Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

Кирилл делает паузу. Я знаю, что это не конец — чувствую сотнями мелкий вибраций под кожей. В ожидании открываю глаза, и, оказывается, Север уже сделал то же самое. Мы глядим друг на друга неотрывно. Я представляю, как он нападает на меня и душит, как я перестаю сопротивляться и наконец умираю.

Но вместо этого Север прикусывает нижнюю губу, обнажая клыки, и кивает мне.

Он любил Кирилла слишком сильно, чтобы оставить невыполненным его предсмертное желание, даже если оно заключается в том, чтобы стать мне не приятелем, но союзником.

«Вы не представляете, насколько вы похожи. Полагаю, у меня всегда была слабость к сломленным, но не сломанным… Я люблю вас. Север: напоминай Гло и Филире, что они чудесные. Девочки частенько об этом забывают. Рося: когда найдёшь Вету, скажи, что я всегда буду рядом.

Удачи. И с Богом».

Север всё ещё смотрит на меня. Я киваю в ответ. И тогда, переворачивая наши ладони так, что моя оказывается снизу, он убирает свою руку, оставляя медальон, и произносит:

— К чёрту.

Глава 5

Вода не помогает. Не знаю, помогала ли она когда-либо вообще, или это было не более, чем самовнушение, но раньше казалось, будто вместе с утекающими в канализацию потоками уходили и неприятности предыдущего дня.

Надуманно. Как и то, что мне наконец удалось взять ситуацию под контроль. Стоит только реальному шансу что-то сделать замаячить на горизонте, как меня парализует; вещи становятся хуже, темнота сгущается, а у меня против неё лишь последняя спичка в коробке, и та с надломом.

Кирилл, Валентин и Марья мертвы, как и ещё десяток тех, чьи имена мне не знакомы. Люди встают друг против друга, не осознавая, за что именно они борются. Ваня пропал после битвы перед штабом и до сих пор не выходит на связь. Влас потерял столько сил, что сейчас больше похож на свою копию, прогнанную через сканер и распечатанную заново, и всё же он работает с прибывшими членами Совета и союзниками над восстановлением призмы, делая вид, что каждый шаг и каждое действие не даётся ему с непосильным трудом. Лия вздрагивает каждый раз, когда кто-то начинает слишком громко говорить. К Лене вернулась страшная мигрень, из-за которой она не спит уже неясно какие по счёту сутки. Даня выкинул краски и все свои наброски после того, как взял кисть в руки и понял, что дрожь никуда не делась. Дмитрий пытается пережить потерю лучшего друга, полностью погрузившись в работу и, — иногда, когда мама не видит, — алкоголь. Тётя Аня пьёт вместе с ним, а потом идёт на улицу и пытается найти хоть кого-нибудь, на ком можно будет выплеснуть всё накопившееся.

Я запрокидываю голову, позволяя сильному водному напору бить прямо в лицо. Самое странное и самое страшное во всём этом — факт моего кристального спокойствия и мраморной холодности. Когда умерла едва знакомая мне Марья, я невольно выпала из жизни на несколько дней, я лелеяла своё горе, оно окутывало меня как тёплое одеяло. Тут же не стало лучшего друга и крёстного папы, а я… нет. Разумеется, я чувствую что-то, но это другое. Смерть Марьи была ножевым ранением. Это резало меня в самом начале и заставляло страдать в процессе, но в конце остался лишь шрам. Боли больше не было — только сожаление. Смерти Валентина и Кирилла — ампутация обеих нижних конечностей. С таким невозможно свыкнуться. Мозг никогда не позволит мне осознать отсутствие чего-то настолько важного.

Я не горюю только потому, что всё ещё надеюсь увидеть знакомую рыжую шевелюру и грязно-жёлтый твидовый пиджак в коридоре за поворотом.

Я выключаю воду, провожу ладонями по лицу и волосам. Взгляд скользит по собственному телу и останавливается на шраме, обнимающем бок. Рану от оружия оборотня пришлось зашивать, а это — вмешательство иного вида, поэтому клятва хоть и помогла тканям восстановиться, но лишить меня пожизненного напоминания о произошедшем уже не смогла.

Шрам зигзагообразный и выпуклый. Я касаюсь его подушечкой указательного пальца. Прошло трое суток, а боль всё ещё пульсирует где-то в моих нервных клетках. Но воспоминания — лишь иллюзия, напоминание. Они исчезают так же быстро, как и появляются.

