Москва патриаршая - прот. Лев Лебедев

Символика восьмерика, восьмигранника от символа Богоматери переходит в символ Царства Небесного («осьмого» века). Эта восьмеричная символика повторяется в Покровском соборе многократно: и в восьми основных главах, оружающих центральную девятую (шатровую), и в небольших восьми главках, которые стояли в XVI-XVII веках на кокошниках центрального шатра, и в восьмиугольной планировке всего собора, где четыре придела были ориентированы строго по сторонам света, а четыре других - в промежутках между этими сторонами, так что получалась фигура из двух квадратов, совмещенных под углом 45°, то есть восьмиконечная звезда. Все это вместе с восемью гранями центрального шатра свидетельствует о сознательном, нарочитом стремлении представить храм как символ Богоматери и символ Нового Иерусалима, жизни «осьмого», «будущего века». А если к этому добавить, что в XVI-XVII веках общее число всех глав собора Василия Блаженного равнялось 25 (еще несколько небольших главок находилось на западной главе храма), то это еще более ясно свидетельствует об изначальной «новоиерусалимской» символике храма: 25 - это Вседержитель и 24 старца у Его престола в Откровении Иоанна Богослова, и в то же время - 13 кондаков и 12 икосов «Похвалы» Богородице - единственного в то время уставного Акафиста, читавшегося Великим постом, во славу Девы Марии (в те времена были широко распространены и иконы «Похвалы», представлявшие 24 сцены, соответствующие содержанию Акафиста). Впоследствии малые главки на шатре и западной главе были упразднены, так что собор Покрова на Красной площади стал являть в основном восьмеричную символику. Богородичная символика, совпадающая с символикой Царства Небесного, в центре Москвы отнюдь не случайна: Москва и вся Русь давно воспринимаются как «дом Пресвятой Богородицы». Русская духовность носит всеми замечаемый Богородичный характер. Особое участие Девы Марии в судьбах Русской земли проявляется с древнейших времен во всех сторонах русской жизни и, в частности, в духовно-таинственном Ее водительстве в деле созидания русских городов, храмов, монастырей.

Первоначально храм Покрова (Василия Блаженного) замышлялся лишь как мемориал в честь взятия русскими в 1552 году Казани и покорения казанского ханства. В день праздника Покрова Божией Матери были взорваны крепостные стены татарской столицы, что и решило судьбу ее на следующий же день. Поэтому, как сказано в летописи, «... царь и великий князь Иван Васильевич... повеле поставити храм Покрова с пределы о казанской победе, яко Бог покорил безсерманский род казанских татар царю...»613 По царскому повелению должно было быть создано, кроме главного, Покровского, еще семь приделов в честь тех святых, дни памяти которых были связаны с важными этапами битвы за Казань. Однако архитекторы-строители собора сделали «не яко повелено было», но «яко... разум даровася им в размерении основания»614, и надо думать, - не только основания... Перед нами яркий пример того, как исторически случайное по Божиему вдохновению и водительству Богоматери переосмысливается людьми на ходу, становясь образом (символом) вечного и непреходящего.

В Откровении Иоанна Богослова мы встречаемся с двумя на первый взгляд противоречивыми свидетельствами о храме в Горнем Иерусалиме. В одном месте апостол Иоанн говорит: «Храма же я не видел в нем (Горнем Иерусалиме. - Авт.), ибо Господь Бог Вседержитель - храм его, и Агнец» (Откр. 21, 22). Но в ряде других мест Откровения ясно говорится о некоем таинственном «храме Божием», который «отверзается на небе» (11; 1, 19; 15, 5-8) и в котором есть «престол Бога и Агнца», на престоле этом - «Сидящий» - Господь, рядом с Его престолом находятся 24 малых престола для «старцев» -«священников», перед престолом Вседержителя горят «семь светильников», далее стоит «золотой жертвенник» (4, 2-5; 8, 3) и окрест всего этого совершается определенное Богослужение (например, 15,6; 4,8; 19,1). Следовательно, в Горнем Иерусалиме нет храма в земном смысле, как особого здания для молитвенных собраний, но некий таинственный «храм Божий» там все-таки есть!

