Дорога в прошедшем времени - Вадим Бакатин

К сожалению, надежды конца 80-х – начала 90-х годов на то, что Моральный кодекс строителя коммунизма заменит мораль христианства, не оправдались. Постсоветская церковь оказалась сама слаба морально. Нам не повезло тотально.

Наш земляк Алексей Мельниченко был высоким и худым юношей. Гладкая, с румянцем на щеках кожа. Длинные руки, широкая кость. Родом из города Киселевска.

Он учился с моей женой Людмилой и сестрой Ириной в одной группе Новосибирского мединститута. Я не был с ним достаточно хорошо знаком, но он мне нравился.

И мы были как-то особенно взаимно приветливы, когда изредка встречались в районе института… О том, что случилось с Лешей Мельниченко весной 1957 года, расскажет моя жена:

«…Лешка Мельниченко был крупный и симпатичный очень. Глаза большие-большие. И учился он хорошо. Тогда было много общественных дисциплин: диамат, политэкономия, что там еще… По ним велись семинарские занятия. Лешка был очень активен. Всегда имел свое мнение. Задавал много вопросов. Иногда целое занятие так проходило – в «перепалке» Лешки и преподавателя. Он со многим был не согласен. Кончалось тем, что преподавательница уходила разъяренная, а мы, естественно, были довольны… Глупые были. Не помню точно его вопросы, но помню, что преподавательница покрывалась красными пятнами.

Однажды пришел к нам на занятие декан. Сидел, слушал-слушал… И вдруг Лешка вступил в полемику. Видно было, что Лешкины вопросы декану не понравились. Они не были «антисоветскими», просто Лешка удивлялся, почему при капитализме рабочие лучше живут и тому подобное… Декан сказал, что у него много жалоб от педагогов, 3 что Мельниченко ведет себя неподобающим образом, задает всякие вопросы, сбивает людей с толку… Короче, стал его ругать. Лешка оправдывался, пытался что-то объяснить.

Потом с ним где-то беседовали. На какое-то время он притих, но не очень. Вскоре опять стал активным, причем не как раньше. Не только вопросы задавал, а уже сам что-то пытался доказать. В общем, нам все это было интересно и нравилось. Но мы и подумать не могли, чем все это может кончиться…

Декан его вызывал несколько раз. Староста беседовал, он у нас уже пожилой был человек, лет тридцати. Потом устроили комсомольское собрание курса. Пригласили всю группу и сделали Леше «разборку». Сказали, что он – плохой комсомолец.

– И ты выступала?

– Да что ты! Мы сидели, молчали. Выступали в основном преподаватели и активисты, от комитета комсомола… не помню кто…

– Ты же была секретарем комитета комсомола?

– Я? Да ты что! С ума сошел? Я взносы собирала. И всё. И Лешка-то совсем не был активистом. В школе – был. В институте – нет. Там некогда было.

Ну и все. И постановили, что, если он будет продолжать задавать вопросы, его исключат из комсомола. Лешка выступал. Был ни в коей мере не согласен с обвинениями. Я сейчас не помню, что он говорил. Он защищал себя. Не соглашался, что он порочит социализм и комсомол. Говорил, что хочет учиться, что будет полезен стране…

Но он очень поссорился со многими. После этого собрания ходил какой-то поникший, понурый. Ко всем подходил и просил прощения. И ко мне подходил. Я сказала: «Да ты что?..» Ну и все.

Это была весна. Но было холодно. И вдруг однажды утром мы узнаем, что он повесился. Ужас! Мы так все испугались. Он был хороший мальчик. Никогда не пил. Жил один. Снимал угол у хозяйки. А тут, говорят, выпил бутылку водки и повесился в сарае. А перед этим разорвал комсомольский билет. Написал на нем – я сейчас уже точно не помню какие слова – но, в общем, плохо отозвался о Ленине, а нас всех назвал дураками, потому что верим сами не знаем чему.

И вот после этого началось… Приехали и МВД, и КГБ… не знаю… Слух моментально распространился по всему институту. Нас всех вызывали в деканат, в партком. Кто с ним дружил? Что он говорил перед смертью? Никто, конечно, ничего не знает. Устроили большое общеинститутское собрание. Очень строго все организовали. От нашей группы выступал староста. Все Лешку заклеймили. И даже отказались хоронить.

Приехали его родители. Мать была убита горем и все время, помню, падала в обморок… Все повторяла: «Он был очень хороший. Хороший мальчик был…» И потом – бах и упадет с дивана, где сидела. Ее поднимают. Дают воды. Но в институте сказали: хороните сами, как можете.

А родители были очень бедные. Они были из нашего маленького городка Киселевска.

Потом декан вызвал старосту и сказал, что институт даст грузовую машину. Ребята поехали, сами выкопали могилу. И на этой машине, в кузове вместе с гробом мы все поехали хоронить Лешу. Приехали. А могила занята.

Та, которую они выкопали. Кто-то ее занял… Начали копать другую. Грунт мерзлый. Вечером весной темнеет быстро. Когда уже заканчивали, стало совсем темно. Шофер на палку что-то намотал, сделал факел и поджег. При свете этого факела бедного Лешу и похоронили.

Все страшно замерзли, продрогли, голодные. Студенты, что там… По домам собрались расходиться, но мать сказала: «Нет, нет, нет! Поехали все на поминки». Нельзя было отказать. На этой же машине и поехали. Приехали к хозяйке, где он жил. Там на столе стоял эмалированный таз, полный винегрета, несколько бутылок водки и хлеб. Наши ребята выпили по стакану, и пошли мы все по домам. Ну и все. Кончилась Лешкина жизнь. За что погиб?.. За что? За любознательность?

А дальше началось вот что. Нас с Иркой (из-за того, что мы были из одного с Лешей города) пригласили куда-то, куда – мы даже сами не знали. Дом на Красном проспекте, за совпартшколой… Зашли. Там сидел какой-то мужчина. И еще один. Говорят: расскажите и напишите все, что знаете. Как дела были в школе, в городе. А мы не знаем, что писать. Тогда он сам нам сказал, что написать. Я сейчас даже не помню, что писали. Но ничего плохого не писали…

– Дружили ли вы с ним?.. С кем дружил он?.. С кем встречался?.. Почему жил один?

– Нам тоже не дали общежитие… Мы ничего не знали…

Ну вот. А потом, значит, вдруг он нам и говорит:

– Вы девочки хорошие. Мы вас знаем и просим помогать нам. Сейчас очень неспокойное время. Нам многие помогают. Сообщайте нам, что слышите, кто против власти, что говорит… Вот в Томске студенты выступали… Не знаю, слышали ли вы или нет…

Мы говорим, что ничего не слышали, ничего не знаем.

Короче, он нам предложил:

– Будьте нашими помощниками, сообщайте вот этому человеку, что узнаете. Подумайте и сообщите о своем решении. Но никому ни слова.

Мы вышли с Иркой и бегом бежать. Такой страх нас обуял. Решили: снова сюда не пойдем и никому ничего говорить не будем. Короче, тут началась сессия, потом каникулы. В общем, мы стали думать, что про нас забыли. А когда встречали в институте этого человека – прятались, старались не попадаться ему на глаза, но он нас не преследовал…