Воспоминания — не проблема. Проблема — ядовитое чувство, таящееся где-то под рёбрами и иногда распускающееся огненным цветком. Оно заставляет меня задыхаться. Теперь я понимаю, зачем Марсель делает то, что делает. Когда настоящая физическая боль выходит на передний план, душевная утихает, не в состоянии ей противостоять. Жаль, что эффект у подобного действия временный, и когда раны на коже затягиваются, те, что не существуют, снова начинают кровоточить.

Я хватаюсь за занавеску и дёргаю в сторону, когда раздаётся короткий стук.

— Занято, — отвечаю я. — Ещё пара минут.

— Слав, — за дверью — Марк. — Ваня пришёл.

Я выпрыгиваю из ванной и едва не падаю на колени, скользя по холодному кафельному полу. Наскоро одеваюсь, не думая о том, что на сухое тело это сделать было бы гораздо проще, и вылетаю из наполненного горячим паром помещения, лишь чудом не сталкиваясь с Марком в дверях.

Мы идём по коридору, спускаемся по лестнице. Иногда я всё ещё слышу гул, исходящий от стен. Они кричат голосами моих друзей и моим собственным, угасающим до зловещего шёпота.

В общей гостиной много народа. Я уже была частью похожей сцены с теми же главными героями, но в ином месте, где вместо диванов, журнального столика, камина и двухъярусного стеллажа с книгами во всю стену были больничные койки, а в воздухе витал стойкий запах хлора и медикаментов.

Оба раза мы собирались ради Вани. Тогда — уже мёртвого, но ещё человека. А сейчас…

На Ване жёлтый спортивный костюм. Чужой, но по размеру подходит идеально; должно быть, Данькин. Вокруг Вани столпотворение, каждый требует от него ответ на свой вопрос, хотя все вопросы, по сути, не отличаются оригинальностью — одно и то же, с разницей по формулировке: «Ты в порядке?», «Где ты был?», «Почему не выходил на связь?».

Я громко зову Ваню по имени, и он слышит. Мы смотрим друг на друга несколько секунд, прежде чем я первая быстро подхожу и заключаю его в объятия.

— От тебя странно пахнет, — сообщаю я.

Отстраняюсь и вижу, как Ваня шевелит носом, словно принюхиваясь. Лена тем временем протягивает ему очки, которые он сразу и с неким облегчением на лице надевает. Оранжевые глаза гаснут, уступая место привычному карему оттенку.

— Это шерсть, — говорит Лена, принимаясь убирать невидимую грязь с рукава Ваниной спортивной кофты. — И лучше бы тебе не принести на себе блох или лишая.

— Если ты вдруг забыла — я лис, а не дворняжка, — скашивая на девушку недовольный взгляд, напоминает Ваня.

— От стригущего лишая никто не застрахован. — Лена замолкает, быстро обводя взглядом всех присутствующих. — Спать сегодня будешь отдельно, — в конце концов произносит она.

Кто-то смеётся, и я быстро нахожу, кто. Бен. Когда наши взгляды пересекаются, он легко качает головой.

— Предлагаю вообще постелить ему на коврике у входа, — говорит он, протискиваясь вперёд. Оказываясь рядом с Ваней, он хлопает того по плечу.

Я ожидаю стать свидетелем перепалки, но вместо этого вижу, как хлопок и крепкое рукопожатие внезапно превращаются в однорукие объятия.

— Рад, что ты в порядке, чувак, — сообщает Бен.

— Аналогично, — кивает Ваня.

Пауза после этого заполняется неловким движением Вани, которым он поправляет съехавшие очки, и тем, как Бен суёт ладони в задние карманы джинсов и принимается переминаться с ноги на ногу.

— Даня говорил, тебе удалось обратиться в лиса, — говорю я тихо.

— Угу, — кивает Ваня. — А вот с обращением обратно в человека возникли проблемы.

— Поэтому ты не выходил на связь?

— Да. Мне хотелось справиться со всем самому.

— Это всё, конечно, хорошо, но стоило подать нам хоть какой-то знак, — строго заявляет Дмитрий.

Как бы я не хотела игнорировать его присутствие, он, так или иначе, сам даёт о себе знать. Точнее, запах. Именно это я и все остальные чувствуем первым, когда Дмитрий входит в помещение.