Богатые наследуют. Книга 1 - Элизабет Адлер

Поппи поднялась наверх по мраморной лестнице и рассматривала портреты давно умерших Ринарди, пытаясь отыскать в их лицах сходство с Фелипе: его прекрасные густые волосы – у одного, зеленоватые глаза – у другого… Поппи думала, как хорошо смотреть на эти лица и знать, как выглядели те, кто жил до тебя… Она отвернулась с взволнованным и немного грустным вздохом.

– Какая вы красивая в этом простом белом платье, – сказал Фелипе, когда она медленно спускалась к нему по ступенькам. – Ледяная кожа и пламенеющие волосы – вы словно сошли с полотен Тициана, – его голос дрожал от глубокого чувства, когда он прошептал: Поппи, вы принадлежите Венеции. О, моя дорогая, боюсь, что я полюбил вас.

Глаза Поппи светились, как звезды, когда он обнял ее.

– Ах, да, да, Фелипе, – вздохнула она счастливо. – Да… Я тоже люблю тебя.

И когда Фелипе поцеловал ее, Поппи подумала: вот это, наверно, и есть настоящая любовь… Ведь она ощущала крылья за спиной, и вся ее кровь зажглась от ощущений, которых она никогда не испытывала раньше.

Но время летело быстро, и скоро их невинным тайным встречам должен был прийти конец. Поппи просто не знала, как рассказать обо всем тетушке Мэлоди и Энджел, но потом она просто выбросила это из головы и молила Бога о чуде – может быть, все еще будет хорошо само собой?

Она открыла для себя новый мир – мир чувственности, и ей не нужно было больше ничего – только быть в объятиях Фелипе; она жаждала его прикосновений на своем лице, шее, ощущения его пальцев в своих волосах, когда его губы тянулись к ее губам; и она чувствовала, что ей хочется даже большего – все ее тело жаждало его рук. Поппи стало казаться, что она теряет контроль над собой. Но, хотя она и ощущала, что он весь дрожит от страсти, Фелипе никогда не позволял себе ничего, кроме поцелуев.

– Ты словно или наверху блаженства или в безднах отчаяния, – говорила ей Энджел. – Я не понимаю, что с тобой, Поппи. И куда ты ходишь каждый день в полдень?

– Ах, пустяки – просто гуляю, – отвечала она беспечно. – По Венеции. Иду, куда глаза глядят…

– Ты теперь, наверно, знаешь город лучше, чем сами венецианцы, – вздохнула Энджел. – А я… Лично я буду очень рада, когда мы вернемся в Париж. Скоро осень – сезон званых вечеров. А здесь так скучно… Только вековые дворцы, картины и церкви… Знаешь, Поппи, я не могу дождаться, когда встречу каких-нибудь красивых парней.

Осталось только два дня. Поппи была в отчаянии. Только два дня на их поцелуи украдкой… Они плыли в занавешенной шторками гондоле по ленивой от полуденного зноя водной глади каналов, а мимо скользили неправдоподобно красивые дворцы Венеции, но Поппи забыла обо всем – и только плеск волн и возгласы гондольеров изредка нарушали иллюзию, что они одни в этом мире.

– Пожалуйста, Поппи, давай встретимся сегодня вечером, – умолял ее Фелипе, когда они плыли назад. – Я не могу вынести и часа, когда ты не со мной.

Но Поппи уже сказала ему, что это – невозможно; вечером они должны были пойти на прием и торжественный обед в американское консульство, и она уже волновалась – вдруг тетушка Мэлоди проснется раньше, чтобы получше приготовиться к этому событию. И хотя оба они не говорили об этом, они знали – им остался всего один полдень.

– Господи, да это же пустая трата времени, – жаловалась Энджел, разглядывая себя так и эдак в зеркале, когда Поппи застегивала ей на спине бесподобное платье мсье Вёрса цвета сапфиров. – Ты ведь знаешь, Поппи, – это платье я должна была бы надеть на какой-нибудь волшебный бал, а совсем не для того, чтобы поразить какого-то скучного старого дипломата.

– Ну и что, не обращай внимания, все равно ты выглядишь в нем потрясающе, – отмахнулась Поппи, глядя на нее с восхищением. – О, Энджел, иногда я думаю – ты такая красивая, что у меня дух захватывает.

Безмятежно улыбаясь, Энджел посадила крошечную бриллиантовую бабочку на свои белокурые волосы.

– Тогда это еще обиднее… Только представь себе, Поппи, какой эффект оно могло бы произвести! Подумай о красивых молодых французах – им бы понравилось…

Она быстро взглянула на Поппи в ее сером бархатном платье, пышная юбка которого словно струилась мягкими, волнующимися складками; рыжие волосы были убраны наверх в красивый узел.

– Да ты сама выглядишь неотразимо, – засмеялась Энджел озорным смехом. – Как каскад ртути, разогретый твоими огненными волосами… и вообще ты вся сияешь в последнее время. Интересно, где это ты пропадаешь, когда мы дремлем в наших постельках, а, Поппи? Когда наступает полуденный зной?.. Только не говори мне, что ты смотришь на картины и статуи – я все равно тебе не поверю! Давай же, Поппи, не темни, расскажи мне все… Ты выглядишь так, словно ты сейчас лопнешь от своего секрета.

– Ах, Энджел, – вздохнула Поппи, но глаза ее сияли. – Я влюблена!

Она снова вздохнула, но на этот раз с облегчением, когда правда, наконец, вырвалась на свободу; неожиданно она почувствовала уверенность, что если она расскажет Энджел все – о своем внезапном глупом обмане, о стремлении быть ее настоящей сестрой, о Фелипе и о том, как сильно они любят друг друга – то тогда чудесным образом все будет хорошо. – Он такой замечательный, – Поппи вся искрилась от счастья, – я встретила его у Флориана, и мы видимся с тех пор каждый день, и я…

– Ну что, готовы, девочки? – раздался голос тетушки Мэлоди, а потом и сама она медленно вплыла в комнату, такая великолепная в пурпурном кружевном платье; пять рядов крупных жемчужин обвивали ее пухлую шею, и сооружение из тюля и перьев венчало ее прическу.

– Мой Бог! – воскликнула она, разглядывая их в лорнет. – Должна признать, что мсье Вёрс[13] стоит наших денег!

Ее пухлые круглые щеки задрожали, когда она засмеялась собственному каламбуру.

– Worth и worth, – повторяла она, утирая глаза носовым платком. – Но как бы там ни было, девочки, вы выглядите чудесно. Пойдемте быстрее, иначе мы опоздаем!

– Расскажешь мне все потом, – шепнула Энджел восторженно, когда они поспешили за тетей из комнаты.

Американское консульство занимало нижний этаж внушительного вида палаццо; апартаменты генерального консула находились на втором этаже – это были самые впечатляющие комнаты во всем дворце. Потолки украшенного золоченой лепниной салона являли собой изощренный калейдоскоп синевы и пурпура со вспышками позолоты; краски до сих пор не поблекли от времени и влажности венецианского воздуха. И с этого буйства и великолепия цвета каскадом тысячью мелких хрустальных сверкающих капелек спускались великолепные люстры, разливающие мягкий ровный свет на толпу элегантно одетых гостей, украшенных мерцающими драгоценностями.