тот подал ему для поцелуя руку.

— Сын мой, имейте в виду, — отец Бартоломей встал и обнял барона. — Имён в проповеди упоминать не стану, упомяну лишь случай.

— И того будет достаточно, святой отец, — согласился Волков. — Город и так будет знать, про кого ваши слова сказаны. Горожане уже об этой подлости говорят.

* * *

Всякий сеньор, беря человека себе в оруженосцы, должен понимать, что, помимо науки, тому нужны ещё и подарки. Кутилье, эсквайр, оруженосец — называть этих людей можно по-всякому, но всегда это близкий сеньору человек и в жизни, и в бою. Это человек воинской службы и член выезда сеньора, а раз он служит сеньору, то сеньор должен его благодарить. Конь? Да, сеньор обязан позаботиться о том, чтобы у юноши или господина из его выезда был достойный конь. Одежда? Обязательно. Не может быть у достойного сеньора выезд из оборванцев и грязнуль. Украшения? Дорогая сбруя для коня? Меха? Головные уборы из бархата и с красивыми перьями? Роскошное оружие? Ну, не обязательно, но весьма желательно. Ничто не говорит о сеньоре так, как о нём говорит его выезд. Это хорошо, если представитель выезда сеньора, его оруженосец, является выходцем из богатого рода. Хоть и последним сыном в семье, но на которого у отца ещё хватает денег. Таким, например, был молодой фон Флюген. А вот фон Готту его старший брат в содержании отказал, и теперь он уже не мог купить себе новый колет взамен порезанного и залитого кровью. И, по сути, хоть и не без дурости своей, фон Готт пострадал за дело сеньора, а значит, Волков был просто обязан одарить своего оруженосца. Подарки или милость — важная связь между сеньором и членом его выезда.

И помня это, Волков поначалу хотел выдать тому пятьдесят монет, но, подумав, что того на колет и перчатки будет слишком много, решил уменьшить сумму до сорока, а вспомнив, что у него не достроен замок, он сказал фон Готту:

— Людвиг Вольфганг, вы сегодня пролили за меня кровь, и я хочу вас отблагодарить, выдав вам двадцать пять талеров; купите себе новую одежду.

— Благодарю вас, генерал, — обрадовался молодой человек, но тут же напомнил своему сеньору: — А вы мне обещали и с конём помочь, если кузнец и коновал не помогут, так вот они не помогли. Конь всё прихрамывает на рыси. Помните?

Конечно, Волков помнил. Но денег у него сейчас лишних не было.

— Продайте своего коня, я подберу вам что-нибудь из своей конюшни.

— Из вашей конюшни? — обрадовался фон Готт. — Это прекрасно.

— Не радуйтесь слишком рано, — осадил его генерал. — Ни одного из хороших моих коней я вам не доверю, вы с конями не умеете обращаться, замордуете только.

Всё равно фон Готт был рад, ведь любой конь из конюшни Волкова был намного лучше его нынешнего. Молодой человек, разглядывая пораненную руку, шепнул своему приятелю фон Флюгену, который ехал рядом:

— Это хорошо, что Малены меня сегодня порезали в ратуше.

А потом они праздновали свою победу в совете города за вином, перепелами и вырезкой. И возбуждённая от переживаний и вина Брунхильда говорила:

— Как я хочу побыстрее уже переселиться в графский дом! — она делает паузу и поправляется: — В свой дом.

С одной стороны, Волков был бы тому рад, но он прекрасно понимает, что это потребует больших вложений.

«В домишке том слуги нужны будут. Дюжина, не меньше. Только чтобы его в чистоте содержать, пять, а то и шесть женщин надобны. А повар с поварёнком, а горничные, а мажордом, а конюх, а ключница… Дюжина людей — это минимум, что ей потребуется, а ещё она, конечно, захочет посуды новой, да обивки стен, да постельного белья. И будут надобны ей балы раз в месяц или обеды званые, а к ним платья новые, а к платьям — новые украшения…».

Он, зная свою сестрицу и её необыкновенное умение тратить деньги, боялся представить, с какой скоростью графиня начнёт погружаться в долги после вселения в этот дворец. И поэтому он радуется, когда Фейлинг отвечает ей:

— Всему своё время, дорогая графиня, свой шаг мы сегодня сделали.

— Да знаю я, знаю, — говорит красавица и добавляет: — Только так хочется уже дом поглядеть: каковы там паркеты, какова обивка стен, что за посуда?

— Всё это вы видели не раз, — замечает ей генерал.

— Так уже с тех пор столько времени прошло, — продолжает графиня и игриво смотрит на Волкова. — Может быть, вы, братец, возьмёте несколько своих людей да нагрянете в мой дом и выпроводите из него Гейзенберга. А потом мы походим по дому, посмотрим его, что там и как. Это так интересно, мне просто не терпится.

— Нет, — сухо отвечает барон.