Терской фронт (СИ) - Борис Громов

Когда я, пригнув голову, чтобы не вписаться лбом в притолоку, выхожу на улицу, то офигеваю второй раз за день. Потому что ландшафт вокруг до боли знакомый: вон, глубоко в ущелье бежит похожий отсюда на узенький ручеек Шаро-Аргун, вон, возвышается над ним гора Баумкорт, а за ней видны вдалеке белоснежные вершины Снегового хребта. Да и полуразрушенная родовая башня справа уж больно приметная, ни с какой другой не спутаешь. Одним словом, Михаил Николаевич, добро пожаловать назад в Шарой! А резиденцией своей турецкий полковник с совершенно дикой для русского уха фамилией Кылыч выбрал бывшее здание районного отдела милиции. Ну, да, губа не дура: отличное просторное здание, снаружи — дикий камень, внутри — паркетный пол, пластиковые панели на стенах и подвесные потолки. Строили то в 2007 году, Рамзан тогда для восстановления республики московских денег не жалел. А чего жалеть-то, ежели не свое, да еще и на халяву?! Вот и строились с размахом и на века.

Турок-конвоир изображает на лице неудовольствие моей медлительностью и, не убирая правой руки с рукояти пистолета, левой показывает мне направление. Понял, не дурак, пошли. Я, было, попытался вывернуть шею и поглядеть, что на месте нашей базы творится, но не преуспел, сзади послышался грозный окрик, и пришлось дальше идти, глядя строго вперед. Состояние внутренних помещений бывшего райотдела меня откровенно разочаровало, от былого евроремонта тут мало что осталось: паркет весь вздулся и повыщербился, большая часть настенных панелей со стен и квадратов подвесного потолка исчезли в неизвестном направлении, а их место заняли цементная «шуба» и грязно-белая известь. Похоже, нелегко пришлось этому домику после того, как я в нем бывал последний раз.

Пройдя по длинному коридору, мы начинаем спускаться в подвал. Там, за массивной металлической дверью обнаруживается пустая комната, больше всего похожая на пресловутые «подвалы Лубянки»: пол, стены и потолок — серый холодный бетон, окон нет, а из мебели — пара стульев, ведро с водой и массивный крюк в потолке. Ох, е-мое, чует сердце, нехорошо мне скоро будет! Все как по учебнику: перед допросом — предварительная фаза психологического прессинга. А если по-русски — бить будут, причем долго и, скорее всего, больно.

Не ошибся. Меня, не мудрствуя лукаво, просто цепляют цепью наручников за крюк, и я повисаю на нем, словно боксерская «груша». Ага, я — «груша», а эта парочка уродов — боксеры. По сравнению с ними, седой младший лейтенант из Червленной — просто дите малое. Эти били просто и без изысков. Уже минут через десять, получив очередной, неизвестно который по счету, удар по печени, я просто вырубился. Но, долго «отсутствовать» мне не позволили — окатили из ведра ледяной водой, и все началось по второму кругу. Одним словом, когда меня волоком втащили в камеру и, немного раскачав. Прямо от лестницы зашвырнули на нары, выглядел я, наверное — краше в гроб кладут. Да и чувствовал себя не намного лучше. Сокамерник мой, до того все так же безучастно сидевший на нарах, как только дверь за турками захлопнулась, достал откуда-то наполовину пустой глиняный кувшин с отбитой ручкой. Напившись, я молча вернул ему посудину и благодарно кивнул. Тот кивнул в ответ. Вот и поговорили.

Утром я с трудом разлепил глаза: разбитое лицо отекло, веки набрякли. На ощупь голова сильно напоминает гигантскую подгнившую картофелину: мягкую и какую-то коряво-бугристую. Утро китайского пчеловода, блин! Отбитые, но вроде, не сломанные, ребра болят страшно, да и ливеру вчера пришлось не сладко. Ладно, уроды, бог даст, придет время — сочтемся. Я успел только еще раз напиться и «прогуляться» до отхожего места, которое тут заменяло большое ржавое ведро, как за мною снова пришли. Снова двое солдат, но уже других. У вчерашних, похоже, смена закончилась. На меня снова надели наручники, и повели через окруженный высоким каменным забором двор к зданию райотдела. Правда, на этот раз мы к подвалу не пошли. Пройдя ободранный и обшарпанный коридор примерно до половины, мы вошли в двери какого-то кабинета.

