Бунин. Жизнеописание - Александр Ба­бо­ре­ко

Бунин также выступил в защиту калмыков, подвергавшихся репрессиям [746].

О расстреле адмирала А. В. Колчака он с горечью писал: «Настанет время, когда золотыми письменами, на вечную славу и память, будет начертано Его имя в летописи Русской Земли»[747].

Расстрелы, «позор и ужас наших дней» печалили Бунина, как в недавние годы, когда все это было зримо для него каждодневно. На панихиде по генералу Л. Г. Корнилову (13 апреля н. ст. 1921 года), одному из организаторов Добровольческой армии, — которому только измена Керенского помешала ликвидировать власть большевиков в Петербурге, — Бунина «ужасно волновали молитвы, пение, плакал о России». Плакал при пении и на панихиде по Колчаку (25 января/5 февраля 1922 года).

РОССИИ

О, слез невыплаканных яд!О, тщетной ненависти пламень!Блажен, кто раздробит о каменьТвоих, Блудница, новых чад,Рожденных в лютые мгновеньяТвоих утех — и наших мук!Блажен тебя разящий лукГосподнего святого мщенья!

22. VIII.22. И. А. Бунин

О всяческом приспособленчестве по отношению к новым властям в России Бунин писал бескомпромиссно.

Статью «Записная книжка» 20 июня 1921 года (Общее дело, № 339) Бунин начинает словами: «Опять о Горьком! Ну, что ж, и мы опять…» — Горький жил под Берлином. В Германию приехал летом 1921 года, потом он отправится на Капри. В эмигрантской прессе можно было прочитать, что Горький стал либеральнее, будто бы в чем-то расходится с большевиками. Бунин высветил в этой статье ошибочность таких суждений и беспринципность Горького.

Семнадцатого июля ст. ст. (30-го н. ст.) Иван Алексеевич и Вера Николаевна прибыли в Германию, в Висбаден; поселились в одном доме с Мережковскими. «Мы с Яном разъединены, — писала в дневнике Вера Николаевна. — Он в 7 номере, я в 10. Между нами Мережковские. <…> Обедаем все за одним столом». Между ними часто велись споры о литературе, о России, о Толстом. Гиппиус рассказывала о Блоке, об его личной жизни. Она была хорошо с ним знакома. «Сойтись с Блоком, — по ее словам, — было очень трудно. Говорить с ним надо было намеками»[748], — записала Вера Николаевна беседу с Гиппиус. «Мережковский ставит Блока высоко, — продолжала Вера Николаевна, — за то, что он „ощущал женское начало“». Далее он говорил: «Мы считаем Бога мужским началом. А ранее, во времена Атлантиды, Богом считали женское начало. И вот Блок ощущал это. Он знал тайну. Когда он входил, то я чувствовал за ним Прекрасную Даму».

Ян возразил: «Ну, да, вы это чувствовали, когда видели его. Но я его не видал, а по стихам я не чувствую этого <…> Зинаида Николаевна все сводила разговор на мирный тон. И все добивалась, как Ян относится к Соловьеву и признает ли он его?

— Соловьева признаю, у него есть стройность. Хотя вы сами согласитесь, что у него есть и слабые стихи.

Они согласились. Мы посидели еще немного <…>

Ян пришел ко мне и сказал возмущенно:

— Я хочу судить произведения, а мне суют, что, когда он входит, за ним чувствуется „Прекрасная Дама“ или „Великий инквизитор“. Да это совсем другое и ничего общего с искусством не имеет» [749].

Пятнадцатого сентября н. ст. 1921 года Бунин и Вера Николаевна уехали из Висбадена в Париж.

Бунин узнал из газет 7/20 декабря 1921 года о кончине брата Юлия Алексеевича. Прочитав, пишет Вера Николаевна, «сильно вскрикнул. Стал ходить по комнате». Говорил, что он «вывел его в жизнь», а теперь «вся его жизнь кончилась: ни писать, ни вообще что-либо делать он уже не будет в состоянии» [750]. Сразу похудел. Был растерян.

Последние годы для Ю. А. Бунина были трудные. Он болел; не позднее декабря 1920 года его поместили в Здравницу № 2, близ Смоленского бульвара, 3-й Неопалимовский переулок, дом 5. Он просил Н. Д. Телешова похлопотать перед наркомом здравоохранения Н. А. Семашко, чтобы его оставили здесь бессрочно, и это, по его словам, «буквально спасет» его от смерти (письмо Телешову от 26 декабря 1920 года). Он не мог уйти на свою квартиру, где «температура ниже нуля, дров нет ни одного полена, да если бы они и были, — пишет он Телешову 23 февраля 1921 года, — то ни пилить, ни рубить» он не может. Затем квартиру «уплотнили» и податься было некуда. 29 апреля 1921 года Ю. А. Бунин сообщал Телешову: «Третьего дня я ушел из „Здравницы“ и переселился в 4-й Дом Инвалидов, находящийся в Теплом переулке в доме № 3»; компания — «один генерал, другой полковник, третий дьякон и проч.; всего в комнате, считая меня, шесть человек <…> Мои сожители очень больной и нелюдимый народ, стонут, кряхтят, бредят и вследствие этого беспокойны и часто мешают заснуть. Во-вторых, и это главное, питание плохое и далеко не достаточное. Хлеба выдают полфунта, масла и иных жиров совсем нет. Сахару нет…»[751]. Зимой холодно.

В 1921 году в Париже вышел сборник рассказов Бунина «Господин из Сан-Франциско». Это издание вызвало многочисленные отклики во французской прессе. Привожу некоторые из них.

«Бунин <…> настоящий русский талант, кровоточащий, неровный и вместе с тем мужественный и большой. Его книга содержит несколько рассказов, которые по силе достойны Достоевского» (Nervie, декабрь 1921 года). «Весь талант Бунина, бесспорно, очень велик, он рисует перед нами картину всего человечества в целом и русского народа в частности — в пессимистической манере» (Aujourd’hui et demain, март 1922 года).

«Господин Бунин, писатель великолепно одаренный, прибавил еще одно имя, мало известное во Франции, к <…> самым большим русским писателям» (Revue de L’Epoque, май 1922 года).

«Очень восхищался Буниным, — пишет Г. Н. Кузнецова, — австрийский поэт и писатель Райнер Мария Рильке. Он даже в свое время написал статью о „Митиной любви“… Помню, И. А. показывал мне ее» (это была не статья, а письмо Рильке, адресованное Л. П. Струве).

Новые произведения, появлявшиеся из года в год, привлекали к Бунину все большее внимание и переводились на иностранные языки.

Газета «Clarté» писала 15 июля 1922 года: «Ив. Бунин… великий поэт и великий романист».

Отзыв «Таймс» («The Times», London, 17 May 1922) привлек особенное внимание Бунина, он сделал выписки и следующим образом пересказал его содержание:

«Изложение с восклицаниями перед» «„силой, богатством и величием“ рассказа „Господин из Сан-Франциско“». В конце: «„Bunin is certainly one of the most important of the Russian writers“. — „Бунин, конечно, один из самых замечательных русских писателей“».

По поводу другой статьи, в «The Nation and the Athenaeum» (London, June 1922), Бунин писал: