Взлет и падение третьего рейха (Том 1) - Уильям Ширер

Музыка находилась в более выгодном положении, поскольку это искусство наиболее далекое от политики да и немецкая музыкальная сокровищница была наполнена выдающимися произведениями, от Баха, Бетховена и Моцарта до Брамса. Но исполнять музыку Мендельсона, еврея по национальности, было, например, запрещено, так же как и музыку ведущего современного немецкого композитора Пауля Хиндемита. Евреев быстро отстранили от работы в ведущих симфонических оркестрах и оперных театрах. В отличие от писателей большинство выдающихся деятелей немецкого музыкального искусства решили остаться в нацистской Германии и по существу отдать свои имена и свой талант на службу "новому порядку". Не покинул страну и один из самых выдающихся дирижеров века Вильгельм Фуртвенглер. Около года он находился в опале за то, что выступил в защиту Хиндемита, но затем вернулся к активной музыкальной деятельности, которую вел все последующие годы гитлеровского правления. Остался и Рихард Штраус, ведущий из современных немецких композиторов. Некоторое время он являлся президентом музыкальной палаты, связав свое имя с геббельсовским проституированием культуры. Известный пианист Вальтер Гизекинг с одобрения Геббельса гастролировал преимущественно за рубежом, пропагандируя немецкую культуру. Благодаря тому, что музыканты не эмигрировали, а также благодаря огромному классическому наследию в годы третьего рейха можно было наслаждаться превосходным исполнением оперной и симфонической музыки. Непревзойденными в этом смысле считались оркестры берлинской филармонии и берлинской государственной оперы. Великолепная музыка помогала людям забывать об упадке других искусств и о многих тяготах жизни при нацизме.

Следует отметить, что и театр сохранял традиции, однако лишь в постановках классического репертуара. Конечно, Макс Рейнхардт эмигрировал, как и другие режиссеры, директора театров и актеры еврейской национальности. Пьесы нацистских драматургов были до смешного слабы, и широкая публика старалась их не посещать. Сценическая жизнь таких пьес оказывалась весьма недолговечной. Президентом театральной палаты являлся некто Ганс Йост, драматург-неудачник, который однажды публично прихвастнул, что когда кто-нибудь употребляет при нем слово "культура", его рука непроизвольно тянется к пистолету. Но даже Йост и Геббельс, определявшие, кто должен играть и кто ставить, были не в состоянии помешать немецким театрам осуществлять постановку драматических произведений Гете, Шиллера, Шекспира.

Как ни странно, в нацистской Германии разрешалось ставить некоторые пьесы Бернарда Шоу - вероятно, потому, что он высмеивал в них нравы англичан и язвительно отзывался о демократии, а также потому, что его остроумие и левые политические высказывания не доходили до сознания нацистов.

Еще более странной оказалась судьба великого немецкого драматурга Герхарда Гауптмана. Во времена кайзера Вильгельма II его пьесы запрещались к постановке в имперских театрах, поскольку он являлся ревностным сторонником социализма. В период Веймарской республики он стал самым популярным драматургом Германии и сумел сохранить это положение в третьем рейхе, где его пьесы продолжали ставиться. Никогда не забуду сцену по окончании премьеры его последней пьесы "Дочь собора", когда Гауптман, почтенный старец с развевающимися седыми волосами, ниспадавшими на его черную накидку, вышел из театра под руку с д-ром Геббельсом и Йостом. Подобно многим другим известным людям Германии, он смирился с гитлеровским режимом, а хитрый Геббельс извлек из этого пропагандистский эффект, не уставая напоминать немецкому народу и всему миру, что крупнейший современный немецкий драматург, бывший социалист и защитник простых тружеников, не только остался в третьем рейхе, но и продолжает писать пьесы, которые идут на сценах театров.

Насколько искренним или приспосабливающимся или просто непостоянным был этот престарелый драматург, можно заключить и того, что произошло после войны. Американские власти, считая, что Гауптман слишком ревностно служил нацистам, запретили его пьесы в своем секторе Западного Берлина. Русские же пригласили его в Восточный Берлин и устроили ему прием как герою, организовав фестиваль его пьес. А в октябре 1945 года Гауптман направил письмо в возглавляемый коммунистами "Союз культуры во имя демократического возрождения Германии", пожелав ему успеха и выразив надежду, что союз сумеет обеспечить "духовное возрождение" немецкого народа.