Поскольку храм Покрова (Василия Блаженного) нарочито оформлен не как собор для многолюдного собрания молящихся, но как объект молитвы для стоящих на Красной площади, как алтарь, то, без сомнения, прав М. П. Кудрявцев, который определяет Красную площадь как храм под открытым небом, в чем реализована, по его словам, «самая сложная для символического воплощения фраза Апокалипсиса: «И храма я не видел в нем...» (21, 22)615. Нам хочется дополнить его замечание лишь тем, что здесь же нашло свое отражение и другое свидетельство Откровения - о таинственном небесном «храме Божием», каковой как раз и символизируется Покровским (Василия Блаженного) храмом.

Тогда нам придется констатировать, что в Москве на Красной площади находит свое наиболее яркое, предельно законченное выражение та идея, которая заключена и в других русских городах и монастырях, начиная с древнего Киева, где имелись площади перед соборами и лобные места для молебствий под открытым небом.

Храм Василия Блаженного оформлялся как символ «Иерусалима Нового» не сразу. Так, в XVI веке его главы были обычными, гладкими, а стены не имели красочных росписей по белому фону. В 1594 году главы становятся фигурными, но не цветными, а с золотым покрытием. В XVII веке возникают богатые росписи стен растительным орнаментом, появляется разноцветие глав. Если учесть, что храм стоит на бровке Москва- реки, то в своем законченном виде он явно вызывает еще одну ассоциацию с Откровением, где сказано: «И показал мне чистую реку воды жизни, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой, и листья древа - для исцеления народов» (Откр. 22, 1-2).

Не вдаваясь более, за недостатком места в прочую интересную и сложную символику храма Василия Блаженного, отметим, что в Москве определенно сознательным был также символизм государева сада в Замоскворечье против Кремля, где в XVII веке устроили 144 фонтана - во образ 144 тысяч праведников из Откровения Иоанна Богослова. Откровение, как известно, не дает точного описания внутреннего устройства «Иерусалима Нового», зато в подробностях сообщает об устройстве его стен. «Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот... с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот». Стена Горнего Иерусалима высотой «во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела» (Откр. 21; 12-13, 17). Построить в Москве стены высотой в 144 локтя не могли. Но Спасскую башню Кремля, по данным М. П. Кудрявцева, построили высотой именно в 144 локтя... Наконец, самым замечательным в этом плане явились в Москве стены Белого города и Скородома (второго, более широкого крепостного ограждения столицы). Они были завершены в конце XVI века при Федоре Иоанновиче. И оказалось, что стена Белого города вместе с входившими в нее южными стенами Кремля и Китай-города имела 12 ворот, по трое на каждую сторону света, и стена Скородома тоже имела 12 ворот, по трое на каждую сторону света...616 В Откровении Иоанна Богослова сказано, что небесный град «расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта» (Откр. 21, 16). Кольцевые укрепления Москвы не являются квадратами в плане, но длина оси Скородома север - юг - 4 километра 800 метров, а длина оси восток запад - 4 километра 700 метров - практически равносторонний крест, мысленный квадрат, как бы вписанный в круг... Ибо следует заметить, что к этому времени общая градостроительная композиция Москвы достигает полного круга (символ вечности).

Таким образом, мы можем определенно заключить, что к середине XVII века в Москве оказались созданы символы важнейших образов Небесного Иерусалима, как он описан в Откровении Иоанна Богослова.

Много символизма содержится и в других градостроительных, храмовых и монастырских комплексах и ансамблях Москвы. С меньшей определенностью можно говорить о сознательном воплощении таких «новоиерусалимских» образов, как золотое светило, улицы из чистого золота, разноцветные драгоценные камни стен, что, по мнению М. П. Кудрявцева, символизировалось в Москве особым «узорочьем» в декоре церквей и иных зданий, создаваемом красочным растительным орнаментом, изразцами, золотыми куполами множества храмов, так что почти каждый изгиб московских улиц отмечался благолепным храмом с золотым покрытием. Но объективно, то есть промыслительно, все это, без сомнения, способствовало восприятию столичного града Русской земли как образа града небесного, Нового Иерусалима.

К тем древним временам относится появление на Руси икон, книжных миниатюр и гравюр - картинок, пытавшихся изобразить град небесный. Но если его общая планировка - точный квадрат и стены с двенадцатью воротами - имела основания в тексте Откровения, то все остальное являлось фантазией авторов этих картинок, поскольку в Откровении «Иерусалим Новый» как Царство Небесное не явлен достаточно описуемым образом.