Да уж, похоже, что все убожество снаружи совершенно не коснулось места, в которое меня привели. По сравнению со всем только что мною увиденным, кабинет выглядел просто роскошно: толстый ворс ковра на полу, основательная, по-моему, даже натуральной кожей обитая мебель, звериные шкуры и оружие на стенах. Вошедшие следом за мною конвоиры статуями замерли у порога, так и не убрав руки с пистолетов. Оружием на стене я заинтересовался особо, очень уж не похож был этот арсенал на парадную коллекцию: «Винторез» с расщепленным прикладом, пара американских карабинов М-4 разной степени ушатанности, один — обычный, второй — в хорошем тактическом «обвесе» вроде того, что я снял с командира группы «оборотней», обычный АКС-74 с подствольным ГП-25 и очень необычная снайперская винтовка. Я в оружии разбираюсь неплохо, уж если сам в руках не держал, так хотя бы по плакатам или картинкам знаком, но тут пришлось честно признать — такой я никогда не видел. Толстый ствол с цилиндром дульного тормоза-компенсатора на конце, явно ручной работы, красивое и, скорее всего, удобное ложе необычной формы из матового темно-зеленого пластика. Приклад с регулируемой «щекой» и затыльником. Скользящий затвор и маленький, едва выступающий снизу из корпуса, отъемный магазин патронов на пять, не больше. И большой оптический прицел. Я в них разбираюсь плохо, но явно не наш ПСО, а какой-нибудь «Льюпольд» или еще какая-то дороженная импортная игрушка, за которую наши отрядные снайпера готовы были душу продать. Эта винтовка чем-то неуловимо напоминала нашу СВ-98[134] или финскую TRG[135], но, в то же время была как-то элегантнее, что ли. Одним словом, видно было, что ручная работа, эксклюзив, а не конвейерная сборка. Красавица!

— Что, заинтересовался моей коллекцией? — разглядывая висящие на стене стволы, я даже и не заметил, как сквозь занавешенный тяжелой бордовой занавесью дверной проем в кабинет зашел его хозяин. — Это не просто оружие, оно принадлежало моим самым лучшим, самым опасным и дерзким врагам. Я, знаете ли, немного тщеславен, люблю иногда вспомнить былые победы. Будьте уверены, ваш автомат займет на этой стене достойное место.

Если бы меня попросили коротко описать его внешность, я сказал бы: скользкий мерзкий тип. Хотя, если уж совсем откровенно, неприятной его внешность вовсе не была, скорее полковник был похож на актера Омара Шарифа в возрасте лет сорока пяти-пятидесяти: смуглое, с правильными чертами лицо, черные глаза, густые брови, ухоженные усы с проседью. Такие вот восточные красавцы часто женщинам нравятся, но лично у меня почему-то ассоциируются с сутенерами. Не знаю, наверное, я просто не люблю таких вот лощеных типов, этаких манерных и приторно-утонченных. Тоже мне, аристократия, блин! С помойки…

— Ну, здравствуй-здравствуй, мой юный друг, — в отличие от мамелюков, с их вполне обычным южнорусским говором, полковник говорит с чуть заметным, но необычным акцентом. — Много о тебе слышал, уже и не надеялся встретиться, тут — такой сюрприз. Я — полковник турецкой армии Атмаджа Кылыч. Можешь звать меня Атмаджа-эфенди.

— Спасибо, обойдусь без этой высокой чести.

— Ай, как невежливо, — осуждающе качает головой турок. — Впрочем, отлично тебя понимаю, профессионал такого уровня, и вдруг глупо попадается, как мальчишка, полезший за алычой на соседский огород… Согласен, обидно. Да, и еще, ты все еще жив по одной единственной причине — ты мне интересен. Будешь вот так вот хамить — интерес пропадет. Последствия для тебя — очевидны. Так что пыл свой поумерь. Представиться не желаешь?

— А зачем? Все мои вещи все равно у вас, удостоверение в том числе. Читайте на здоровье.

— Да я и без удостоверения про тебя, юноша, все знаю.

У меня в душе заворошились нехорошие предчувствия. Это что же именно он имеет в виду под словом «все»? Неужели «кроты» в Червленной и Ханкале докопались до истории моего появления на Терском Фронте? Нет, быть не может!

— А не слишком ли самоуверенно? Прямо-таки все? Сильно сомневаюсь!

— Может, проверим? — в глазах полковника загорелся азартный огонек.

Ну, надо же, какой интересный мне собеседник попался. Другой бы давно молоток, клещи и паяльную лампу расчехлял, или давешних костоломов вызывал, если самому пачкаться не охота, а этому пообщаться вздумалось. С чего бы? Вроде, пустомели и дешевые позеры в разведке не задерживаются, и уж тем более до полковничьих погон не дорастают. Разве что… Похоже этому типану тут просто скучно. Сидит в глухих горах явно неглупый, и, наверняка, очень амбициозный дядя, а весь круг общения — или подчиненные, с которыми по-человечески говорить не позволяют устав и субординация, или полудикие Непримиримые. Прямо скажем — те еще собеседники для образованного человека. А тут я подвернулся, вот и захотелось ему поговорить. Что ж, попробуем подыграть. Развожу руками, как бы говоря: «Я весь внимание». Что ж, уж лучше пусть этот турок мне расскажет, чего он про меня самому себе навыдумывал, чем будет паяльной лампой из меня признания выжигать. Да и во вчерашний подвал мне что-то совсем не хочется.