Пружина для мышеловки - Александра Маринина

– Ну вот, на самом интересном месте… Игорь, вы не уходите, я хочу дослушать до конца.

– А как же ваша студентка?

– Ничего, подождет.

Я услышал, как она открывает дверь и говорит:

– Аллочка, я пока занята, посиди в кабинете, подожди. Я освобожусь минут через пятнадцать.

Майя Витальевна вернулась и с детской жадностью потребовала продолжения. Но нас снова прервал звонок, на этот раз телефонный. Она извинилась, взяла трубку и вышла разговаривать на кухню. Разговор явно затягивался, мне пора было уходить, и я направился в прихожую. Из кухни доносился голос Истоминой, сердитый и напористый, видно, ей пришлось столкнуться с какой-то серьезной проблемой. Я хотел было приоткрыть дверь, заглянуть, жестом попрощаться и уходить, но тут до меня донеслись другие голоса. Со стороны кабинета. Один голос был женским, другой – мужским и принадлежал явно Георгию Степановичу, дяде Жоре. Любопытство, говорят, не порок… Я прислушался.

– А я тебе говорю: бери. Бери и публикуй. Сразу прославишься. Ты меня слушай, я всю жизнь на редакторской работе, я таким журналом руководил!

– Но как же, Георгий Степанович… Это ведь не мое, это Майя Витальевна писала. Как же можно?

– Как можно, как можно… Говорю тебе: можно! Так все делают. Все воруют, все без исключения. Страну разворовали. И живут в ней одни воры. Думаешь, Майка не воровка? Первейшая воровка и есть! Я читал то, что ты пишешь, мне Майка показывала. С этим ты никуда не пробьешься, сейчас такого – навалом, все прилавки этим забиты. Сейчас нужна литература духовного поиска. То есть читателям она пока не нужна, а тем, кто понимает, кто принимает решения, – самое то, что нужно. Вот летом очередной конкурс «Дебют» объявят, для авторов моложе двадцати пяти лет, там даже номинация такая есть: литература духовного поиска, подашь эту рукопись на конкурс – и первая премия тебе гарантирована. А вместе с премией и издательский договор.

– Нет, но это же нельзя, – сопротивлялась девушка по имени Аллочка. – Это мысли Майи Витальевны, она в это душу вложила…

– Глупая ты, – сердито ответил дядя Жора. – Молодая и глупая. Какой духовный поиск может быть у тех, кому нет двадцати пяти? Чего они в жизни понимают-то? Что они могут путного написать? Ну, сюжетец изобретут и романишко накропают, или возомнят себя авангардистами и налепят невесть чего, ни стиля, ни смысла. Ты меня слушай, я жизнь прожил, тысячи рукописей прочел, я в этом понимаю. В номинации литературы духовного поиска тебе с этой рукописью равных не будет. Никто из молодых так не напишет. А потом, когда первую книжку издашь, сможешь валять свои романчики, сколько душе угодно. Тебя уже признают лучшей, и тебе все будут прощать. И печатать будут, что бы ты ни написала. Потому что у тебя уже будет имя. Поняла? Бери быстрей, пока Майка не видит. Да бери же ты, дурында!

– Но она же узнает!

– Да ну и что? И пусть узнает. Поделом ей.

– А если она всем расскажет?

– Да пусть рассказывает! Доказать-то она не сможет. Черновиков нет, набросков нет, нынче все ученые, на компьютерах работают, ручкой писать разучились совсем, а компьютер – он что? Кнопку нажал да и стер все, и следов не осталось. Вот, гляди…

Голос на несколько секунд умолк, я понял, что дядя Жора ловко управляется с современной техникой. И когда только освоить успел?

– Я все Майкины файлы знаю, не сомневайся. Когда ее дома нет, я все смотрю, все читаю, все бумажки в столе проверяю. А как же иначе? Все кругом воры, стоит только расслабиться на минутку, бдительность потерять – и тебя в момент облапошат. Вот живешь-живешь, в ус не дуешь, думаешь, что у тебя квартира есть, деньги на книжке, а потом узнаешь, что, оказывается, уже и договор состряпали, по которому ты все подарил или в наследство отписал, и подпись твоя на том договоре имеется. Нет уж, меня не проведешь! Я каждую бумажку у Майки в столе прочитываю, чтоб потом неожиданностей не было. И в компьютере каждый файл проверяю. Вот, нашел. Ну, гляди, девка: вот она рукопись, в папочке лежит, распечатанная, а вот все файлы. Вот я щелкаю, опять щелкаю – и нету ничего.

– Георгий Степанович! Что ж вы делаете?! – в отчаянии воскликнула девушка. – Вы же уничтожили все!

– А и правильно, – удовлетворенно ответил дядя Жора. – Что надо, то и уничтожил. А что не надо – то тебе достанется. Бери, девка, бери, не стесняйся. Иначе толку не будет. В стране все – воры, все – жулики, кругом коррупция, и просто так тебе не пробиться, тебе нужен убойный снаряд, такой, на какой молодые не способны. Ты мне еще спасибо скажешь.