Германия, давшая миру Дюрера и Кранаха, не смогла выдвинуть ни одного выдающегося мастера в области современного изобразительного искусства, хотя немецкий экспрессионизм в живописи и мюнхенская градостроительная школа в архитектуре представляли собой интересные и оригинальные направления, а немецкие художники отразили в своем творчестве все эволюции и взлеты, которые были характерны для импрессионизма, кубизма и дадаизма.

Для Гитлера, считавшего себя настоящим художником, несмотря на то, что в Вене его так и не признали, все современное искусство несло на себе печать вырождения и бессмысленности. В "Майн кампф" он разразился на этот счет длинной тирадой, а после прихода к власти одной из его первых мер стало "очищение" Германии от декадентского искусства и попытка заменить его новым искусством. Почти 6500 полотен современных художников, таких, как Кокошка и Грос, а также Сезанн, Ван Гог, Гоген, Матисс, Пикассо и многие другие, были изъяты из немецких музеев.

То, что пришло им на смену, было показано летом 1937 года, когда Гитлер официально открыл "Дом немецкого искусства" в Мюнхене, в желто-коричневом здании, построенном в псевдоклассическом стиле. Он сам помогал проектировать это здание и назвал его "бесподобным и непревзойденным". На эту первую выставку нацистского искусства втиснули около 900 работ, отобранных из 15 000 представленных. Более нелепого подбора автору этих строк не приводилось видеть ни в одной стране. Гитлер лично произвел окончательный отбор и, как свидетельствовали его товарищи по партии, присутствовавшие при этом, вышел из себя при виде некоторых картин, отобранных для показа нацистским жюри под председательством посредственного живописца Адольфа Циглера {Своим положением Циглер был обязан тому счастливому обстоятельству, что написал в свое время портрет Гели Раубал. - Прим. авт.}. Он не только приказал немедленно их вышвырнуть, но и ударом армейского ботинка продырявил несколько из них.

"Я всегда был настроен, - заявил он в длинной речи на открытии выставки, - если судьба приведет нас к власти, не вдаваться в обсуждение этих вопросов (оценка произведений искусства), а действовать". Он и действовал.

В речи, произнесенной 18 июля 1937 года, он так изложил нацистскую линию в отношении немецкого искусства:

"Произведения искусства, которые невозможно понять и которые требуют целого ряда пояснений, чтобы доказать свое право на существование и найти свой путь к неврастеникам, воспринимающим такую глупую и наглую чушь, отныне не будут находиться в открытом доступе. И пусть ни у кого не остается иллюзий на этот счет! Национал-социализм преисполнен решимости очистить германский рейх и наш народ от всех этих влияний, угрожающих его существованию и духу... С открытием этой выставки безумию в искусстве положен конец, а вместе с ним и развращению таким искусством нашего народа..."

И все же некоторые немцы, особенно в таком центре искусства, как Мюнхен, предпочитали оставаться художественно "развращенными". В противоположном конце города, в ветхой галерее, попасть в которую можно было лишь по узкой лестнице, размещалась выставка "вырожденческого" искусства, которую д-р Геббельс организовал, чтобы показать народу, от чего Гитлер его спасает. На ней была представлена блестящая коллекция современной живописи Кокошка, Шагал, работы экспрессионистов и импрессионистов. В день, когда я побывал там, предварительно обойдя бесчисленные залы "Дома немецкого искусства", галерея была полна народу. Длинная очередь, выстроившаяся по скрипучей лестнице, заканчивалась на улице. Осаждавшие галерею толпы стали столь многочисленны, что д-р Геббельс, разгневанный и смущенный, вскоре закрыл выставку.

Контроль над прессой, радио и кино

Каждое утро издатели ежедневных берлинских газет и корреспонденты газет, издававшихся в других городах рейха, собирались в министерстве пропаганды, чтобы выслушать наставления д-ра Геббельса или одного из его заместителей, какие новости печатать, а какие нет, как подавать материал и озаглавливать его, какие кампании свернуть, а какие развернуть, каковы на сегодняшний день наиболее актуальные темы для передовиц. Во избежание каких-либо недоразумений издавалась письменная директива на день, а также давались устные указания. Для небольших сельских газет и периодических изданий директивы передавались по телеграфу или отправлялись по почте.