Простые смертные - Дэвид Митчелл

– О, я бы сказал, что Афра Бут попала в самую точку, – я неторопливо отпил воды, – если, конечно, ваше представление о «чтении», как и у самой Афры, сводится к тому, чтобы пробежать глазами заднюю страницу обложки в курилке туалета за минуту до выхода в эфир.

Мое саркастическое замечание вызвало фальшивую улыбку на устах Мейв Мунро, которую весьма часто можно было видеть то убеждающей, то умоляющей, то скулящей рядом с Афрой Бут в клубе «Омела».

– Хорошо… А что вы скажете насчет не слишком благосклонной рецензии Ричарда Чизмена?

– Какое крещение можно считать завершенным без проклятья ревнивой волшебницы?

Смех; охи, ахи; срочные переговоры в Твиттере. «Daily Telegraph» сообщит об этом инциденте на полосе, посвященной литературе и искусству; Ричард Чизмен соберет группу борцов за права геев, и они вручат мне премию «Изувер года»; Гиена Хол будет размышлять о возможных доходах с продажи моего нового романа, а юный Ник Грик, благослови его Господь, будет страшно всем этим озадачен. Американские писатели вообще до отвращения любезно друг к другу относятся; торчат в своих бруклинских мансардах и пишут друг другу положительные рекомендации, когда кому-то из них вдруг предложат должность университетского профессора.

– Давайте продолжим дискуссию, – с чуть меньшим энтузиазмом предложила Мейв Мунро своим звонким, как флейта, голоском, – раз уж мы сразу так сильно вырвались вперед.

– Что заставляет вас думать, что «вы так сильно вырвались вперед», Мейв?

Она слегка улыбнулась:

– Главный положительный герой вашего романа «Эхо должно умереть» – писатель, как и вы, однако же в ваших мемуарах «Продолжение следует» вы снимаете стружку с романов о писателях-романистах, называя подобные произведения «инцестуальными». Так как же расценивать вашего Тревора Апворда? Это резкий разворот, или же вы теперь находите инцест явлением более привлекательным?

Я откинулся на спинку стула, улыбаясь и чувствуя, что большинство сторонников моей интервьюерши уже переметнулось на мою сторону.

– Поскольку я никогда не читал лекций на тему инцеста уроженцам Оркнейских островов, Мейв, я бы, пожалуй, все же остался на прежних позициях относительно данного вопроса: писатель может писать один и тот же роман ad infinitum[163]. Или же он кончит тем, что станет преподавать писательское мастерство бездарным неумехам в привилегированном колледже на севере штата Нью-Йорк.

– И все же… – Мейв Мунро выглядела именно так, как и должна была выглядеть: уязвленной. – …Политик, который постоянно меняет свою позицию, считается колеблющимся, то есть не имеющим устойчивого мнения.

– Фредерик де Клерк переменил свое мнение о Нельсоне Манделе[164] как о террористе, – гнул свое я. – Джерри Адамс и Йен Пейсли[165] переменили свое мнение относительно насилия в Ольстере. А я в данном случае скажу так: «Давайте послушаем тех, кто способен колебаться и менять свое мнение».

– Тогда позвольте спросить вас вот о чем. До какой степени Тревор Апворд[166], мораль которого, скажем, весьма и весьма эластична, является копией своего создателя?

– Тревор Апворд – мудак и женоненавистник, и на последних страницах романа он получает в точности то, что заслужил. И как только вам могло прийти в голову, дорогая Мейв, что такая великолепная задница, как Тревор Апворд, – я изобразил самую невинную улыбку, – может хоть в малейшей степени быть списана с Криспина Херши?

Из туманных сумерек то и дело выныривали грязный лес и холмы Херефордшира. Влажный воздух касался моего лица, словно гигиеническая салфетка в салоне бизнескласса. Мы – то есть я, приставленный ко мне «фестивальный эльф», девушка – рекламный агент и издатель Оливер – бродили по деревянным мосткам, проложенным над раскисшей землей, мимо будок, где продавали кексы без глютена, солнечные панели, натуральные губки, фарфоровых русалок, колокольчики, настроенные на «конкретно вашу» ши-ауру, зеленый карри, без БАД и ГМО, электронные читалки и гавайские саронги ручной работы. Я, то есть писатель Криспин Херши, напялил привычную презрительную маску, желая обезопасить себя от нежелательного общения, но в душе все-таки пел какой-то тоненький голосок: Они тебя знают! Они тебя сразу узнают! Ты вернулся, ты никогда и не уезжал отсюда… Когда мы наконец добрались до шатра, торгующего книгами, где стояло несколько столиков для раздачи автографов, то все четверо так и застыли в изумлении.

– Черт побери, Криспин! – сказал издатель Оливер, хлопнув меня по спине.

А «фестивальный эльф» весело заметил:

– Не только Тони Блэр собирает такую аудиторию!

