Спаситель - Иван Прохоров

И его верные Данила, Антон и даже Аким молчали на этот раз – их тоже одолевали сомнения, лица их были хмуры, и они явно понятия не имели что делать дальше.

В этот момент вдали на краю поля показались несущиеся во весь опор всадники. Данила схватился было за пистоль, но зоркий Антон развеял опасения:

– Сардак!

Всадники приближались и вот уже сам Филипп видел коренастую фигуру пятидесятника воеводы Красноярского острога летящего к ним с казаками.

– Мартемьян Захарович велел тебе, Филипп, донести! – вместо приветствия заявил Сардак, спрыгивая с коня.

– Что такое, Сардак? – спросил Филипп.

– Приказчик остолбень Игнатов сымал Фейзуллу и посадил на цепь. Зане же он под спудом в Кузнецком остроге. Токмо люди донесли – воевода сразу сшидал к тебе.

– Вот же мразь! – Филипп и обернулся к Даниле и Антону. – Готовьте коней!

– Не надо, брат. – Остановил его Сардак. – Мартемьян Захарович самолично выехал туда с седмицу назад с полсотней казаков да меня отправил к тебе, еже бы ты не смущался не дай бог разминутися. Он привезет тебе Фейзуллу с товаром онамо.

– Хорошо.

– Да паки едино деяние, братец. Просил тебя воевода об Истомке подумати покамест…

– Да пошел он к черту! – рассердился Филипп. – Почему я постоянно слышу про этого распетушившегося холопа? Вернем мы ему сраный долг.

Сардак покачал головой.

– Зело раздулся Истомка. Сумел прижать к ногтю нового томского воеводу ин дважды самолично ездил с малым обозом в Енисейск.

– В Енисейск? А там ему что нужно?

– Сый чужеяд, братец, разжирел пуще Карамацкого. Обложил всех виною, принял себе личную сотню самых разбойных казаков под набеги в совсельные разряды и все ему как с гуся вода.

Завадский задумался. Кажется, он недооценил этого «народного героя».

Глава 35

Мартемьян не обманул – понимая, что промах вороватого Кузнецкого приказчика, решившего поживиться за счет «нехристя» – часть и его вины, он прилагал усилия, чтобы скорей все исправить. Всего через десять дней обоз из десяти подвод прибыл в Храм Солнца.

Фейзулла сидел на первой телеге рядом с Мартемьяном Захаровичем. Филипп сразу заметил на лице татарина следы побоев – ссадины, гематомы и синяк под глазом. Мартемьян поспешил заверить, что все виновники наказаны – приказчику Игнатову расквасили нос, а стрельцов, избивших по его приказу Фейзуллу, отхлестали батогами.

Однако Завадский успокоился только когда увидел семена. Мешки с ними занимали три телеги. Вороватый приказчик их не тронул, посчитав какой-то восточной приправой, которую сложно будет продать.

Филипп подошел к телеге, сунул руку в один из мешков. Семена на ладони точь-в-точь как обычный мак, которым посыпали бублики и улитки в «Пятерочке». Аким уже кричал над ухом – давал первые распоряжения.

Завадский подошел к Фейзулле.

– Сильно досталось? – спросил он с сочувствием.

Татарин изогнул бровь с кровоподтеком.

– Врать не стану. Удовольствия в мале.

– Мы все компенсируем. – Завадский махнул двум слугам из бывших холопов. – Тебе приготовили избу с баней.

– Зде и мои люди, – Фейзулла указал на четырех джунгаров топтавшихся у телеги позади него.

– О них тоже позаботятся.

Умный взгляд сверкнул из-под полуприкрытых век.

– Рад, что ты здесь. – Филипп протянул руку.

Татарин посмотрел на нее и пожал, чуть наклонившись и коснувшись при этом другой рукой плеча Завадского. Видимо, у них так было принято. Слегка прихрамывая он пошел за слугами, Завадский смотрел ему в след.

***

Семена засеяли за два дня. Места для посева еще оставалось много, но до окончания посевной новых уже не раздобыть. В будущем надо будет это учесть, подумал Филипп и разрешил сеять хлеб.

Через три недели Фейзулла оклемался и его отправили к енисейскими киргизам с новым заданием – попытаться отыскать мастеров в искусстве ращения мака – эдаких средневековых агрономов, а также толмачей понимавших китайский язык. Филипп нашел одного охочего до хлебного вина иеромонаха, знавшего латынь, но не был уверен, что китайцы тоже знают ее.

В начале августа ранним утром Завадский вышел с тремя киргизами в маковое поле. Знакомые шарообразные плоды зеленого цвета покачивались от слабого ветра на высоких стеблях, вымахавших ему по грудь. На бескрайнем поле только-только появились редкие брызги розовых и даже бордовых цветков. Киргиз достал острый сапожный нож и сделал аккуратный надрез. На месте надреза тотчас выступила густая белесая масса, похожая на зубную пасту и начала темнеть. Киргиз коснулся ее мизинцем, сунул в рот и одобрительно кивнул.

Филипп хлопнул его по плечу.

Сырец собирали прошедшие специальный инструктаж работники, в основном женщины и подростки из числа недавно прибывших. В целом работа была несложной. Тут же под навесами они аккуратно наполняли пастообразной массой бочонки, которые под охраной отправляли на закрытые дворы для сушки.

К моменту, когда первая партия опиума была сложена в небольшие пятифунтовые мешки на десяти подводах и полностью готова к отправке, Завадский с братьями уже протестировали выращенный ими опий и знали, что он не идеален, но дает то, что нужно. Его смешали с табаком, дали попробовать Бесу и Антону. Остальным Филипп запретил употреблять наркотик под страхом наказания. Накануне прибыл Фейзулла, который привез с собой двух тонкоусых киргизов – одного звали Урынбеком, а второго Арамисом. Они были двоюродными братьями из рода потомственных маковедов, которых выгнали из семьи из-за распрей в борьбе за наследство – эти двое изрубили ятаганами какого-то важного родственника – не то дядю, не то деда. Один утверждал, что способен добиться нужной стадии созревания уже в июле, а второй заявлял, что владеет особыми приемами ухода, от чего «чудные сны ярче внемлют». Филипп не особенно им верил. Куда больше его обрадовало, что с этой парочкой Фейзулла привез старого киргиза со странным именем Боря, который десять лет провел в цинском рабстве на западе Китая. Когда-то его пленили джунгары и около года держали в клетке, а потом за полчашки соли продали его цинам. Китайцы заставляли его полоть рис стоя по щиколотку в воде и убирать загоны со свиньями и индюками. Он жил в зиндане, куда ему бросали лепешки с сыром и иногда гедза, которые он выучился ловить на лету. Иногда к нему приходил сумасшедший старик и сидя на пне на краю зиндана читал стихи на ханьском наречии – так Боря постепенно выучил китайский