Черные лебеди - Иван Лазутин

В зале стояла тишина. По лицам учеников Дмитрий видел, что его убежденность и внутреннее волнение («зажгу или не зажгу?») передаются слушателям. Но они еще не знали, куда он их ведет, какие задачи поставит перед ними.

Свое выступление Дмитрий закончил призывом как можно скорее организовать добровольную юношескую дружину по охране общественного порядка в своем районе.

— Нас двести с лишним человек. Это целая боевая рота. А по самой строгой статистике правонарушений в нашем районе, нам будут противостоять отдельные подонки или группки мерзавцев-хулиганов, которые позорят высокую честь столицы и нашего района. Наш район — самый древний район столицы. От порога нашей школы рукой подать до Кремля. Вон они, его седые стены, зубчатые вершины и башни, — Шадрин показал в окно. Из него была видна Спасская башня.

Шадрин отпил глоток воды и, сделав паузу, обвел глазами замерший зал:

— Только заранее предупреждаю, что в дружине нашей смогут работать лишь смелые и физически крепкие парни. У нас будет свой штаб, каждый дружинник получит особое удостоверение. Работа дружины будет строго регламентироваться уставом. Залогом успешной борьбы с правонарушением будет дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина!

Районный отдел милиции и райком комсомола помогут нам в организации дружины, предоставят помещение для штаба. Все эти вопросы мной уже согласованы с райкомом партии и отделом милиции. В нашем спортивном зале два раза в неделю мастер спорта капитан милиции Орлов будет проводить с дружинниками занятия по самбо. Дружинник — это тот же атакующий солдат. Он должен быть сильным и бесстрашным.

Глаза парней горели.

— Думаю, задача ясна. Начальником штаба дружины назначен я. Это мое партийное поручение. Моим заместителем будет Виктор Бутягин. Запись в дружину поручаю Бутягину. Первый сбор членов дружины назначаю через неделю, в следующий четверг, в семнадцать ноль-ноль, в этом же зале. Какие будут вопросы?

Зал гудел.

Вопросов не было.

Шадрин спросил директора, не желает ли он что-нибудь сказать, но тот отрицательно покачал головой:

— Все уже сказано. Дело за Бутягиным. Смотрите, ему уже полетели записки.

Шадрин поднял руку. Зал снова замер.

— Итак, товарищи, считаю, что наш разговор о месте подвига в жизни только начался. Начался он теоретически, с доклада Казарина. Теперь этот разговор подкрепим делами. Девизом нашей дружины будет лозунг: «Наш район столицы будет районом образцового коммунистического порядка». Голосовать будем?

Зал загудел, и, как по команде, взметнулись над головами молодые крепкие руки.

Пожалуй, больше, чем первый вопрос повестки дня — создание молодежной дружины, — волновал Дмитрия второй вопрос собрания, который он неделю назад не без труда согласовал с Ираидой Павловной, учительницей по литературе — женщиной мнительной, нервной, постоянно ожидающей каких-то комиссий, инспекторских проверок, директорских присутствий на ее уроках… Против создания школьной дружины Ираида Павловна ничего не имела. Но зачем Шадрину, преподавателю логики, понадобилось устраивать какие-то сочинения на вольную тему — она никак не могла понять. Во время беседы с ней Дмитрию показалось, что в его затее Ираида Павловна видит какой-то тайный подвох. Но какой, она пока не догадывалась. Однако тут же, как бы между прочим, спросила:

— Уж не хотите ли вы, Дмитрий Георгиевич, устроить моим ученикам контрольную проверку на грамотность?

Шадрин заверил Ираиду Павловну, что в работах ребят он не поправит ни одной орфографической и синтаксической ошибки.

— Меня интересует единственное, — успокаивал ее Шадрин, — убедительность в цепи доказательства. Сейчас мы изучаем раздел логики «Доказательство». Если вас что-то беспокоит — все сочинения я передам вам после прочтения. Без возврата. Делайте с ними что хотите.

Ираида Павловна облегченно вздохнула:

— Пожалуйста, Дмитрий Георгиевич… Когда работы прочитаете — передайте их мне. Я проверю их грамотность. Ребятам на пользу пойдет.

Этот разговор с Ираидой Павловной был два дня назад. А вот теперь она сидит в заднем ряду зала и ждет второго, волнующего ее вопроса повестки дня собрания.

Когда зал утих, Шадрин продолжал:

— А теперь, ребята, даю задание по логике, по разделу «Доказательство». Каждый из вас к следующему уроку напишет сочинение, в котором обстоятельно обоснует необходимость создания добровольных молодежных дружин по охране общественного порядка в столице. При этом прошу не забывать основных правил доказательства: оно должно быть полным, ясным и точным. Разрешаю пользоваться цитатами, документами, цифрами.

