Перехлестье - Алёна Алексина

Так что изменилось? Вроде, солнца так же встают, и маги все такие же презренные, но почему‑то Шахнал, глядя на идущую рядом Повитуху, впервые ощутил… сомнения? Жалость?

— Не вини себя, — вдруг подала голос спутница. — Ты не насильничал эту девочку. Да и не простая она девочка была. Колдунья. Сильная.

— Что? — он остановился.

— Она на тебя заговор наложила на мертвой воде. Сильный очень. — магесса мельком взглянула на мужчину и снова перевела невидящий взгляд на дорогу.

— Заговор? Откуда… зачем? — выдавил, наконец, он.

— Чтобы ты пал. Я вижу ворожбу колдунов. Каждый маг видит. Иногда мы даже можем ее снять. — Милиана убрала от уголка губ прядку волос, выбившуюся из косы. — На тебя почти наложили еще один — заставляющий желать смерти, но не успели довести до конца — те люди в переулке и брат твоей послушницы, — объяснила магесса, почувствовав вопросительный взгляд.

— Для чего?

— Не знаю, — девушка пожала плечами. — Что происходит после смерти жреца?

Ее спутник крепко задумался. Он никогда не размышлял о том, что случится с храмом после его ухода. Есть и другие служители. Вот только… с Маркусом говорил лишь Шахнал. Только он имел право взывать к богу, говорить с ним, быть услышанным и выслушанным. Никто более не обладал равной ему силой…

А действительно? Что случится, если нести людям волю богов будет некому?

— Тогда ищут другого отца… — ответил недавний молельник. — А до тех пор волю небожителей оглашают видии.

— Разве видии могут говорить с богами? — в голосе Мили не прозвучало удивления, да и сама она смотрела только перед собой, не переводя взгляда на собеседника… однако в ее вопросе словно бы таился какой‑то невысказанный намек. Но — какой — Шахнал никак не мог разобрать.

— Не знаю, — честно ответил мужчина. — А это важно?

— Нет, но… — магесса на миг посмотрела на спутника. — Что, если видии окажутся на стороне колдунов? Им в таком случае не составит труда выдать волю колдунов за волю Маркуса?

В глазах Шахнала отразился запоздалый ужас, когда жрец осознал сказанное.

— Я должен вернуться! — он так рванул на груди ворот одеяния, словно то начало его душить.

— Ты ничем не поможешь, — напомнила Милиана. — Ты пал. И не услышишь волю бога.

Служитель понурился, признавая правоту Повитухи. Больше говорить им было не о чем, и остаток дня они прошагали молча, каждый думая о своем и глядя в пустоту. Со стороны, должно быть, они являли собой дикое и жалкое зрелище — два запыленных странника, едва переставляющие ноги — изможденные, с остановившимися взглядами и печатью безнадежности на осунувшихся лицах…

Когда сумерки начали сгущаться, остановились на ночлег.

Шахнал, устраиваясь спать на жесткой подстилке из еловых веток, все пытался понять, почему магесса выглядит такой… застывшей. Она словно медленно умирала — истончалась, слабела, бледнела, будто каждый новый шаг, отделявший ее от города, отнимал у девушки силы. Однако жрец не мог спросить Повитуху о том, что с ней творится — не хватало духу обратиться к этой странной полуживой или лучше сказать полумертвой страннице. Вот только и молчать больше мужчина тоже не мог.

Он никогда никого не любил.

Не понимал этого чувства.

Вся его жизнь была посвящена долгу служения. Шахнал никогда не видел себя в чем‑то ином. Даже сейчас, после своего падения, он все равно надеялся вернуться в Храм. Если на нем не будет греха, если удастся очиститься — это станет возможным. Грехобор взвалит на свою душу груз его вины, как тысячи раз до этого взваливал на нее другие, возможно и ничуть ни менее страшные, грехи. Ему ведь это нетрудно…

Подстилка из веток была неудобной, проклятые втыкались в отощавшие бока, кололи сквозь одежду, мешали спать. Ноги гудели, наползающая ночь несла с собой холод и росу. Шахнал трясся на неудобном ложе, поглядывал на спящую магессу и понимал, что… завидует ей. Он смотрел на ее лицо — расслабленное, но при этом все равно какое‑то отрешенное, и думал о том, какая горькая жизнь выпала этой нескладной девушке. Непривычное навязчивое, тошное любопытство сверлило жреца.

— Почему ты его любишь?

Он задал этот вопрос, втайне опасаясь гнева магессы. Понимал, что лезет не в свое дело, но все же не мог не спросить. Да и она еще не спала, хотя лежала с закрытыми глазами и дышала ровно.

— Это сложно… — голос Повитухи прозвучал сдавленно. — Он был не похож на остальных. Совсем другой. И еще… я видела их рядом. Это было дико. Маг и дэйн. Дэйн и маг. Им судьбой предначертано неприятие, но эти двое везде и всегда были вместе, разговаривали, спорили. Волоран рассказывал Йену про правила и запреты, объяснял терпеливо, растолковывал — почему все происходит именно так, а Йен без утайки описывал все сильные и слабые стороны своего дара. Они настолько доверяли друг другу, что даже не допускали, будто один может воспользоваться слабостью второго.

— Но, насколько я помню, — перевернулся на спину Шахнал. — Грехобор как раз таки обратил свой дар против дэйна. И не поморщился.

— Это из‑за меня он не смог подчинить Проклятую силу. Из‑за меня она взяла над ним верх, но… он все равно смог остановиться. Тоже из‑за меня.

— А почему эти двое были так близки? Из‑за тебя? — жрец снова повернулся на бок и раздараженно поправил впивающуюся в ребра ветку.

Повитуха помолчала, дождалась, пока он снова уляжется и ответила:

— Нет. Из‑за меня они как раз перестали быть близки, перестали друг другу доверять Я только все порчу… Всегда все порчу… девять лет скиталась, надеялась — уйдет эта боль, притупится. Только я столько жизней сломала… столько людей погубила… Это ведь была моя вина. Такое не забывается, не притупляется.

— Но…

Девушка поднялась на локте и с жаром проговорила:

— Это за мои грехи он расплачивался! Йен. Грехобор. Я была виновата! Только я!

— В чем? — удивился Отец.

— Я знала, что нам нельзя быть вместе. Знала, что это приведет к беде, но не удержалась и в результате просто сломала ему жизнь… Я же говорю, что все порчу. Волоран не рассказал совету дэйнов о том, кто был истинным виновником, точнее виновницей, произошедшего. Если бы не я — Йен не стал бы убивать. Его сила не взяла бы верх, понимаете? И он обманул. Обманул! Сказал, что полностью осознавал, что делал. Что пытался сбежать, а брат остановил. И Волоран подтвердил. Они оба спасли меня. Каждый по-своему. Даже после всего того, что произошло, после того, как между ними не осталось не то что доверия, но и понимания, они все равно сплотились, чтобы избавить меня от кары. Грехобора наказали тогда. Волоран сам предложил отдать его на суд Маркуса. А меня — отпустили. И вот… я оказалась невиновной. Как же мне его не любить? Как?