Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

Незнакомка, на лестнице, носила полувоенную форму. Она двигалась изящно, спина у нее была прямая. Девушка шла, покачивая узкими бедрами. Петр подумал:

– Она, наверное, хорошо танцует, как и все здешние девушки…, – он вел машину к Барахасу, представляя незнакомку без ее юбки и кителя. Петр оборвал себя: «Ты ее больше никогда не увидишь». У нее были свежие, розовые губы и длинные, темные ресницы. Петр, в Москве, никогда не встречал таких женщин.

– Ноги, – понял он, – летом девушки в Москве тоже ходят без чулок. Но у нее были гладкие ноги. Я и не знал, что такое возможно…, – он остановил машину на запыленной, деревенской дороге. На западе разгорался ветреный, алый закат. Тройка истребителей шла на посадку. Подышав, успокоившись, он завел рено.

Воронов ехал не на аэродром. Республиканское правительство приняло решение о расстреле заложников, из городских тюрем. Арестовывали священников, симпатизировавших националистам, политиков, жен и детей офицеров Франко. Перед отъездом в Валенсию, правительство передало полномочия по обороне города спешно сформированному совету. Руководителем комитета общественной охраны назначили Сантьяго Каррильо, коммуниста. Он, вместе с генералом Орловым и Эйтингоном, представителями советской разведки, организовывал расстрелы.

Заключенных, грузовиками, вывозили на поля в Паракуэльос-де-Харама. Трупы хоронили в общих рвах. Расстрелы начинались вечером и продолжались всю ночь. Воронов припарковал рено рядом с вереницей пустых машин. Два грузовика стояли прямо в поле.

Петр заметил Эйтингона, в неизменной кепке. Генерал Котов внимательно наблюдал за взводом республиканских солдат. В Испании быстро темнело. Полоса заката едва виднелась на горизонте. В штабе фронта Петру сказали, что у них нет досье на предполагаемых немецких агентов. Воронов, в общем, и не надеялся его получить. Понятно было, что фон Рабе придется искать самим.

За грузовиками солдаты копали ров, оттаскивая трупы. Петр пожал руку Эйтингону. Начальник усмехнулся:

– Жаль, ты не видел. Янсон приезжал, научил товарищей, как правильно расстреливать. При казни белогвардейцев, после антоновского восстания, они использовали пулеметы. Сокол отлично владеет оружием, хоть сейчас в окопы…, – Эйтингон указал на несколько чешских пулеметов ZB-26, расставленных по полю.

Заревел мотор очередного грузовика, солдаты откинули борта. Эйтингон похлопал Воронова по плечу:

– Невозможно разговаривать в таком шуме. Поехали в город, на квартиру. Здесь все будет в порядке, – он обернулся, – сегодня в плане стоит пять сотен человек. Ребята его выполнят.

Воронов безучастно посмотрел на женщин с детьми. Солдаты выстраивали их вдоль наспех возведенной стены, из деревянных щитов. Было ветрено, развевались подолы платьев. Дети плакали, матери прикрывали их головы руками. Заработали пулеметы, Воронов поморщился: «Действительно, самого себя не слышишь. Машина рядом, Наум Исаакович».

Они пошли к дороге, на поле настала тишина. Эйтингон посмотрел на часы:

– Дело пошло веселее. Янсон сегодня летал в связке с английским пилотом. Очень его хвалил. Некий майор Стивен Кроу. Запомни его, – велел разведчик, – надо ближе к нему присмотреться.

Кивнув, Петр открыл Эйтингону дверь машины.

В квартире на Пасео дель Прадо было тихо. С улицы слышался шум голосов, музыка. Скрипели тормоза, издалека доносились гудки автомобилей. По высокому потолку метались отсветы фар. Тони лежала, в своей комнате, не зажигая электричества, затягиваясь папиросой.

Она добралась на бульвар после полуночи. Рено вилял по узким улицам Мадрида. Она сидела, молча, глядя прямо вперед. Девушка надеялась, что Изабеллы дома не окажется. Поднявшись на второй этаж, по выложенной плиткой лестнице, Тони позвонила в тяжелую, старомодную дверь квартиры. Подождав несколько минут, она приподняла цветочный горшок на подоконнике. Летом они оставляли здесь ключи. Связка придавливала записку: «Ушла на свидание с майором Кроу, буду поздно. Надеюсь, ты благополучно добралась до Мадрида. На кухне сыр и хамон. Целую, приятных снов».

Тони смогла открыть дверь и поставить пишущую машинку на пол. Бросив сумку, она опустилась на деревянные половицы, уронив голову в ладони. Девушка скривила лицо от боли, часто дыша, беззвучно завывая.

