Золотой сокол - Елизавета Дворецкая

«Тепло...» — только подумала Дивина, у которой и правда ласковое тепло, родившееся из застывшей немоты всего тела, поползло по коже.

— Тепло... батюшка... — то ли сказала она, то ли хотела сказать, но только двинула губами.

Громадная белая фигура, склонившаяся над ней, покачала головой, похожей на заснеженный куст. Взмахнув руками, она прямо из воздуха достала что-то большое, пушистое, напоминающее шкуру какого-то особого снежного медведя, накрыла сжавшуюся у корней дерева девушку, подняла на руки, завернула в шкуру и понесла, легко ступая по снегу. Деревья сами отклонялись с пути Лесного Хозяина, а его огромные ноги, как ни были тяжелы, не оставляли в глубоком снегу никакого следа.

Князь Столпомир праздновал Морозы в городке под названием Витьбеск. На берегу реки Витьбы издавна жили несколько родов, чьи владения почти слились, образовав нечто вроде растянутого вдоль реки поселка. Здесь князь Столпомир лет десять назад поставил княжий двор с просторными дружинными избами и конюшнями. Весь год там обитал только тиун с немногочисленной челядью, но зато раз в год городок несколько дней был оживлен и полон движения. Остановившись в Витьбеске, князь рассылал по всем окрестным поселениям своих людей, чтобы собрать дань и узнать новости.

О поисках своей дочери князь никому ничего не рассказывал. Кмети между тем в каждом, даже самом крохотном, поселочке, где все жители наперечет, расспрашивали, не объявлялась ли несколько лет назад девушка неведомого рода. Скоро уже по округе ползли слухи, что князь кого-то ищет, но о том, что у него когда-то была дочь, уже просто забыли.

На праздник Морозов князь устраивал пир, и в Витьбеск съезжались старейшины из всех окрестных родов. Как ни хотелось ему поскорее оказаться в Радегоще, нарушить обычай и обидеть богов Столпомир не мог, поэтому чествовал Мороза со всей подобающей пьяной пышностью. Напоенных до бесчувствия стариков утром развозили по домам на санях, но зато те оставались очень довольны княжеским приемом.

Горденя приехал сюда на другой день к вечеру. Как ни был вынослив лось, запряженный в его сани, к концу пути он совсем заморился, как и сам парень. Измученный, голодный и замерзший Горденя даже не мог внятно объяснить, что его привело, и хмельные в честь праздника челядинцы не хотели его пускать, принимая тоже за хмельного.

Его слова о том, что на Радегощ напало целое войско, поначалу принимали за пьяные бредни. На счастье, Радоня проходил по двору и услышал слово «Радегощ».

— Чего ты там про Радегощ? — Кметь остановился возле Гордени, из последних сил спорившего с челядью, и прислушался, неверной рукой придерживая на голове шапку. — Ты — оттуда?

— Оттуда я, оттуда, леший вас всех раздери! — ругался едва стоявший на ногах Горденя. — Где князь-то? Хоть ты ему скажи, раз эти пни дубовые не пускают, — грабят Радегощ, может, уже весь начисто разграбили! Может, там уже уголья одни, а не город!

— Кто — грабит? — Радоня вытаращил глаза. — Ты чего несешь?

— Да не знаю я, какие чуды болотные, а налетели на нас в первый вечер Морозов! Людей вяжут, скотину гонят, дворы жгут! Посад разорили, в детинце ворота ломали! Ну что ты смотришь на меня глазами коровьими? Совсем ум пропили тут! Скажи князю, пусть выйдет!

Кметь вместо ответа ухватил Горденю за рукав и поволок в двери гридницы. Он был недостаточно трезв, чтобы сразу осмыслить услышанное, но и недостаточно пьян, чтобы не оценить его важность.

— Князь! — заорал он во всю мочь, чтобы перекричать шум, вваливаясь вместе с Горденей в двери.

— Вот этот говорит, что Радегощ какие-то леший грабят!

Стало потише, дружина и гости обернулись к вошедшим. А Зимобор невольно встал: все его мысли были в Радегоще, и он сразу узнал Горденю!

— Иди сюда, не бойся! — Радоня почти волоком подтянул парня к сидевшему во главе стола князю. — Говори! Князь, он говорит, что чуды болотные Радегощ грабят!

— Чуды болотные! — Князь Столпомир озадаченно потер лоб. Он тоже насторожился при упоминании Радегоща, но такое сообщение отнес бы скорее к пьяному бреду. — Что такое? Ты чей?

— Из Радегоща, Крепеня сын, старосты Дельницкой улицы. — Горденя поклонился, покачнувшись при этом, но все же князь видел по его лицу, что парень не пьян, а только смертельно устал. — Не знаю, кто они, князь! Морозы мы праздновали, в беседе, ну, на посаде, гуляли с девками, как водится. Навалились вдруг на нас толпой, и не голь какая-нибудь бродячая, а на всех шлемы, кольчуги видел, мечи в руках! Народ вяжут, добро всякое тащат! На всем посаде уже были, а детинец не знаю, взяли или нет, я ждать не стал.

— А что же Порелют? — спросил сотник Требимир.

— А что он, если он в детинце? Не знаю, удержались или нет, я когда уехал, ворота ломали.

— Много их? — спросил сам Столпомир.

— Не знаю, князь! — с тоской ответил Горденя. — Не считал я, ночь ведь была, да и секирой по голове схватил бы, пока стал бы считать! Много, не десяток, целая дружина! Хорошая дружина, не хуже твоей!

Он огляделся, окинул взглядом кметей на скамьях, которые вслушивались в его речи, усиленно моргая и стараясь стряхнуть хмель. И вдруг заметил среди них Зимобора, который тем временем подобрался поближе и старался не упустить ни слова.

— И ты здесь, сокол залетный! — Горденя тоже его узнал. — Вот где нашелся! Здравствуй, или не признал меня? А ведь невеста твоя тоже пропала. И она пропала, и она с нами в беседе была, а теперь не знаю, где она! — с досадой окончил он, глядя на Зимобора весьма хмуро.

Поутихшая было ревность вспыхнула снова. В душе Горденя был убежден, что будь Дивина его собственной невестой, с ней бы не случилось ничего плохого. Уж он бы, доведись ему добиться любви такой девушки, не бросил бы ее на целых полгода и не жил бы где-то за лесами и долами, не сидел бы на пирах в княжеской гриднице!

— Я его знаю, княже, — с усилием стараясь казаться спокойным и не выдать, как похолодело все внутри при этих словах, выговорил Зимобор. — Он из Радегоща.

— Да и я его знаю! — заметил десятник Звонец, усиленно протирая слипающиеся глаза. — Помнишь, Вьюга, прошлой зимой драка была?

Кое-кто стал усмехаться при этих словах, вспоминая, как прошлой зимой молодые кмети схватились с посадскими парнями, которым показалось, что пришлые слишком уж досаждают радегощеским девушкам. Горденя тогда так отличился, что его вспомнили многие.

— Да я отца твоего знаю, вспомнил и тебя теперь. — Князь Столпомир тоже кивнул. — Дружина, говоришь?

Горденя только кивнул.

— Откуда же ей там взяться? Может, варяги?

— Нет, княже, не варяги. Может... — Горденя еще раз оглянулся на Зимобора. — Смоляне, может. Ну, не знаю. Некогда мне было разбирать, пока голову не снесли.