Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

— Ты религиозная ученица?

— Послушница. Да.

Каншелл помедлил, прежде чем заговорить, пока не понял, что должен. Если он не скажет ничего, то признает поражение того, что знал как истину.

— Зря вы тут остались. Вас привели сюда заблуждения. Здесь нечему поклоняться. Нет никаких богов.

— Ты так думаешь? — улыбка Ске Врис не померкла. — Ты так уверен?

— Да.

— Но почему ты так уверен?

— Император открыл эту истину всему человечеству, в том числе и тебе, не так ли?

— А чем открытая истина отличается от божественного откровения?

— Нет, — запнулся Каншелл. — Нет, ты всё не так поняла, я… я… — он умолк. Его воля защищать свои воззрения исчезла.

— Да?

— Ничего. Но ты ошибаешься, — даже сам Каншелл слышал, насколько слаб его довод.

Должно быть, его тревога была заметной. В знак понимания Ске Врис положила руку ему на плечо.

— Друг мой, думаю, нам предстоит поговорить ещё о многом в грядущие дни.

— Вы действительно намереваетесь остаться.

— Намереваемся ли мы? — Ске Врис расхохоталась. — Это наш дом! Здесь наша судьба!

Даррас наблюдал за представлением на посадочной площадке и с отвращением думал, что это фарс. Люди переигрывали. Оборванцы вели себя помпезно, церемонно и горделиво. Они должны были бы быть скромными, но, пусть они и высказывали благодарность, но лучились самоуверенностью, словно это Железные Руки только что явились и были приняты на Пифосе как гости. Полученные им от десятка беглецов ответы только укрепили это впечатление.

Гальба подошёл к нему в тень «Непреклонного».

— Ну как, есть успехи?

— Я спросил, кто они, и они назвались паломниками, — Даррас резко и отрывисто рассмеялся. — Паломники откуда? «Идущие от лжи к истине». С какой планеты? «Они пришли в царство истины, а потому прошлое, как и вся ложь, больше для них не существует». А когда я спросил, как они попали сюда…

— Они сказали, что вознеслись на крыльях веры, — закончил Гальба.

— Именно, — презрительно усмехнулся Даррас. — Чушь.

— Чушь, в которую они, похоже, сами верят.

— Ну, значит, всё хорошо. Мы спасли не лжецов, а глупцов. Прекрасно провели день! — сержант взмахнул рукой, обводя базу и толпы на склоне. — Брат, это плоды твоих трудов. Взгляни на них.

— Я не хотел этого.

— Нет, ты не хотел, — уступил Даррас. — Но ты разочарован? — Он внимательно смотрел на Гальбу. Сержант не удивился, когда его боевой брат покачал головой. Гальба был честен с ним, и с собой и это было хорошо. Что беспокоило Дарраса, так это то, какое влияние на Гальбу оказывали Гвардейцы Ворона и Саламандры, особенно Кхи'дем. Его боевой брат уходил от машинного пути. — Ты думаешь, что мы поступили правильно, не так ли?

— Да.

— В чём смысл этого карнавала?

— Пока я его не вижу. Но честь и практичность не всегда идут вместе.

— Как и честь и правильность. Я не спрашиваю тебя, поступили ли мы благородно — несомненно, это так. Но честь бывает разной. Сегодня мы почтили плоть. В нашем легионе появилась такая привычка?

— Не стоит напоминать мне о наших догматах.

— Плоть слаба, брат, — продолжил Даррас так, словно не услышал, при этом не произнеся вслух то, сколь много её осталось в Гальбе. — Она совершает ошибки. Она поддаётся порче.

— Я знаю, — тихо ответил Гальба.

— Мне кажется, что ты слишком прислушиваешься к своей, — когда Антон не сказал ничего, Даррас продолжил. — Стратегия и рассудок — вот что чтит машину. И когда люди отказываются от рассудка, они склонны к предательству.

В глазах Гальбы вспыхнул гнев, и это было хорошо.

— Ты в чём-то меня обвиняешь?

— Нет. Просто напоминаю тебе, кто ты.

Она знала, кто вошёл в комнату. Безумие варпа наполнило её мир до такой степени, что женщина едва чувствовала своё тело, но присутствие пришедшего было сильным. Оно было суровой и безжалостной реальностью, противостоящей всем посулам и ухищрениям Имматериума.

— Здравствйте, капитан, — сказала астропатесса.

— Госпожа Эрефрен.

— Они не уходят, не так ли?

— Нет, не уходят.

— А как бы они ушли, даже если бы захотели?

— Можно было провести ремонт. Планета Киликс отчасти пригодна для жизни, это суровый мир, но не безумный. Мы могли бы перевезти их до пустых кораблей на орбите.

