Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку - Филип Фармер

— Но ведь, — возразил Кэрмоди, — вы знаете, что на других планетах эволюция может не следовать земному пути. Кроме того, внешнее сходство между земными и инопланетными животными могло ввести вас в заблуждение. Даже похожие черты и у земных видов бывают обманчивы. Смотрите, как в изолированной от остального мира Австралии сумчатые похожи на млекопитающих: сумчатый волк, сумчатая мышь, сумчатый медведь — все они ведь совсем не в родстве с волком, мышью, медведем, обитающими на других континентах.

— Это мне известно, — произнес Блейк с тенью обиды. — Я же не дилетант. Существуют и другие факторы, повлиявшие на мои выводы. К сожалению, вы так много говорите, что у меня не было возможности рассказать о них.

Кэрмоди пришлось рассмеяться:

— Я? Много говорю? Я только вставил парочку слов. Но ничего. Прошу прощения за излишнюю болтливость. Так о каких факторах вы говорите?

— Ну так вот, несколько членов экипажа сходили на разведку и принесли сотни различных насекомых, и, естественно, у меня не было времени ни на что, кроме беглого осмотра. Ни одно из этих насекомых не было личинкой, в земном понимании этого слова, только взрослые особи. Когда я это заметил, я осознал еще одну вещь, которую мы все видели, но не обращали на нее внимания; может, потому, что увиденное нами и так уже слишком сильно потрясло нас, а может, потому, что не хотели присматриваться. Мы не видели молодняка среди зверей.

— Это меня озадачивает, даже немного пугает, — произнес Кэрмоди. — Кстати, вы можете отпустить мой локоть, я с охотой последую за вами и без этого. Но куда же мы идем?

— Мы уже пришли.

Блейк остановился перед деревом с красной корой, высотой сотни в две футов. Он указал на большое дупло в стволе, на высоте около двух футов над землей.

— Это отверстие — не повреждение, нанесенное каким-то животным. Это явно особенность строения ствола.

Он посветил фонариком в дупло. Кэрмоди сунул голову внутрь. Увиденное заставило его призадуматься.

— Там, должно быть, тонн десять какого-то желеобразного вещества, — произнес он. — Ив нем груда костей.

— Куда бы вы ни пошли, всюду эти желейные деревья, как мы их теперь называем, — сообщил Блейк. — И в половине из них покоятся кости животных.

— Что они собой представляют? Разновидность венерианской мухоловки? — поинтересовался священник, непроизвольно отшатнувшись. — Нет-нет. Не может быть. Вы бы не позволили мне совать туда голову. Или это дерево, подобно многим, находит теологические предметы неудобоваримыми?

Блейк рассмеялся, но вскоре снова стал серьезным.

— Я не знаю, ни почему кости находятся в дереве, ни для чего служит желе, — сказал он. — Но я могу рассказать, как они оказываются там. Понимаете, во время полета с целью создания карты мы стали свидетелями охоты местных хищников. Увидев парочку таких созданий, мы обрадовались, что не пошли по земле, хотя у нас и были средства защиты. Один из них, размерами превосходящий бенгальского тигра, напоминал бы леопарда, если бы не большие круглые уши и пучки серой шерсти на лапах. Другой же — млекопитающее десяти футов росту с черной шерстью и головой медведя — был похож на тираннозавра. Оба они охотились на зебр,' многочисленных антилоп и оленей. Можно было бы предположить, что охота на столь быстроногую добычу должна развить в хищниках проворность и ловкость, но это не так. Эти хищники — самые ленивые и неповоротливые плотоядные, которых я когда-либо видел. Когда они атакуют, они не подкрадываются, чтобы потом совершить молниеносный смертельный прыжок. Они нагло подходят к стаду, рычат несколько раз и ждут, пока большая часть стада разбежится, затем выбирают одно из вялых животных, отказывающихся удирать, и убивают его. Те же, кого пощадили, все равно продолжают пастись. Они даже не испуганы видом того, как хищник пожирает их сестру. Нет, им лишь чуть-чуть не по себе.

Хотя это само по себе удивительно, продолжение поразит вас. Когда большой хищник насытится и убежит, собираются маленькие пожиратели падали — желтые вороны и пестрые лисицы. Кости начисто обгладываются. Но они не остаются белеть на солнце. Появляется черная обезьяна с мрачной физиономией, — мы назвали ее гробовщик, — забирает кости и запихивает их в ближайшее желейное дерево. Что вы на это скажете?

— Скажу, что, несмотря на теплый день, меня пробирает дрожь. Я… О, Его Преосвященство вышел из корабля. Извините.

Священник быстро пересек цветущую поляну, сжимая в руке черный футляр. Епископ, не дожидаясь его, вышел из тени, которую отбрасывал корабль. Хотя желтое солнце еще только поднялось из-за багровых гор на востоке, оно светило очень ярко. Казалось, епископа охватило пламя, когда лучи солнца коснулись его фигуры. Она как бы увеличилась, словно бог солнца передал ему часть своего великолепия. Иллюзия эта еще усиливалась из-за того, что епископ выглядел абсолютно здоровым. Лицо его сияло, и он быстро шел к группе людей, стоящих на опушке леса. Он расправил плечи, и грудь его вздымалась так, будто он хотел вдохнуть весь воздух этой планеты.

Кэрмоди, встретив его на полпути, произнес:

— Вы можете без опаски дышать этим превосходным воздухом, Ваше Преосвященство. Он действительно девственно свеж. Воздух, которым еще не дышал ни один человек.

Андре осмотрелся с медлительностью и величием льва, осматривающего новые охотничьи владения. Кэрмоди слабо улыбнулся. Хотя Андре был и так довольно видным мужчиной, в данный момент он слегка позировал, и только наметанный глаз Кэрмоди сразу различил это. Заметив ухмылку на лице у маленького священника, епископ нахмурился и поднял руки в знак протеста:

— Я знаю, о чем вы сейчас думаете.

Кэрмоди склонил голову и уставился на траву у своих ног. То ли он сделал это, признавая справедливость упрека, то ли пряча другие эмоции. Так или иначе, епископ не видел его глаз. Затем, как бы осознав, что нехорошо скрывать свои мысли, он поднял голову и посмотрел епископу прямо в глаза. Его движения напоминали движения Андре; в них было достоинство, но не было красоты, ибо Кэрмоди нельзя было назвать красивым, не принимая в расчет неуловимой внутренней красоты, отличающей честных людей.

— Я надеюсь, вы сможете простить меня, Ваше Преосвященство. Но привычка — вторая натура. Зубоскальство так долго было неотъемлемой частью моей жизни, до того как я принял сан — и в самом деле это было необходимо, чтобы выжить на Радости Данте, — что срослось с моей нервной системой. Я пытаюсь избавиться от этой привычки, но иногда, как и любой человек, поддаюсь слабости;

— Мы должны стремиться стать более чем просто людьми, — ответил Андре, махнув рукой. Хорошо его знавший Кэрмоди понял, что тот хочет сменить тему. Это не был приказ, ибо Андре всегда был вежлив и терпелив. Его время не принадлежало ему; оно принадлежало всем страждущим. Если бы Кэрмоди продолжил развивать затронутую тему, он бы поддержал разговор. Но священник согласился с решением епископа.