Машина не доехала до Барахаса. Рено даже не покинул центр города. Миновав Королевский театр, молодой человек припарковал автомобиль у элегантного дома. Тони узнала кафе, на первом этаже, куда они с Изабеллой часто ходили, летом. Водитель вежливо подал ей руку. Вздернув подбородок, Тони подхватила машинку: «Спасибо, товарищ, я сама».

Его глаза, на мгновение изменились.

– Третий этаж, – коротко сказал молодой человек, – дверь справа. Можете не волноваться, место безопасное.

В полном молчании они поднялись наверх. Водитель открыл дверь квартиры, Тони увидела большое зеркало в передней, столик черного дерева с телефонным аппаратом. Она повернулась к молодому человеку: «Давайте…»

Девушка осеклась. Он стоял, едва заметно улыбаясь, держа в руке браунинг. У Тони был свое оружие:

– Наверняка, франкист. Но у него акцент в испанском языке. Немец? – она не успела потянуться к висевшей на плече сумке. Не сводя с нее оружия, водитель легко снял ремень и пристроил торбу на крючок:

– Вещи побудут здесь, леди Холланд. Пойдемте, – он указал браунингом на двери, у Тони за спиной.

– Он знает мой титул…, – Тони оказалась в скромно обставленной гостиной. Девушка заметила радиоприемник, патефон и старомодный шкаф. На полках лежало несколько испанских книг, стол покрывала кружевная скатерть. Вторые двери были приоткрыты. Тони, краем глаза, увидела кровать. Он даже отодвинул для нее венский стул.

Дуло пистолета уперлось ей в висок. Холодный голос, размеренно, сказал:

– Сейчас я буду говорить, а вы слушать. Понятно? – он пошевелил пистолетом. Тони заставила себя кивнуть. Она скосила глаза в сторону окон. Их в гостиной было два, они выходили во двор. Молодой человек, коротко, заметил:

– Не советую производить шума, леди Холланд. Иначе свидание закончится, – он щелкнул пальцами свободной руки, – неприятным образом.

Он знал о Тони очень многое. Он рассказал, что девушка училась в Кембридже и писала в левые газеты, что она дочь герцога Экзетера, близкого друга Уинстона Черчилля, и у нее есть старший брат, наследник титула. Незнакомец не представился. Тони, внимательно, слушала его:

– У него не английский акцент, и не французский. Кажется, он немец. Максимилиан фон Рабе…, – она вспомнила запись в книге постояльцев, в пансионе, в Кембридже:

– Я уверена, это он. Он за мной следил, и в Англии и здесь…,– лицо леди Антонии дернулось:

– Сучка. Она ходила в пансион, и выяснила мое имя. Она слышит акцент…, – Макс заставил себя успокоиться: «Ничего страшного. Когда она увидит фотографии, она все забудет, даже как ее зовут».

Разложив отпечатки веером на столе, он придавил снимки браунингом. Рядом Макс пристроил вырезку из журнала «Леди». Увидев животный ужас в ее глазах, фон Рабе поздравил себя: «Все пройдет отлично».

Макс подготовил схему квартиры. Он собирался провести леди Антонию по обозначенным в ней точкам, и обучить девушку правильным, как это называл Макс, позициям. Он хотел получить фотографии с отчетливо изображенными лицами. В Кембридже он делал снимки сам. Макс боялся, что они получатся размытыми, однако немецкая техника не подвела. Квартиру оборудовали несколькими камерами и микрофонами. Звук Максу тоже был важен. Он хотел, чтобы леди Антония и ее гость не проводили время молча.

– Вряд ли такое случится, – усмехнулся он про себя, – я помню, она довольно громкая девушка. Но мне нужно, чтобы русский тоже говорил. Значит, так и будет.

Тони не могла поверить своим глазам. Она никогда в жизни не видела таких снимков. Девушку затошнило, она прижала руку ко рту, но справилась с собой. Она смотрела на вырезку из «Леди»:

– Я помню платье. Из шелка, цвета слоновой кости. Я надела мамины жемчуга. Папа подарил маме ожерелье, когда я родилась…, – Тони, с другими дебютантками, делала реверанс его величеству, и принцу Уэльскому. Тони помнила имена девушек, помнила вкус чая, в Букингемском дворце:

– Ее величество рассказывала, как меня крестили…, – мать Антонии, леди Элизабет, была фрейлиной у Марии Текской. Королева стала крестной матерью девушки:

– Принцесса Уэльская спрашивала, не хочу ли я стать фрейлиной. Его величество сказал, что очень ценит заслуги моего отца перед короной…, – Антония не могла отвести глаз от фотографий, четких, резких. Лица мужчины видно не было. Тони, наконец, нашла силы поднять голову:

– Вы мерзавец, мистер фон Рабе! Это насилие, я могла бы пойти в полицию…, – она осеклась, заметив его усмешку: