Суворов. Чудо-богатырь - П. Васильев

Суворов потребовал к себе пленных польских генералов, пожал им руки и обошелся ласково, выразив крайнее свое сожаление, что обстоятельства сводят их при такой грустной обстановке.

Между тем собрали кое-что закусить, и Суворов пригласил к завтраку пленных штаб-офицеров. Фон Франкенштейн за завтраком усердно расспрашивал всех пленных о графе Казимире Олинском, но сколько-нибудь определенных сведений добиться не мог. Завтрак уже окончился, когда к нему подошел молодой офицер.

— Я слышал, вы интересуетесь судьбою графа Олинского?

— Да, он мой двоюродный брат.

Поляк широко открыл от удивления глаза.

— Вас это удивляет? Порою удивляюсь этому я сам, но Бога ради, скажите, что с кузеном: жив ли он?

— С уверенностью могу сказать: жив. Сегодняшнюю ночь мы не ожидали штурма. Мы знали, что граф Суворов организатор штурма, и штурмом закончит, но не думали, чтобы так скоро, и потому в пражском лагере были далеко не все войска. Многих офицеров не было. Олинский, как свободный от службы, оставался в Варшаве и за два часа до штурма прислал мне ящик с вином.

Сообщение пленного офицера несколько облегчило фон Франкенштейна, и он спокойно отправился отдохнуть.

Улегся после завтрака и Суворов на принесенном ему сене. При палатке был поставлен караул, а поблизости расположились батальоны, но не было ни движения, ни шума. Солдаты соблюдали полную тишину и говорили даже вполголоса, чтобы не потревожить сна своего любимого вождя.

— Он не спит, когда мы спим, — поясняли они, — и в жизнь свою не проспал еще ни одного дела.

Отдохнув, Суворов отправил Румянцеву следующее донесение: «Сиятельнейший граф, ура! Прага наша».

Начинало свежеть, и для генерала разбили калмыцкую кибитку.

После пробития вечерней зари Суворов еще раз взглянул на дымившиеся окровавленные развалины Праги.

— Пролилась река крови, — сказал он окружающим, — но устранилось гораздо большее зло затянувшейся войны со всеми гибельными ее последствиями.

Суворов был прав: не прошло и суток после пражского побоища, и в русском лагере явилось посольство от капитулирующей Варшавы.

Глава XVII

В бесчувственном состоянии привезли графа Казимира домой; немедленно явился доктор, а раненый продолжал оставаться в обморочном состоянии.

— Потеря крови, — сказал доктор, внимательно осмотрев рану. — Удар был нанесен неуверенной рукой, — продолжал он, — иначе бы граф не был теперь жив. Нож скользнул по лопатке, это ослабило силу удара и изменило его направление. Рана тяжела, но опасности не представляет.

Уверенный тон доктора успокоил старика графа и его дочь.

Вскоре и граф Казимир открыл глаза. Ему дали глоток шампанского, силы к молодому человеку возвратились, и он мог в коротких словах рассказать свой разговор с Колонтаем и свои предположения о похищении им денег народной рады.

Предположения молодого человека сейчас же подтвердились. Председатель верховного совета заехал проведать молодого графа и сообщил, что деньги Колонтаем похищены и что за ним уже послана погоня.

Председатель, однако, сомневался, что Колонтая задержат, он не надеялся даже на возвращение погони, так как паника охватила все население Варшавы, и кто только мог бежать — бежал в ту же ночь.

Сомнения председателя оказались справедливы. Не только Колонтай не вернулся в Варшаву, но не вернулась и погоня.

Офицер, посланный арестовать бежавшего ксендза и отобрать у него деньги, не только не исполнил приказания, но предупредил его об угрожающей опасности. Деморализация начиналась общая, и люди, еще не так давно с готовностью жертвовавшие жизнью за отечество, теперь забыли о нем и думали только о том, как бы лучше устроиться.

Но обо всем этом узнали потом.

Граф Казимир не мог допустить, чтобы офицер решился не исполнить приказания начальства, и тем более, воспользовавшись случаем, не возвратиться в город, осажденный неприятельскими войсками, а потому сообщение, что за ксендзом послана погоня, подействовало на всех успокоительно.

«Теперь он не уйдет от заслуженной кары», — думал раненый. Но как он ни бодрился, потеря крови делала свое дело: вскоре силы молодого человека ослабели и он уснул.

— Ложись, отец, спать, я посижу возле брата, тебе предстоит немало дела завтра, — говорила старому графу дочь, молоденькая семнадцатилетняя девушка.

