Семья Зитаров. Том 1 - Вилис Лацис

Да, это была война. Война на суше и на море, в каютах судов и в человеческом сердце. Полгода «Таганрог» курсировал по Средиземному морю и Греческому архипелагу, и все было так, как полагается на хорошем пароходе: капитан доволен командой, члены команды довольны друг другом и капитаном; всякий уважает свой труд и труд другого, все чувствуют себя членами одной семьи. Но с тех пор, как они вышли из Хартлпула, все стало иначе. Люди сделались раздражительными, неразговорчивыми. Да, да или нет, нет, скупой капитан, плохое питание, тяжелая работа и ленивые работники. Все делается исподтишка: закулисные сплетни, тайная травля, в глаза говорят одно, за глаза другое, никто никому не доверяет.

— Какая это жизнь, если капитан скупердяй… — вздыхает Зирдзинь, разливая матросам суп по бачкам. — Тащит себе что может. Не хочет людей кормить как полагается.

— Боцман, — немного погодя шепчет кок Зирнису. — Если бы вы слышали, как старший штурман тут на ваш счет прохаживался! Говорит, трое — вы и два младших матроса — за весь день соскоблили ржавчину только с двух пластин на кватердеке! Он бы один соскоблил четыре.

— Господин штурман, почему вы держите Зирниса только на красках да на швабрах? — хитро улыбаясь, спрашивает он через некоторое время Волдиса. — Он, например, считает, что сумел бы определить курс судна лучше вас и даже самого капитана. Так, как это делаете вы, каждый мальчишка сумеет, а если пароходу придется дольше идти, то это результат тех новых премудростей, которыми вас напичкали в мореходном училище.

— Мистер чиф, — таинственно шепчет кок Иванову, — кочегары грозятся подать жалобу судовладельцам. Будто вы с капитаном приняли на пароход вместо бункерного угля мусор, а в счетах провели его как первосортный антрацит. Они, дескать, там внизу парятся, как грешники в аду, а вы оба кладете изрядные куши в карман. Я-то не знаю, как там на самом деле, но они так говорят…

— Эй, Антон… — качая питьевую воду кочегарам, обращается он к черному человеку. — Сейчас тут чиф разорялся — нет спасения. Обещал всех вас на берег списать. Вы, дескать, не смотрите, где уголь, а где шлак, целые куски угля за борт выбрасываете. Так, говорит, и на уголь не заработаешь.

Кок повсюду сеял щедрой рукой подозрение, недовольство, недоверие; заискивал и льстил перед сильными, травил слабых и плескался сам в этой мутной водице, как утка. Ему недостаточно было того, что люди теперь ненавидели друг друга. Он ненавидел их всех за то, что они были лучше его. Ему казалось недостаточным, что он воровал их продукты, ссорил их, нет — он жаждал еще и физического удовлетворения, а это ему могли доставить лишь их физические страдания. Из всей команды коку подчинялся только пятнадцатилетний юнга. Его-то он и гонял с утра до вечера, заставлял чистить весь картофель, мыть всю кухонную посуду и котлы, по утрам растапливать в камбузе плиту. Самым большим несчастьем для мальчика было то, что ему приходилось жить в одной каюте с Зирдзинем. Постоянно загружая его своей работой, кок устроил так, что мальчик не успевал убирать каюты офицеров, а это считалось его основной обязанностью. И офицеры стали придираться к нему. Увидев, что начальство невзлюбило юнгу, Зирдзинь окончательно распоясался и стал походя бить мальчика. Хлестал по лицу грязной кухонной тряпкой, тыкал кулаками в бока и грозил выбить все зубы, если тот вздумает пожаловаться.

Но здесь кока осадили. Он не учел того обстоятельства, что мальчик родом из Архангельска и что на пароходе у него много земляков. И вот однажды, когда мокрая кухонная тряпка кока опять хлестнула юнгу по лицу, кочегар Самойлов стукнул Зирдзиня кофейником по голове. Самое неприятное было то, что в кофейнике оказался горячий кофе, и вместе с увесистым ударом кока облила горячая жидкость, ошпарив ему нос. Зирдзинь взвыл от боли и схватил большой кухонный нож.

— Я тебя на куски изрежу, черный дьявол! — заревел он, устремляясь на Самойлова. — Оба уха отрежу, кишки выпущу, разбойник ты этакий!

Самойлов хладнокровно выплеснул ему в лицо остатки кофе. Взбешенный Зирдзинь бросил в него нож. Нож просвистел мимо лица кочегара, чуть не задев щеку.

— Чучело! — крикнул Самойлов. — Если ты не оставишь в покое мальчишку, мы с тебя с живого шкуру сдерем, а самого бросим в топку. А теперь налей снова кофе, да чтобы кофейник был полный.