– Господи, что же теперь будет? – пробормотала Аллочка. – А если узнают? Ведь Майе Витальевне поверят, если она скажет, что это ее рукопись. Будет скандал, меня из института выгонят.

Сдалась. Бедная девочка не устояла перед змеем-искусителем. А жаль. Я до последнего надеялся, что она не возьмет рукопись. Ан нет, взяла.

– Не будет ничего, я тебе обещаю.

– Как вы можете знать?

– Знаю. Я знаю Майку как облупленную. И жизнь знаю. Не будет тебе ничего.

– Но мне же учиться у нее… Я у нее в творческом семинаре, как же я ей в глаза смотреть буду?

– Будешь. Как надо, так и будешь смотреть. Ничего она тебе не сделает.

– Почему?

– Потому. Давай бери папку и прячь в сумку.

Истомина закончила, наконец, свой трудный разговор и вышла из кухни с телефонной трубкой в руке.

– Вы что, Игорь? – удивилась она, наткнувшись на меня. – Почему вы здесь?

Я передумал уходить. Вернулся вслед на Истоминой в комнату и все ей рассказал.

– Господи, – прошептала она, бледнея, и горько заплакала.

Я не знал, чем ее утешить. Я сам много лет пишу музыку и отдаю Борису Безрядину, а потом эти песни, многие из которых становятся хитами, считаются написанными совсем другими людьми. Я только деньги получаю, правда, хорошие, поэтому меня все устраивает. Но я понимаю, сколько души и самого себя вкладывается в каждое произведение, и когда его вот так, нагло, в открытую, воруют, становится, наверное, ужасно больно. Как будто часть твоей жизни украли.

Внезапно Истомина перестала плакать, подняла лицо и улыбнулась.

– Ничего, Игорь, – спокойно произнесла она, вытирая слезы. – Ничего. Все правильно. Все хорошо. Пусть так и будет. Я это заслужила. Я сама когда-то так поступила, теперь так поступили со мной. Все вернулось. Так и должно быть, все обязательно должно возвращаться. Налить вам еще чаю?

В спальном вагоне поезда «Санкт-Петербург – Москва» было жарко натоплено, и Андрей Мусатов сразу вместе с курткой снял джемпер, оставшись в джинсах и рубашке. Он провел выходные с родителями и теперь возвращался в Москву. Завтра на работу.

Хорошо бы ехать без попутчиков, без ненужных разговоров. Раздеться и лечь. Ему иногда везло, если вторым пассажиром в двухместном купе оказывалась женщина и она просила проводника перевести ее в «женское» купе. Даже в наше характеризующееся свободой нравов время есть еще много женщин, которые не хотят проводить ночь в поезде наедине с незнакомым мужчиной. Бывало, что женщину переводили в другое купе, а на ее место приходил мужчина, но бывало и так, что женщина уходила и Мусатов оставался один. Вот если бы сегодня так получилось!

Но не получилось. Вторым пассажиром оказалась молодая женщина, привлекательная и, к неудовольствию Андрея, общительная, которая прямо с порога начала знакомиться и сообщила, что ее зовут Ликой.

– Хотите, я попрошу проводника перевести вас в купе, где едет дама? – предложил Андрей, втайне надеясь получить согласие.

– Да нет, зачем? – лучезарно улыбнулась попутчица. – Я и здесь отлично высплюсь. Вы меня совершенно не стесните.

До отхода поезда оставалось еще пятнадцать минут, по коридору ходил продавец газет и журналов, зычным голосом предлагая пассажирам свой товар. Попутчица выглянула из купе:

– Будьте добры.

Продавец зашел и разложил на полке прессу. Лика выбрала две газеты и протянула купюру в пятьсот рублей.

– Да что вы, девушка, у меня сдачи не будет.

– Но у меня нет мелких денег.

– Ну поищите. Всего-то нужно восемнадцать рублей, а вы мне пятьсот даете.

– Да нет у меня, я же сказала.

Андрей с досадой вздохнул и полез в карман висящего на вешалке пиджака за бумажником.

– Я дам.

– Ой, спасибо вам, – благодарно защебетала Лика. – Я потом у проводника разменяю и вам отдам.

Андрей дал продавцу пятьдесят рублей, получил сдачу и начал аккуратно складывать деньги в бумажник, купюры – в одно отделение, монеты – в другое, на молнии.

– Ой, это ваша мама? – Лика стояла рядом и не стесняясь рассматривала маленькую цветную фотографию Ксении Георгиевны, вставленную с закрытое прозрачной пленкой отделение бумажника.

– Да, – сухо ответил он.

– А это?

Рядом с фотографией матери была еще одна, черно-белая. Она появилась там совсем недавно. Андрей почувствовал, как губы свело судорогой. Он знал, что рано или поздно наступит момент, когда ему придется произнести это вслух. И знал, что это будет трудно. Ну что ж, сейчас – так сейчас.