— Едва ли это подходящее занятие для Железных Рук.

Выражением отвращения капитана стал электрический скрежет.

— Да. Как и нянчиться с этими глупцами. Надеюсь, что вы найдете мне выход.

— Как?

— Дайте мне цель, госпожа. Найдите нам задание.

— Хотелось бы, — она вздохнула.

— Зрение подводит вас?

— Нет, проблема в варпе. Я никогда не видела таких бурь. Мы не сможем пройти сквозь них. Никто не сможет.

— Когда они начались?

— Сразу после нашего возвращения. Мы здесь в западне до тех пор, пока не утихнут бури.

Присутствие замолкло.

— Господин? — спросила Эрефрен.

— Я размышлял, — сказал Аттик, — о том, как сильно не верю в совпадения.

— Возможно ли, чтобы враг мог создать бурю в варпе?

— Нет. Нет, это невозможно, — послышался звук его тяжёлых шагов. — Сделайте, что сможете.

— Я извещу вас, как только увижу для нас путь.

— Я не могу просить о большем, — присутствие начало удаляться, забирая с собой реальность.

— Капитан, — окликнула его Эрефрен.

— Да?

— Я хотела бы поблагодарить вас. Вы оказываете мен великую честь своим доверием.

— Так и должно быть. Мы оказались в необычных обстоятельствах и должны полагаться друг на друга. Госпожа, мы похожи больше, чем вы думаете.

— Я не понимаю.

— Мы оба — инструменты. Нас изменили. Ради наилучшего исполнения своих обязанностей мы отказались от всего, что когда-то делало нас людьми. Стали оружием и ничем иным. Мы непригодны для других целей. Это наша цена и это наша великая честь.

— Благодарю вас, — сказала Эрефрен, ощутив обновлённую силу долга.

Обстрел был неравномерным, но непрерывным. «Поборники» освещали джунгли медленными и выразительными ударами и вспышками пламени. Гальба нашёл Кхи’дема рядом с «Медузанской силой».

— Ты доволен собой?

— Я благодарен вашей роте, — ответил Саламандр. — Рад, что вы сделали правое дело, и не злорадствую, если ты об этом.

— Надеюсь, что ты прав и это было необходимо сделать.

— Как ты можешь сомневаться в этом?

— Из-за потерь.

— Мне жаль, что погибли воины. Я не отношусь к этому безразлично, ведь и нас стало ещё меньше.

— И чего мы этим добились?

— Права звать себя защитниками Империума. Брат-сержант, ты ошибешься, если будешь оценивать этот день лишь с точки зрения военной выгоды.

— Я знал, что ты это скажешь, — тихо усмехнулся Гальба.

— Значит, ты знаешь правду. Ты чувствуешь её.

— Возможно, — Гальба сомневался в этом. Его всё ещё мучил вопрос, стоило ли оно того. — И какова же новая правда? Что нам делать с людьми теперь, когда мы их спасли?

— Мы ответственны за них.

— И что именно нам делать?

— Я не командую этой ротой.

— Неужели? — Гальба не стал скрывать свою досаду.

«Поборник» вновь загрохотал. Гальба указал на внезапную вспышку и горящие деревья.

— Взгляни на плоды своих трудов, брат, — Антон намеренно повторял слова Дарраса. Переносил ли он вину? Был ли кто-то из них виновен в этом? Он не знал. — Каждый выпущенный снаряд является ответом на твоё желание.

— Нет. Каждый из них выражает ваш выбор. Правильный выбор.

— Значит, ты доволен.

— Я чувствую облегчение.

— Как скажешь, — фыркнул Гальба. — Несомненно, твоё облегчение лишь укрепят мои слова.

— И что же это за слова?

— Поскольку на нас взвалена ответственность за этих смертных, то завтра мы начнём постройку постоянного поселения для них.

Кхи'дем замолчал. Через мгновение Гальба заметил, что он дрожит.

— Что-то не так? — спросил он.

— Извини, брат, — прохрипел Кхи'дем и покачал головой, а затем расхохотался.

— Объяснись.

Саламандр наконец совладал с собой, но когда он заговорил, Гальба услышал в его голосе весёлые нотки, готовые прорваться на поверхность.

— Я прожил достаточно долго, чтобы поглядеть, как Железные Руки строят деревню. Такое не каждый день увидишь, — и он расхохотался вновь.

Гальба знал, что должен чувствовать себя оскорблённым. Но он не ощутил злости, а вместо этого увидел иронию, и уголок его рта начал подёргиваться. Когда в последний раз в его роте кто-то смеялся? Он не мог вспомнить. Смех кончился в галактике, но теперь его призвал Кхи'дем. Этот звук бросал вызов ночи, и когда Гальба расхохотался, это было правильно.