Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал - Вера Камша

Эпинэ слишком хорошо помнил о Маранах, чтобы сразу объявлять о смерти Альдо, но что-то предпринять следовало немедленно. Городом займутся Карваль и Халлоран, Левий им поможет, а манифест придется писать Инголсу, только сперва нужно дать придворным время разбежаться, по возможности сохранив лицо. Собрать Совет эориев? Дикон болен и в отчаянье, Придда нет, старшего Тристрама — тоже. Остаются Карлион, Берхайм, Дэвид и… Алва. Законный регент Талига. Хозяин Моро. Бывший эр Дикона. Он удержит город от мести. Если захочет…

Сверкнуло, отразившись от щита со Зверем, солнце, свежая позолота сияла нестерпимо ярко. Теперь на Марагонскую лестницу вернут трофеи Франциска и Рамиро. Если, разумеется, их не сожгли, но гербы и знамена — дело двенадцатое. Игрушки для королей, за которых правят маршалы и кардиналы.

— Господин Эпинэ! — Окрик был громким, но каким-то писклявым. — Потрудитесь остановиться!

На верхней площадке у нагнувшего рогатую голову новенького позолоченного атлета стоял Лаптон. В окружении «полуденных» с алебардами. Брякнуло и за спиной. Робер обернулся. Вниз дороги тоже не было.

— В чем дело? — осведомился Иноходец. Вопрос для Лаптона оказался слишком сложным. Толстяк шумно задышал и завертел головой. Из-за его спины вынырнул Вускерд.

— Господин Эпинэ, — в отличие от гимнет-капитана экстерриор говорить не разучился, — вы арестованы как ближайший друг и пособник узурпатора.

— Кого? — переспросил Робер. Он просто недопонял, но Вускерд оскорбился и разразился речью. О кровавом Ракане, святых Фердинанде, Катарине и Алве, гнусном предательстве и страданиях всех честных талигойцев. Речь была прекрасной и даже правдивой, но Робер расхохотался прямо в холеное, праведно возмущенное лицо. Он не собирался никого оскорблять, все вышло само собой, а остановиться не получалось. Иноходец задыхался от смеха в кольце гимнетов и гвардейцев. Выпученные глаза Лаптона, топорщившийся ус какого-то «полуденного», солнце на рогах статуи — все вызывало у пособника приступы непростительного хохота.

Вускерд с достоинством скрылся за разноцветными по случаю переворота спинами, Лаптон тоже отступил. Закатные твари, они же боятся… Помнят про разбойников у Марианны, не хотят нападать, но Дорака с кэналлийцами все равно боятся больше.

— Герцог Эпинэ, — потребовали из-за солдатских спин, — сложите оружие! Мы гарантируем вам безопасность и справедливость. Лишнее кровопролитие лишь ухудшит ваше положение…

Ничего оно не ухудшит, нечего тут ухудшать. Все еще задыхаясь, Эпинэ вытащил шпагу. Вускерд понял неправильно и исчез уже окончательно. Лаптону деваться было некуда — зад гимнет-капитана упирался в постамент рогатого. Солнце мазануло по золотой морде; казалось, та брезгливо морщится. Робер вновь взвыл и замахал свободной рукой на радетелей дела Олларов. Гимнеты переминались с ноги на ногу, по волоску отступая от спятившего маршала.

— Дальше, — простонал Робер, понимая, что все опять сделали за него. — Лаптон… Досказывайте… Я… вас не трону…

— Я не понимаю! — с обидой произнес толстяк, прижимаясь к недовольному рогачу. — Что здесь смешного?

— То, — выдавил из себя Эпинэ, — что… заговор… против Альдо… был… Говорите же… Я… слушаю… Что… вы… предоставляете?

— Жизнь, — все так же обиженно повторил Лаптон. — Вас препроводят в Багерлее, где вы и останетесь под надежной охраной. Вашу дальнейшую судьбу определит законный регент Талига герцог Алва. К нему уже выехал барон Кракл…

Плохо подобранные пуговицы могут погубить любой костюм. Так утверждал Ив, так полагал и сам Марсель, потому и был собой крайне недоволен. Спустить собаку на провинциальных дуралеев сам Леворукий велел, но манера… Варастиец, как есть варастиец! Сбежавший от воинских тягот прожигатель жизни никогда бы так себя не повел, а ведь у Капуль-Гизайлей болтался Дарави. Кавалер вряд ли забыл, как виконт Валме, будучи совершенно трезв, бросил вызов четверым отнюдь не слабым противникам. Подобные «пуговки» превращали изысканный вечерний туалет с подбрюшником в черно-белый мундир, а выходить из игры Марсель не собирался, хотя решение это далось с трудом. Одна половина виконта рвалась за Алвой на север, другая намеревалась досмотреть столичную мистерию до конца, при необходимости оный конец подправив. Последнее требовало выдержки и такта, которые сегодня почему-то отказали.

Валме слегка поморщился, представляя, что бы изрек в связи с сыновней промашкой папенька, и пересчитал покрытые пылью бутылки. Каяться Алве не хотелось, но в скандале было нечто не позволявшее выбросить его из головы. Наглость Фальтака и Сэц-Пьера, плач Эвро, ужас Марианны, непонятная лихость самого Марселя — все это как нахлынуло волной, так и отступило, но на мокром песке остались ракушки и бледная глубоководная рыбина. Видимо, ядовитая.

Виконт подхватил поднос с уже наполненными бокалами, привычно глянул под ноги и вспомнил, что Котик остался утешать даму. Когда пес вернется в посольство и не обнаружит Алвы, он примется ныть. Что поделать, с некоторыми людьми расставаться непросто. Весьма. Именно так бы сказал пройдоха Габайру, да исцелятся все его хвори и да переживет он расхищение винного погреба.

— Господин Первый маршал, — патетически воскликнул Валме, — знаете ли вы, что, моя голову, мы отрекаемся от своего естества? Это ли не повод оставить Габайру без сорокалетней «Крови»?

Рокэ не ответил. Он лежал ничком на бежевом ковре, вдруг расцветшем темно-красными гвоздиками. Марсель вполголоса выругался. Совершенно по-адуански.

Вместо обезболивающего Ричард выпил вина. Он не хотел, не имел права спать, а лекарские снадобья неминуемо бы вызвали сон, и Дикон их вылил. Терпеть было еще трудней, чем после леса Святой Мартины, и все равно сдаваться юноша не собирался. Сюзерен погиб, но Талигойя жила и нуждалась в защите. В еще бо́льшей защите нуждалась Катари. Оставлять королеву в руках Левия было нельзя, но увести ее из Нохи может только Иноходец, который сейчас ничего не соображал.

Собственными руками застрелить друга и государя, исполняя его же приказ, государя, которого не успел спасти, опоздав всего лишь на минуту… От такого сломается и более сильный. Смог бы он сам спустить курок, Дикон не знал — все вышло слишком страшно и стремительно.

— Монсеньор, конные носилки готовы, но доктор высказывает озабоченность…

— К Леворукому!

Дикон встал. Быстрее, чем нужно, за что и поплатился. В глазах потемнело. Слуга рванулся на помощь, но юноша вывернулся и даже не застонал.