Когда кочегар удалился, кок послал юнгу в каюту вымыть пол. Последовав за ним, он закрыл дверь на замок.

— Значит, ходишь жаловаться на меня кочегарам? На, понюхай кулак! Вкусно? На-ка еще!.. А если ты и теперь посмеешь жаловаться, я еще до Архангельска из тебя покойника сделаю. По жилочке вытяну из тебя твою подлую жизнь.

Таков был Зирдзинь — злой, жестокий, трусливый. Кроме всего, он был еще и суеверен: верил в привидения и порой даже видел их. Как-то ночью он, весь в поту, дрожа от страха, разбудил юнгу, жалобно бормоча:

— Взгляни, сынок, не залез ли он в шкаф… Ну, сходи, Петенька, посмотри! Я тебе завтра помогу за это вымыть офицерские тарелки.

— Кто он? — очнувшись от сна, спросил мальчуган.

— Он только что здесь был, я ясно видел.

Мальчик заглянул в шкаф. Там никого не было.

— Может быть, он залез под койку? — не унимался кок. — Нагнись, ты помоложе!

Но и под койками никого не оказалось. Все же Зирдзинь долго не мог успокоиться. Он задраил иллюминаторы, закрыл на ключ дверь и, вооружившись финским ножом, всю ночь просидел на койке, дрожа собачьей дрожью.

Этот случай скоро стал известен всему экипажу. А несколькими неделями позднее суеверие Зирдзиня погубило его.

На «Таганроге» служил эстонец — двадцатитрехлетний трюмный Матисон. Он пришел на судно еще в Манчестере, вместе с первым экипажем, и считался старожилом. Парню давно следовало бы стать кочегаром, но никто из стариков не уходил на берег, а искать себе место получше на другом судне Матисон не пытался. Это был тихий, покладистый человек, трезвый и бережливый. Большую часть своего заработка он посылал домой, оставляя себе только на самые необходимые нужды.

Зирдзинь с первого же дня старался подружиться с Матисоном. Оба они были из одной местности, так что им было о чем поболтать на досуге. Но неразговорчивый Матисон больше любил слушать, чем говорить, поэтому Зирдзиню от него мало было радости. Он пытался задобрить земляка всякими имеющимися в распоряжении кока средствами: время от времени потихоньку совал ему лакомый кусок со стола офицеров. Матисон стеснялся принимать подачки и даже избегал подходить к камбузу без надобности. Он знал, что вся команда ненавидит Зирдзиня. Если водить дружбу с коком, товарищи подумают, что он передает ему все их разговоры. Он уже стал замечать, что кочегары в его присутствии не так откровенны, как прежде. Это плохой признак на судне, где люди живут в тесной близости. Поэтому Матисон предпринимал все возможное, чтобы вернуть доверие товарищей. Обычно скупой на слова, он первым горячо осуждал Зирдзиня и выражал надежду, что капитан дольше одного рейса не станет терпеть присутствия этого молодчика.

Но не хотелось ему обижать и Зирдзиня. Как-никак он старый моряк, повидавший на своем веку больше, чем молодой трюмный. Как отказаться, когда Зирдзинь в Архангельске приглашает пойти с ним на берег в гости к его знакомым, приехавшим сюда во время войны? Как сказать нет, когда коку подвернулось выгодное дельце, и он приглашает тебя принять в нем участие, и ты сможешь заработать на этом кругленькую сумму, превышающую твой годовой заработок?

— Такая добыча попадается раз в несколько лет, — утверждал кок. — Я много плавал и всякое перевидал, но такой случай мне представляется впервые. Триста рублей тебе и триста мне, и никакого риска и ответственности.

Да, триста рублей… Это им обещали без всяких разговоров. Зирдзинь даже считал, что, когда судно будет в пути, можно будет сорвать и все пятьсот.

— Это мы устроим, предоставь мне свободу действий.

Вскоре после того как «Таганрог» начал грузиться для обратного рейса, около судна появился какой-то с виду интеллигентный человек. Он даже поднялся на палубу и разговаривал с Зирдзинем. Вечером они встретились на берегу, и после этого незнакомец больше в порту не показывался. А Зирдзинь разыскал Матисона и рассказал ему суть дела.

Этому человеку любой ценой нужно пробраться за границу. Легальным путем он этого не мог сделать, так как документы у него не в порядке, поэтому он должен пробираться тайком, «зайцем», в бункере «Таганрога». Бункер — это владения трюмных, и если кто-либо собирается там прятаться, то, по крайней мере, один из трюмных должен об этом знать, иначе может произойти нежелательная встреча, донесение капитану — и прощай все тайное путешествие. Вот для чего Зирдзиню понадобился Матисон. Не из чувства дружбы устраивал он хороший заработок парню, а по той простой причине, что без его помощи сам ничего не смог бы заработать.