Дом проблем - Канта Ибрагимов

Мастаев не сомневался, что здесь встретит Кнышева. Правда, судя по всему, Митрофан Аполлонович здесь не главный и это не тот Кнышев, кто может натворить всякое и при этом все равно свой, в чем-то родной. Теперь в глазах Кнышева нет даже искорки прежней близости, наоборот, отчужденность, недружелюбность, если не презрение, и в то же время нет прежней надменности, более уважения, не как к равному, да сопернику.

— Ну, как там в независимой Чечне? Счастливы? Свободны? Как ваш президент-поэт, стихи пишет?

— Вам письмо написал.

— М-да, — словно зная содержание, Кнышев лишь мельком глянул на текст. — На выборы деньги дадим, — от этих слов Мастаев обомлел, а хозяин продолжал: — А вот на пенсии, пособия и прочее — денег нет, только оружием.

— Зачем нам оружие? — возмутился Мастаев.

— Хе-хе, еще пригодится.

— Еще будет война?

— Мастаев, дареному коню в зубы не смотрят.

— Не нужен нам этот «Троянский конь».

— Это не ты решаешь, а руководство. Твое дело — выборы провести.

— А «итоговый протокол» уже готов? — крамольный вопрос задал Мастаев.

— «Итогового протокола» — нет, — жестко ответил Митрофан Аполлонович, — но и выбор у вас не велик.

Именно так и оказалось, никто из достойных гражданских лиц не посмел подать заявку на выборы. А те, кто подумал об этом, подверглись такому силовому давлению, что вынуждены были из республики бежать. А в итоговом списке для голосования остались только те, за кем стояли люди с оружием; словом, как и сказал Кнышев, — выбор был не велик. И эти выборы, а Мастаев уже имел немалый опыт, в плане голосования были самыми демократичными. Активность населения была невероятной — победил, как все посчитали, лучший из худших — правда, уже не генерал — обмельчали, а настоящий полковник, в прошлом — командир полка Советской и Российской армии.

Новый, действительно избранный президент Чечни — президент-полковник, по мнению Мастаева, человек слишком мягкий, открытый, и в нем напрочь отсутствуют тот артистизм и некая высокомерная отстраненность, чем выделялся прежний президент-генерал. Вместе с тем (это тоже мнение Мастаева) это полковник, да, командир полка, пусть даже дивизии, но руководить республикой, тем более такой, как Чеченская, — характера нет, и в подтверждение этого получил Мастаев уведомление — доставить в Москву «итоговый протокол» для утверждения.

«Мы независимы, какая Москва?» — подумал Ваха и выбросил документ, а президент-полковник вызвал и приказал: «Поезжай в Москву с протоколом».

Вот на сей раз Мастаев Кнышева в Москве даже не видел, говорили, что Митрофан Аполлонович в длительной командировке за рубежом. Зато Ваха повидал, и не раз, сына Макажоя, и еще счастье в его жизни — он видел Марию и ее мать, и Виктория Оттовна всплакнула, вспомнив Грозный и Баппу.

Как изначально Ваха задумывал, он после этого совершил очень щедрый жест — вернул Дибировым документы на их квартиру в «Образцовом доме», отчего соседки совсем растрогались. Однако возвращаться в Грозный они теперь не хотят: разные, совсем не хорошие слухи идут из Чечни, говорят, что в республике вводят шариат и вообще — там совсем не спокойно.

Не только Дибировым, но и всем подряд Ваха доказывает обратное: твердя, что наконец-то Чечня независима и начинает строить светлое будущее — все должны принять участие, все должны вернуться. Вернулся Мастаев домой, в так называемую свободную Чечню — Ичкерию, а оказалось, что весь «Образцовый дом», как служебный дом номенклатуры, опечатан, а там, где писалось «Дом проблем», висит объявление: все квартиры принадлежат государству и будут распределены администрацией президента членам нового правительства, и, что самое смешное, ссылаются на какой-то закон о ЖКХ, принятый в тридцатые годы при Сталине.

Вначале Мастаев подумал, что это какое-то недоразумение, а более — первоапрельская шутка — весна на носу. Да вскоре и вправду появились новые жильцы — члены правительства. И тогда Ваха еще надеялся на благоразумие людей: ведь по документам несколько квартир принадлежит ему. А ему даже чуланчик не оставили — устроили комнату для молитв.

Ваха не просто потрясен, он в шоке. Считая, что все это беззаконие, он обратился к самому президенту. В ответ услышал:

— Где жить правительству? «Образцовый дом» изначально строился для нужд власти.

— Я квартиры приватизировал, все по закону, я владелец, вот документы.

