Избранное - Борхес Хорхе Луис

Сейчас я пишу это в Глазго. Я рассказал о своем пребывании среди Иеху, но не смог передать главного — ужаса от пережитого: я не в силах отделаться от него, он меня преследует даже во сне. А на улице мне так и кажется, будто они толпятся вокруг меня. Я хорошо понимаю, что Иеху — дикий народ, возможно самый дикий на свете, и все-таки несправедливо умалчивать о том, что говорит в их оправдание. У них есть государственное устройство, им достался счастливый удел иметь короля, они пользуются языком, где обобщаются далекие понятия; верят, подобно иудеям и грекам, в божественное начало поэзии и смутно ощущают, что душа переживает бренное тело. Они верят в справедливость казней и наград. В общем, они представляют цивилизацию, как представляем ее и мы, несмотря на многие наши заблуждения. Я не раскаиваюсь, что воевал вместе с ними против людей-обезьян. Наш долг — спасти их. Надеюсь, что правительство Ее Величества не оставит без внимания нижайшую просьбу, завершающую это сообщение».

Из книги ЗОЛОТО ТИГРОВ 1972

ЧЕТЫРЕ ЦИКЛА **

© Перевод Б. Дубин

Историй всего четыре. Одна, самая старая — об укрепленном городе, который штурмуют и обороняют герои. Защитники знают, что город обречен мечу и огню, а сопротивление бесполезно; самый прославленный из завоевателей, Ахилл, знает, что обречен погибнуть, не дожив до победы. Века привнесли в сюжет элементы волшебства. Так, стали считать, что Елена, ради которой погибали армии, была прекрасным облаком, виденьем; призраком был и громадный пустотелый конь, укрывший ахейцев. Гомеру доведется пересказать эту легенду не первым; от поэта четырнадцатого века останется строка, пришедшая мне на память: «The borgh brittened and brent to brandes and askes»[227]. Данте Габриэль Россетти, вероятно, представит, что судьба Трои решилась уже в тот миг, когда Парис воспылал страстью к Елене; Йитс предпочтет мгновение, когда Леда сплетается с богом, принявшим образ лебедя.

Вторая история, связанная с первой, — о возвращении. Об Улиссе, после десяти лет скитаний по грозным морям и остановок на зачарованных островах приплывшем к родной Итаке, и о северных богах, вслед за уничтожением земли видящих, как она, зеленея и лучась, вновь восстает из моря, и находящих в траве шахматные фигуры, которыми сражались накануне.

Третья история — о поиске. Можно считать ее вариантом предыдущей. Это Ясон, плывущий за золотым руном, и тридцать персидских птиц, пересекающих горы и моря, чтобы увидеть лик своего Бога — Симурга, который есть каждая из них и все они разом. В прошлом любое начинание завершалось удачей. Один герой похищал в итоге золотые яблоки, другому в итоге удавалось захватить Грааль. Теперь поиски обречены на провал. Капитан Ахав попадает в кита, но кит его все-таки уничтожает; героев Джеймса и Кафки может ждать только поражение. Мы так бедны отвагой и верой, что видим в счастливом конце лишь грубо сфабрикованное потворство массовым вкусам. Мы не способны верить в рай и еще меньше — в ад.

Последняя история — о самоубийстве бога. Атис во Фригии калечит и убивает себя; Один жертвует собой Одину, самому себе, девять ночей вися на дереве, пригвожденный копьем; Христа распинают римские легионеры.

Историй всего четыре. И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их — в том или ином виде.

КОММЕНТАРИЙ

Комментарии в настоящем издании ограничиваются раскрытием исторических реалий, фигурирующих в прозе Борхеса. Поскольку и издание его произведений в таком объеме, и их комментирование предпринимается на русском языке впервые, в примечания по возможности вводятся другие тексты автора и реалии, упоминаемые в них: это позволяет расширить контекст понимания предлагаемых читателю новелл, оценить их место в творчестве Борхеса в целом и связи его с латиноамериканской и мировой культурой.

