Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы желали меня видеть? – выпалил Уго, перескочив порог.
Он оказался в длинном прямоугольном зале с освинцованными окнами. У дальней стены за письменным столом сидел Рожер Пуч.
Граф с удивлением поднял голову от бумаг.
– Ах да, ты виночерпий? – припомнил Рожер.
Уго молча кивнул. Быстро обернувшись, он заметил, что Матео нервно переминается в приемной.
– Превосходное вино! – воскликнул граф, расхваливая смесь кларета с aqua vitae. – Держи.
Рожер протянул ему горсть мелких монет.
Виночерпию не оставалось ничего другого, кроме как принять щедрый дар. И даже выказать при этом радость.
– Благодарю вас, господин… ваша светлость, – тихо произнес он и склонил голову, как всякий слуга.
Рожер Пуч небрежным жестом указал ему на дверь. Уго, не поворачиваясь спиной, сделал два шага назад, раздумывая, стоит ли ему кланяться. В итоге виночерпий, который не знал, как это делается, даже не попытался поклониться и повернулся к двери, взбешенный тем, что Пуч не удостоил его и взглядом.
«Однажды я тебе отомщу», – злорадно пробормотал Уго, ничуть не смущаясь присутствием Матео, поджидавшего его за порогом. Одноглазый был без ножа, – может быть, рядом с покоями Рожера Пуча носить оружие было запрещено. Уго с силой толкнул противника в грудь. Матео не ожидал нападения и повалился на пол, увлекая за собой и стул с высокой спинкой.
– Что за переполох? – рявкнул Пуч, не поднимаясь из-за стола.
– Ничего, ничего. – Уго снова заглянул в зал. – Ваш слуга торопился вам что-то сообщить, да вот упал.
– Заходи, Матео!
Уго вытянул руку, указывая дорогу, так что одноглазому поневоле пришлось войти в графские покои.
– Пес! – сквозь зубы бросил Матео, проходя мимо виночерпия.
– Говнюк, – шепнул Уго.
И вышел из дворца. Проклятая нищета! Вот как богатеи благодарят свою челядь, а ведь долг перед священниками так и не погашен…
– Вот все, что у меня есть, – оправдывался Уго перед отцом Пау, когда тот открыл ему название монастыря, в котором обреталась Арсенда: Святая Исабель, обитель клариссинок в Валенсии.
– Ты говорил мне совсем о другой сумме…
– У меня больше нет, святой отец. Если я раздобуду еще… Вы точно уверены, что с Арсендой все в порядке?
– А что заставляет тебя думать иначе? – рассердился священник. – Она служит Господу.
14
Уго получил от Берната туго набитый кошель. Габриэл Мунтсо тут же вручил ему и второй кошель: эти деньги должны были достаться церкви Святой Марии. Уго скрыл от посланца Берната, что его обокрал болгарский раб и, самое главное, что отец Пау больше не собирается молиться за Берната: он не может просить Господа за человека, который столь жестоко обошелся с каталонским кораблем и, что совсем непростительно, с каталонскими моряками и солдатами.
Уго решил, что священник гневается за слишком маленькую мзду, которой он расплатился за сведения об Арсенде, однако на сей раз отец Пау имел более веские основания: Бернат, прежде державший обещание не убивать никого из команды захваченных им судов, захватив судно Рожера Пуча и Рокафорта, позабыл о клятве и поступил с командой крайне жестоко. Говорили, что после битвы корсар приказал повесить на реях головой вниз капитана, рулевого и других офицеров, сбросил в море остальных выживших и сжег сам корабль. Спаслись только двое молоденьких юнг: Бернат освободил их, чтобы они рассказали о деянии, слава о котором будет только возрастать, переходя из уст в уста. Люди моря признавали, что Бернат все сделал правильно: перед сражением противник оказался с подветренной стороны, солнце стояло у Берната за спиной, его команда гребла с невиданной мощью. Корсар атаковал каталонский корабль спереди на большой скорости, нос в нос, и поднятый таран его галеры нанес противнику непоправимые повреждения. Потом, когда между корсарами и матросами завязалась рукопашная, каталонцы вели себя робко и неуклюже, пытаясь вспомнить забытые навыки боя и спасти свою жизнь; корсары же дрались умело и бездумно, как дрались и в прошлом бою неделю или две назад, и были они страшны, алчны до добычи и равнодушны к собственной смерти.
После абордажа каталонские чиновники подали кастильским чиновникам очередную жалобу на Берната. Каталония и Кастилия не находились в состоянии войны, и потому нападения кастильцев на каталонские суда не должны были дозволяться корсарскими патентами, кои выдавались королем Кастилии. И все же в это время многие корсары-баски с кастильским патентом безнаказанно грабили каталонские суда.
Уго тоже пожаловался на Берната его посланцу Мунтсо:
– Ты обещал мне, что он не будет причинять вреда морякам.
– И так оно все и было. Но люди с этого корабля не сдались. И бой получился тяжелый.
– Но ты говорил…
– Да ты просто не мог этого не знать! Ты знал! – не сдержался Мунтсо. – Неужто ты думал, что морские сражения обходятся без убитых и раненых?
С этим Уго был вынужден согласиться. Но Бернат… Едва ли не единственный человек, связывавший его с прошлым! Сын мисера Арнау!
– Ты прав, – произнес он вслух. – А я верил, что Бернат все-таки… Если бы я не передал ему свое письмо, все эти моряки остались бы живы.
Мунтсо презрительно фыркнул:
– Неужели ты думал, что ты наш единственный шпион? Ты правда уверен, что мы ставим наши рейды и наши прибыли в зависимость от информации, которую получаем от одного тебя? – В словах Мунтсо звучала издевка. – Поумерь свою спесь. Мы и без тебя знали о затее Рожера Пуча. Такое количество товара, такие закупки, такие масштабные приготовления ни для кого не остались не замеченными. Знаешь, почему я просил тебя отправлять письма с каботажными судами?
– Капитаны тоже с вами заодно?
– Некоторые из них. Например, тот, кто должен был доставить тебя в Валенсию вместе с твоей еврейской подругой.
– Да как?..
– Уго, нам много чего известно. У нас шпионы повсюду.
– В таком случае, – перебил Уго, – не думаю, что Бернат расстроится, если я перестану быть шпионом.
Мунтсо ответил не сразу:
– Перестать быть шпионом – дело не такое простое, потому что возникают подозрения: такого человека от предательства отделяет лишь один шаг. Но ты – особый случай. Бернат к тебе тепло относится: ты, по его словам, помогал ему и его семье. И в общем, именно поэтому мне не кажется, что он станет тебя подозревать.
Вопли Рожера Пуча пробуждали в Уго противоположные чувства. Порой он уносился воспоминаниями на Пла-де-Палау, к эшафоту, на котором казнили Арнау Эстаньола, и вспоминал, что тем же самым голосом подлец приказал избить