По лицам учеников Дмитрий видел, что предложение его как-то сразу сосредоточило их мысли, озадачило незнакомым и пока еще не совсем ясным для них, но серьезным и интересным делом.

— Не старайтесь свое сочинение нашпиговать штампами из газетных статей. Пусть в нем будет своя мысль, грани своего видения жизни, пусть эти грани еще нечетки, но они собственные, рожденные своей, личной биографией.

Ираида Павловна сидела, затаив дыхание, и смотрела на Шадрина удивленными глазами, словно увидела его в новой, пока еще не до конца ясной для нее роли. Сейчас она понимала только одно, что Шадрин как личность гораздо сложнее и глубже, чем он ей казался раньше в общениях на учительских собраниях и летучих разговорах на переменах в прокуренной учительской.

— И еще хочу заметить, — продолжал Шадрин, внутренне ликуя, что сумел взять в руки зал, заставил ребят думать — это было видно по их горящим глазам, — название сочинения должно быть немногословным. Вспомните Аристотеля: «Омнис дифиницио перекулёса эст», — Дмитрий сделал неожиданную резкую паузу и тут же, словно команду «смирно», бросил в зал: — Перевод!

И зал многогрудно загудел:

— Всякое определение опасно…

— В заголовке не больше двух-трех слов. Три — предел. Два — хорошо. Одно емкое, удачное слово — гениально. Задача ясна?

— Ясна!.. — покатилось по залу.

— А сколько страниц? — донесся из задних рядов чей-то неустоявшийся басок.

— Не меньше пяти и не больше десяти, — ответил Шадрин.

— У-у-у… — как надсадный выдох, прошелестело в рядах.

— Много? — бросил в зал Шадрин.

— Конечно! — петушиным выкриком раздался голос тщедушного Синютина.

— Неужели уж так много? — Дмитрий улыбнулся и развел руками, глядя сверху вниз на Синютина. — За семь-то дней всего-то каких-то пять-семь страниц?

Синютин встал, огляделся и, словно ища поддержки со стороны, вытянул вперед голову на цыплячьей шее и звонко проговорил:

— Дмитрий Георгиевич, нужно учитывать, что логика в аттестат не идет. И потом… — он хотел сказать что-то еще, но зал загудел, затопал ногами, зашикал, чья-то сильная рука сзади потянула Синютина за пиджак, и он, так и не договорив фразы, шлепнулся на скамью.

— Ты прав, Синютин. Логика в аттестат не идет, — резко бросил Шадрин в передние ряды, где сидел Синютин. — Добровольной дружине в аттестате зрелости тоже пока не отвели особой отдельной графы. Но наша дружина будет!.. Она будет первой юношеской дружиной в столице! Кто за это — прошу поднять руки.

И снова, как по команде, вскинулись над головами руки парней. Теперь Дмитрию было смешно смотреть на Синютина, которому кто-то успел вымазать щеку синими чернилами. Сидевший сзади Синютина Павел Ракитин, слывший непревзойденным во всех десятых классах силачом-штангистом, совал ему под бок крепкий кулак и угрожающе шипел сквозь зубы: «Выше!.. Выше руку!.. Еще выше!..» И Синютин, страдальчески глядя на Шадрина, тянул вверх руку до тех пор, пока Павел не успокоился.

Шадрин ликовал. Вот она — победа! Он вспомнил Ираиду Павловну. Отыскал ее взглядом. Она стояла у стены, высоко подняв голову, и не сводила глаз с него. Дмитрий улыбнулся ей. Она тоже ответно улыбнулась. Но в улыбке ее Дмитрий прочитал растерянность. И еще что-то хорошее, доброе, светлое почудилось Дмитрию в этой улыбке. А что — он так и не понял.

Собрание на этом закончилось. Было восемь часов вечера.

…На второй день, вечером, в школьном скверике Дмитрия дожидался Бутягин. Он поздоровался, достал из папки блокнот и подал его Шадрину.

— Что это?

— Список.

— Сколько?

— Двести семьдесят три человека. А вот еще девятнадцать человек. Да каких парней!..

— А эти откуда?

— Восьмиклассники. Ребята здоровые, пять человек самбистов, четверо занимаются боксом, остальные тоже разрядники…

— Сколько им лет?

— Почти у всех паспорта.

Шадрин вначале задумался, не зная, что ему делать с этим непредусмотренным списком, потом решительно махнул рукой:

— Ничего, будут дежурить по одному в расчетах десятиклассников. В войну и мальчишки партизанили.