Однако полезно помнить, что даже в тех случаях, когда за упоминанием в тексте удается различить то или иное исторически существующее лицо или текст, они у Борхеса фигурируют на правах «героев» его «вымыслов». Поэтому к реалиям истории и культуры в прозе Борхеса следует относиться скорее как к прототипам, чьи черты претерпели существенные изменения на пути к авторскому тексту. От раскрытия этих изменений во всей конкретности пришлось отказаться: они должны быть предметом специальных исследований. Как правило, не оговаривались и случаи, когда реальное имя или текст «переданы» вымышленному лицу и наоборот, равно как не отграничивались в комментариях вымышленные, но имеющие «реальное» имя герои от фактически существующих. Персонажи, не комментируемые в авторском тексте и в примечаниях, приходится считать героями Борхеса, хотя нет гарантий, что и они рано или поздно не отыщутся в той или иной (не борхесовской) книге. Пришлось отказаться также от истолкования логики появления тех или иных — настоящих или выдуманных — имен и цитат в тексте и их связи между собой в пределах борхесовского творчества. В стороне оставлена и другая важная особенность борхесовских упоминаний и цитат: они «поддерживают» друг друга, и упомянутый автор выделен для Борхеса еще и тем, что его упоминают другие близкие писателю авторы. Эта многократная связь упоминаемых имен выявляет в многообразии мировой культуры личные, важные именно для Борхеса традиции.

Цитатные упоминания при комментировании по возможности доводились до указания источника (книги, части или главы ее) или времени и ситуации его создания. Это своего рода первоначальная карта местности, предназначенная для последующих более глубоких разработок. Широко известные реалии сочтено возможным без специальной необходимости не комментировать, менее же распространенным уделяется больше внимания. Иностранные выражения и цитаты переводятся в постраничных сносках, там же кратко поясняются языковые и бытовые латиноамериканизмы.

Источниками рассказа, как сообщает Борхес, послужили автобиографические записки Марка Твена «Жизнь на Миссисипи» (1883), где в гл. XXIX автор в свою очередь ссылается на «позабытую книгу, изданную с полвека назад», и труд «Америка Марка Твена» (1932) его соотечественника Бернарда Де Вото.

Бартоломе де Лас Касас (1474–1566) — испанский монах-миссионер, защитник прав индейского населения, один из первых историков Латинской Америки и ее завоевания испанцами; в 1517 г. прибыл ко двору испанского короля Карла V с предложениями об облегчении участи индейцев.

Уильям Кристофер Хэнди (1873–1958) — американский музыкант, глава негритянского джазового оркестра, автор знаменитого «Сен-Луи блюза» (1914) и других джазовых композиций.

Восточный берег — название современного Уругвая до 1815 г., бытующее и поныне; позднее, до 1830 г., он именовался Восточной провинцией, а затем — Восточной республикой Уругвай.

Педро Фигари (1861–1938) — уругвайский поэт и художник, чаще всего изображавший жизнь негров; в 1925–1933 гг. жил в Париже, где выставлял свои картины и выпустил книги «Зодчий» (1928), «В другом мире» (1930) и др. с собственными рисунками; Борхес рецензировал его выставки в конце 1920-х годов.

Висенте Росси (1871–1945) — уругвайский прозаик, журналист и драматург, хронист уходящих национальных традиций — негритянских обычаев, фольклорных песен и танцев, языковых особенностей; Борхес откликнулся на его книги «Дело руде негров» (1926) и «Записки трепача-языкозная» (1929) восторженными рецензиями, оценил он и сборник «полицейских» новелл «Уголовные случаи» (1912), изданный Росси под псевдонимом Вильям Вильсон, намекающим на раздвоенного героя одноименной новеллы Эдгара По.

Фалучо — прозвище Антонио Руиса, аргентинца негритянского происхождения, участника войны за независимость, поднявшего мятеж в гарнизоне г. Кальяо и расстрелянного испанцами 7 февраля 1824 г.; бронзовый памятник ему установлен в Буэнос-Айресе на площади Ретиро.