Академик Ландау; Как мы жили - Кора Ландау-Дробанцева

Они заступаются за моего "наглядно-квантово-механического Дауньку". Они на страже больного! Это говорило о том, как имя Дау популярно в Москве. Звонки продолжались долго, очень долго. В больницу к Дау я приехала счастливая и веселая, думая о том, что если бы не Коруша, Дау сейчас мог быть уже в нейрохирургии. Вот он им задал бы жару! Он уже лев. Нет, они сами привезли бы его обратно. Они глубоко заблуждаются, такого насилия над личностью он никогда бы не вынес. Он бы им показал, где раки зимуют.

Позже очевидцы из нейрохирургии мне рассказывали, что, когда Владимир Львович доложил Егорову о срыве их планов, Егоров выскочил как бешеный и о какой-то рубильник здорово разбил себе голову. Он кричал: второй раз его мероприятие срывается. Следовательно, первый раз — это когда он уверял, что для энцефалограммы больного нужно перевезти в институт. Ведь потом энцефалограммы делали в больнице Академии наук.

Глава 48

Мы с Дау и медсестры вышли на прогулку. Встретили профессора Румера. Дау был с ним в дружбе, он приехал из Новосибирска в командировку. Я с Румером шла позади Дау, Румер обратился ко мне с просьбой:

— Кора, разрешите, я у вас остановлюсь на время моей командировки в Москве?

Дау моментально остановился, повернулся к Румеру и сказал:

— Рум, ни в коем случае. Я не разрешаю. Кора очень замученная, ей очень много хлопот со мной. Соне, своей сестре, я тоже не разрешил останавливаться у Коры.

Рум был приятно поражен. Боже мой, да Дау совсем прежний.

— Дау, прости, я этого не учел.

И тихо мне сказал: "А я слыхал, что он в плохом состоянии. Женя наговорил страшных вещей о состоянии Дау!".

— Его изводят боли, — сказала я.

Боль не сокрушает, она изматывает. Сейчас болели пальцы.

После неудавшегося похищения Дау Владимир Львович был отстранен. Дау уже хорошо ходил и сам посещал кабинет физкультуры. В физкультурном кабинете нас приветливо встретила врач-методист Людмила Александровна. Вдруг Дау остановился как вкопанный. Я удивленно взглянула на него. Яркий пламенный порыв был в его сияющих глазах. Он быстро мне сказал: "Ты, Коруша, иди домой. Я здесь останусь с Танечкой".

Его глаза смотрели на Людмилу Александровну. Она была действительно дивно хороша. Я моментально смылась, вполне разделяя его восторг. Бедный мой Зайка, у него появились физические недостатки, но он все забыл, увидев поистине красивую молодую женщину. Пойти объяснить Гращенкову, что клетки мозга остались прежними?!

Глава 49

Часто на прогулках в больничном парке Дау ожидали иностранные корреспонденты. Они каждый на своем языке обращались к Дау, брали у него интервью, вынимали портативные магнитофоны, записывая его ответы на пленку. Я была уверена в ответах Дау: он говорил, что думал. Эти корреспонденты присылали мне журналы, я гордилась ответами Дау, когда он мне читал их по-русски. Но эти иностранцы еще просили автографы. Дау давал свои автографы, но писал он ужасно. Он и раньше писал плохо, а сейчас буквы разлетались по всему листу. Меня все время очень угнетала мысль, чтобы Дау не считали после травмы неполноценным. Его автографы ужасны. Просто писать его не заставишь, но ему нужно потренировать руку, чтобы он хорошо умел написать свою фамилию. Я принесла ему ручку и бумагу и попросила:

— Дау, я хочу получить деньги Нобелевской премии, ты мне их ведь подарил?

— Конечно, Коруша, они твои.

— Тогда напиши на мое имя доверенность.

— Коруша, а это обязательно? Ты лучше в институте напечатай, а я подпишу. — Даунька, я не хочу, чтобы в институте знали.

— Ну, хорошо. Давай напишу.

Он написал, но как!

— Дау, это нельзя даже никому показать. Напиши снова. Пиши помельче.

Каждый день я просила его переписать приличнее. Он стал писать заметно лучше. Эти доверенности на Нобелевскую премию мне были не нужны. Я их все складывала в ящик его тумбочки.

Наконец, до Ленинграда долетела весть, что я отказалась от Дау, не захотела взять его домой. Срочно приехала Элла с письмом Сони в больницу.

— Дау, вот мама прислала тебе очень важное письмо. Прочти его при мне. — Элла, мне лень его читать, прочти сама мне его вслух.

Элла стала читать.

Я не присутствовала, мне рассказали медсестры. Соня в письме, отчаянно ругая меня, заявила, что она приедет и заберет Дау к себе в Ленинград. Дау, не дослушав письма, запретил Элле читать дальше. Сказал:

— Убирайся вон с этим мерзким письмом. Как смеет Соня, ничего не зная, ругать Кору. Я сам не хочу домой. Я болен. Я еще очень сильно болен, мне домой рано.

Элла начала успокаивать Дау:

— Я уйду, но ты, пожалуйста, когда успокоишься, прочти мамино письмо. Вот смотри, я это письмо положу в ящик твоей тумбочки.

Открыв ящик тумбочки, она увидела там не одну доверенность, написанную рукой Дау. Прочтя содержание, она спросила:

— Эту доверенность, что ты даришь вседеньги Нобелевской премии Коре, написал по просьбе самой Коры?

— Да, конечно, — ответил Дау.

За сравнительно небольшой отрезок времени пребывания Дауньки в больнице Академии наук назначен уже третий главврач, некто Сергеев. С первой встречи со мной, он начал меня убеждать, как полезно больным выздоравливать в домашних условиях. Меня это озадачило:

— Мне непонятен ваш разговор. Лично я здорова и болеть в вашей больнице пока не собираюсь!

— Нет, что вы. Речь идет о вашем муже.

— Мой муж, академик Ландау, действительно болеет во вверенной вам больнице. Но почему вы сами не поговорите с ним на данную тему?

— Я говорил. Он не захотел со мной обсуждать этот вопрос, заявив, что он еще очень серьезно болен и нуждается в больничном уходе.

— Товарищ Сергеев, я согласна с мужем, если хотите знать мое мнение. Мы сейчас стоим на пороге зимы. У мужа очень вздут живот, лежать он не может. Большие газообразные образования в кишечнике заставляют его по 18 часов в сутки ходить по длинным больничным коридорам. Он стал уже очень хорошо ходить. У нас дома нет длинного коридора. А наступает зима. Прогулки во дворе могут оказаться опасными. Зимой скользко, а он только встал на ноги. Я готовлюсь взять мужа домой весной. Это всего через три месяца.

И готовилась очень серьезно. Гарика я перевела вниз. Гарикину комнату оборудовала под физкультурный кабинет. Уже установили шведскую стенку, лестница, ведущая наверх, обогатилась добавочными отполированными перилами из розового бука, чтобы Дау смог сам подниматься и спускаться по лестнице.

В его кабинете — над постелью, у постели, у дверей прохода в ванную — появились поручни из нержавеющей стали. Я считала, что это поможет Дау самому, без посторонней помощи передвигаться по квартире. В ванной, которая помещается наверху рядом с кабинетом, я установила добавочный унитаз. Унитаз и умывальник в ванной были снабжены также хорошо укрепленными стальными поручнями.