– Ага! Сплошной восторг! – сказала рекламная девица.

В шатре просто кишели профессиональные игроки, которых сдерживали фестивальные охранники, собрав в нервно трясущуюся очередь верных поклонников Криспина Херши. Посмотри на мои работы, Ричард Чизмен, и можешь впадать в отчаяние! Уже к выходным «Эхо должно умереть» будет переиздано, и деньги в Дом Херши потекут рекой! Я с победоносным видом уселся за столик, хлопнул стаканчик белого, поданный веселым «фестивальным эльфом», развернул конфету «Шарпи»…

…и только тут понял: черт побери, а ведь все эти люди здесь не ради меня! Они собрались ради какой-то женщины, сидевшей шагах в десяти за соседним столиком. Лично ко мне очередь была совсем небольшая: человек пятнадцать, а может, и десять. И все больше тощие сушки, а не аппетитные пышки. Издатель Оливер посинел, как ощипанный цыпленок, а я сердито потребовал от рекламной девицы объяснений.

– Но это же Холли Сайкс! – воскликнула она.

Щеки Оливера опять порозовели, и он вскричал:

– Это Холли Сайкс? О господи!

Я прорычал:

– Да кто она такая, эта чертова Холли Сайкс?

– Холли Сайкс – это Холли Сайкс, – саркастически заметила рекламная девица. – Автор знаменитых спиритуалистических мемуаров под названием «Радиолюди». И на подходе у нее книжка «Я – знаменитость… Заберите меня отсюда!». Актрису Пруденс Хансон застигли за чтением ее книги, и продажи сразу взлетели до космических высот. Директору фестиваля в Хей-он-Уай в последнюю минуту удалось устроить ее выступление, и все билеты в зале, снятом банком «Будущее сейчас», были раскуплены за сорок минут.

– Да здравствует Властительница Дум!

Я подошел к этой особе по фамилии Сайкс – странная фамилия для женщины[167]. Очень серьезная, худенькая, на щеках уже видны морщинки, значит, ей за сорок; в черных волосах поблескивают серебристые нити. К поклонникам она была неизменно добра и для каждого находила дружеское слово – что, на мой взгляд, доказывало лишь, что ей в жизни не так уж часто доводилось подписывать собственные книги. Зависть? Нет. Если она верит в подобное мистическое мумбо-юмбо, то она полная идиотка. Если же она все это ловко состряпала, то в ее душе живет торговец, скользкий, как змея. Чему тут завидовать?

Рекламная девица спросила, готов ли я начать подписывать книги. Я кивнул. «Фестивальный эльф» спросил, не хочу ли я еще выпить.

– Нет, спасибо, – ответил я.

Я тут надолго задерживаться не собирался. Мой первый почитатель приблизился к столу. На нем был ветхий коричневый костюм, принадлежавший, должно быть, еще его покойному отцу, а зубы у него были цвета коричневой карамели.

– Я ваш самый-самый-самый большой поклонник, мистер Херши, и моя покойная мать…

О господи! Лучше убейте меня сразу!

– Джин с тоником, – сказал я «фестивальному эльфу». – Больше джина, меньше тоника.

Последняя почитательница, некая Волумния из Ковентри, посвятила меня в соображения, которые возникли у тамошнего «Общества книголюбов» относительно моей «Красной обезьяны»: она сказала, что им «в общем понравилось», но они считают несколько утомительным бесконечное повторение таких эпитетов, как «дерьмовый» и «педерастический». Дорогой читатель, разве писатель Криспин Херши мог смолчать?

– Так зачем же ваше «Общество» выбрало для обсуждения такую дерьмовую книгу о педерастах, купленную в первой же вонючей лавчонке? – спросил я у нее.

Затем явились трое дилеров, которые хотели, чтобы я подписал целую кучу книг первого издания «Сушеных эмбрионов», зная, что тем самым стоимость каждой книжки увеличится фунтов на пять. Я спросил: «А почему я должен все это подписывать?», и один из дилеров тут же поведал душераздирающую историю, как они ехали «аж из самого Эксетера вроде как только ради этого, ну что тебе стоит, дружище, нацарапать тут свое имя?», так что я сразу ему предложил: если вы прямо сразу заплатите пятьдесят процентов от новой цены, то мы с вами договоримся. Дружище. Он, разумеется, тут же испарился. Ну и прекрасно. Значит, следующая остановка – вечеринка в честь премьеры в павильоне «BritFone», где мне предстояла короткая аудиенция у лорда Роджера и леди Сьюз Бриттан. Я встал… и вдруг почувствовал у себя на лбу прицельный огонек снайпера. Кто это так на меня уставился? Я огляделся и увидел, что за мной внимательно наблюдает Холли Сайкс. Ну что ж, возможно, и ей интересно посмотреть на настоящего писателя. Я щелкнул рекламной девице пальцами: «В конце концов, я – знаменитость, так что поскорей уведите меня отсюда».