— Хорошо, только если Казимир проснется, ты лучше с ним не разговаривай и ему не позволяй говорить. Он должен собраться с силами.

Не успел старик подойти к двери, как раздался оглушительный шум и треск — в комнату влетела граната и разорвалась на мелкие куски. Со звоном посыпались оконные стекла, и комната наполнилась пороховым дымом.

В ужасе смолк старый граф, прислонясь к дверному косяку.

Он боялся пошевелиться, боялся взглянуть внутрь комнаты, где находились дочь и сын. Голос молодой девушки вывел его из оцепенения.

— Отец, ты не ранен? — спрашивала она с испугом.

— Что такое случилось? — спрашивал в недоумении граф Казимир.

— Ну, слава Богу, все целы, — отвечал со вздохом отец. — Русские берут Варшаву… Погибла Польша, погибла навеки, — и старик в изнеможении опустился в кресло.

— Колонтай и те, кто его слушал, погубили ее, — отвечал желчно раненый.

— Перестань, Казимир, не упрекай, теперь не время сводить счеты, нужно действовать.

Через несколько минут приехал адъютант короля.

— Як вам, граф, по поручению его величества короля, — начал адъютант. — Во дворце собрались на совет все генералы и члены рады народовой, ждут вас… Боже мой, Боже мой, сжалься над несчастной Польшей!

— Русские вошли уже в город? — в ужасе спросила вся семья Олинских.

— Нет, но теперь их ничто не удерживает, Прага взята, и они обстреливают Варшаву. Удивляюсь только их глупости и варварству, представьте себе: вместо того чтобы воспользоваться мостом, по которому могли бы беспрепятственно войти в город, они сами подожгли его.

— Подожгли? — вскричал молодой Олинский. — О, я узнаю графа Рымникского, этого рыцаря без страха и упрека. Вы говорите, капитан, по глупости и по варварству, а я вам скажу — по великодушию и благородству Суворова. Он обещал пощадить Варшаву и пощадил. Знаете, что было бы, если бы он не приказал сжечь мост?

От Варшавы остался бы лишь пепел. Разъяренные солдаты в отместку за апрельскую резню не оставили бы от города камня на камне. Суворов это понимал и приказал сжечь мост. Страсти поулягутся, Варшава будет капитулировать — ей больше ничего не остается делать — и тогда он введет свои войска спокойно.

Адъютант короля слушал объяснения графа Казимира с удивленным взором.

— Может быть… Может быть, я слишком невысокого мнения о русских… Но дело в том, нам надо спешить, — обратился он к старому графу, — нас ждут.

— Я к вашим услугам, — отвечал граф.

Во дворце, куда прибыл граф Олинский с адъютантом короля, шла суматоха. Лакеи бесцельно слонялись по коридорам; немногочисленные придворные, собравшись в одной из гостиных, боязливо перешептывались между собою. Во всем замечалась растерянность, на лицах у всех было написано беспокойство за свою судьбу. Не менее растерянными казались и члены верховного совета и городского магистрата, да и сам король. Один только Вавржецкий сохранял спокойствие духа и проявлял твердость. Он не верил в успех дела, он отказывался принять начальство над армией, но раз его побудили к этому, навязали командование, он с честью хотел выйти из своего затруднительного положения и не терял головы.

— Со сдачею Варшавы, ваше величество, — говорил он королю, — Польша еще не погибла, у нее есть армия, которая отдохнет, укомплектуется и еще покажет себя русским. Варшаву надо сдать, армия должна уйти на зимовку в Пруссию. Пруссаки, занятые своими домашними неурядицами, оставят нас в покое, только умоляем ваше величество следовать с армией.

Король медлил с ответом. Упорная борьба была не в натуре слабохарактерного Станислава. К тому же, против предложения главнокомандующего восстали все члены совета. Они не могли согласиться на отъезд короля. Тогда все присутствовавшие на совете генералы заявили, что они не признают теперь народной рады, показавшей полную свою неспособность, и будут подчиняться только королю и главнокомандующему, а потому теперь ждут приказаний его величества. Но король медлил с ответом, а с площади между тем все слышнее и слышнее стали доноситься крики бунтовавшей толпы. В нее проникло как-то известие, что генералы силою хотели увезти короля из столицы, и чернь, еще так недавно не признававшая королевской власти, глумившаяся над ней, в короле теперь видела свою защиту.

Так бывает всегда.

Когда угрозы разогнать генералов и совет достигали зала, в котором происходило совещание, Вавржецкий вышел, чтобы разогнать толпу, что ему удалось без труда при помощи полка улан.