— Законы России нам не указ! Все как было в Советском Союзе.

— А чуланчик? Ведь в чуланчике я с матерью жил и при СССР.

— Там комната для молитв — гордись, теперь это храм.

— Храм надо возводить в душе. А вы смешали ленинизм и шариат в «Образцовом доме».

— Мастаев, — все-таки из-за мягкости этот президент так и не перерос полковника, — понимаешь, я политик, не управдом. Разбирайтесь сами.

Стали разбираться, и, наверное, потому что Мастаев по жизни многого не имел и не требовал, стали находить некий компромисс, по крайней мере, как бы ни умалялась былая роль Вахи, а кое-кто его заслуги помнил, посему было решено до восстановления Грозного оставить за ним чуланчик и бывшую квартиру Кнышева, что над чуланчиком, как в доме появились «новые» чиновники — назначенцы из Москвы: Бааев Альберт — министр финансов, Якубов Асад — главный милиционер, и, что самое интересное, Руслан Дибиров — военный комендант «Образцового дома», который, понятное дело, поселился в прежней квартире, на которую Мастаев, в свою очередь, предъявил документы и права.

— Ваха Ганаевич, — по-русски, строго говорил Дибиров, — вы думаете, мы не знаем, что вы агент Москвы и по указке Кнышева постоянно подтасовывали итоги выборов?

— Ты мне смеешь говорить такое? — Мастаев забыл, что Руслан брат Марии. Ну а Руслан с детства помнил нрав соседа, он машинально попятился и все-таки, как спасение, выдал:

— Мы проверим, как ты заполучил эти квартиры. Этим уже занимается наш шариатский суд.

— И ты, муж Деревяко, теперь поборник веры? — тут Мастаев понял, что в этом мире произошли какие-то перемены, а может, наоборот, ничего не произошло. По его сознанию, если Руслан Дибиров посмел выступить против него, то Дибиров — поборник нового, зарождающегося, новый герой. А сам Мастаев — уже вчерашний герой, герой, сегодня тормозящий развитие человечества, в данном случае маленькой Чечни.

Однако если мыслить по-прежнему, как учили, то есть по-ленински, то Дибиров — истинный большевик; по крайней мере так он стал выглядеть, когда надел свою кожанку, вызвал по рации охрану и угрожающе выхватил пистолет.

Быть может, все это имело бы моментальный эффект, если бы не навыки Мастаева, который, действительно, умел владеть оружием, да и своим телом, особенно ногами, по молодости отфутболившими не раз по заднице соседа. Вот в этом ничего не изменилось. И, отняв у нерадивого коменданта пистолет, Ваха только зашел в свой чуланчик, как заметил в окно — другой сосед Якубов со своей милицией на его чуланчик наступают. Вновь воспользовался Ваха потаенным лазом Кнышева. Через день он был в горах, где бросил клич средь своих оставшихся в живых боевых соратников. С этим небольшим, но боеспособным отрядом он появился во дворе «Образцового дома». И надо же такое — его соседи с детства в его чуланчике, под охраной, вроде в помещении для молитв. Обезвредив немногочисленную охрану, Ваха ворвался в родной чуланчик, а там Якубов, Бааев и Дибиров водку жрут.

Может быть, даже после этого, как водится, — сила на силу — и могли найти какой-либо компромисс. Да Мастаев не угомонился и, как власть предержащая объявила по телевизору, пошел вновь на крамолу — на «Образцовом доме» написал «Дом проблем», что расценили как попытку свержения существующего строя.

На следующий день мятежному Мастаеву предъявили решение шариатского суда Ленинского района города Грозного, где предписывалось не только освободить помещения «Образцового дома», но и в течение суток покинуть территорию Чеченской Республики Ичкерия.

— Как может быть в районе имени Ленина шариатский суд? — смеялся над документом Ваха. Однако он понимал, что с государственным аппаратом, по-ленински воспитанным аппаратом насилия шутить нельзя. Тем более что к «Образцовому дому» стали подтягивать службу национальной безопасности.

С глубоким спокойствием относился Мастаев к данной ситуации, понимая, что это вернее всего конец, и в то же время с любопытством ожидая другого начала. Однако все это сопряжено с кровопролитием, чья-то мать будет плакать. И тут как спасение появился со своей группой родственник Башлам — вот кто подлинный герой, полевой командир, бригадный генерал.

— Ваха, ты должен подчиниться решению большинства.

— Решению большевиков?

— Чего? — на свое счастье, этих тонкостей малообразованный Башлам не знает, да знает иное: ныне Мастаев антигерой и должен по решению суда покинуть Чечню.