За гранью снов (СИ) - Екатерина Владимирова

- Мама! - кричал он надрывающимся голосом. - Мамочка, помоги! Где ты, мамочка!.. Мама!..

- Не ори! - ударил его незнакомец, больно сжимая худенькое тельце в своих больших руках, а когда мальчик взвизгнул, наотмашь ударил его лицу.

Штефан заплакал еще громче, продолжая звать мать, умоляя ту прийти ему на помощь.

Но женщина не отозвалась. Молчал и ее супруг. Прижимая к себе маленькое тельце двухлетней дочери, умирающей от лейкемии, она беззвучно плакала, зажимая ладонями уши малышки. Отдавая жизнь одного ребенка в обмен на жизнь другого.

Штефана переправили за грань в это же утро, холодное и туманное. Продали с аукциона на Нижнем рынке через два дня. Попав к Скупщику, мальчик огрызался, брыкался, боролся до полного изнеможения, показывая характер. И рвался домой. Как никто до него в таком возрасте.

- Заткнись, щенок! - рыкнул на него Скупщик, пнув ногой в живот. - Здесь теперь будет твой дом.

- Я хочу к маме!

- Твоя мать продала тебя, - грубо отрезал тот. - Будешь делать то, что скажут, сможешь выжить. А будешь показывать норов, - он угрожающе навис над ним, огромный и ужасающий, замахнулся, ударил Штефана по лицу, рассекая губы и сломав нос. - Узнаешь, что получают рабы за непослушание, - Штефан заплакал, свернувшись комочком у стены, чем просто взбесил Скупщика. - Не ори, щенок! - пнул он его ногой. - Не ори, кому сказал! - продолжая наносить удар за ударом, кричал он. - Ненавижу, когда сопли распускают! Заткнись, сказал! С**а, заткнись, б***!

Он продолжал бить его до тех пор, пока мальчик, задохнувшись от собственных слез и крови, не потерял сознание. А уже через пару дней он попал к своему первому хозяину. Григорию Яцкевичу.

Он был жесток, измывался над ним, как душе было угодно, наслаждаясь мучениями и адской болью, читавшейся на мальчишеском лице. Штефан был для него своеобразной игрушкой для битья, он наказывал его за любую провинность, выбивая из него прыть, выносливость и внутреннюю силу.

- Моя мама найдет вас, - кричал мальчик, рыдая в голос от боли и страха. - Мой папа убьет вас. Он убьет вас!

Тот хохотал, брызгая слюной и сверкая безумными глазами.

- Никто тебя не станет искать, слизняк! Тебя продали, как старый хлам, как ненужную вещь, как игрушку. Никому ты не нужен, ни матери своей, ни отцу. Они продали, а я купил! Понял, щенок? Так что никто не придет и не заберет тебя отсюда. А еще раз заикнешься о доме, поколочу так, что ходить не сможешь!

Штефан не верил ему. Долго не верил в то, что происходит, куда попал и кем стал в этом странном мире. А потом в один миг всё осознал. Как загоревшаяся в мозгу вспышка, как спавшая с глаз пелена. Никто за ним не придет, никто не заберет его, он никому не нужен. Почему? Он был плохим мальчиком: делал что-то неправильно, не так, как того хотела мама? Он был послушным, не плакал по пустякам, не капризничал. Так почему же мама с папой не приходят за ним? Почему они отдали его… этому ужасному человеку?

А потом он понял, почему. И больше не спрашивал о родителях. Не заикался о доме. Молча негодовал, а потом... очень скоро, тихо ненавидел. В него вбили эту ненависть вместе с желанием вырваться отсюда. Он приспособился, он научился дышать этим воздухом, жить в этом мире. Он молчал, когда нужно было, симулируя рабскую покорность, но никогда не сдавался. Он знал, что рано или поздно, выберется из этого места. А когда выберется... Он не заглядывал так далеко в будущее, его научили жить одним днем, в котором ты либо выживешь, либо погибнешь.

Он не знал и долгое время не понимал, куда попал, ему пытались объяснить, но это были лишь пустые слова. Его вновь и вновь лишь ставили перед фактом. А факты на тот момент ему ни о чем не говорили. Он научился прятать истинные чувства за панцирем отрешенности, безразличия и холодности. Он откровенно презирал слабость, особенно собственную, - она ломала его, а он обязан был оставаться сильным, и терпеть не мог слез. Уже через год после того, как осознал, что с ним сотворили, он не проронил ни слезинки. Его били каждый день, когда-то сильнее и отчаяннее, порой мягче и слабее. Но всегда касались обнаженного тела кнутом или плетью. И тогда он научился терпеть боль. Он привык к ней. Он сросся с ней. И вскоре сам стал приносить муки другим.

Он озлобился. Добрый и благородный малыш, любивший животных, защищавший девочек и читавший книжки на чердаке своего дома, стал мстительным и злобным мальчуганом, не способным проявить даже что-то отдаленно похожее на добрые и светлые чувства. Он забыл о них. Они забыли его. Где-то глубоко внутри они таились и, возможно, ждали часа, когда смогут проявиться, но сквозь толщу льда и ненависти, захватившей детское сердце, словно в панцирь, сейчас выйти не могли.

В доме первого хозяина он прожил пять лет. Он ненавидел его, он клялся отомстить. Холодными ночами, избитый и покалеченный, как всегда, лежа в своей постели и глядя в серый протекший потолок, строил изощренные планы отмщения. С мечтами о мести о просыпался и засыпал все пять лет. До момента, когда слуга Бернарда Кэйвано случайно не увидел его в городе. Штефан хладнокровно доказывал что-то какому-то мужчине, а тот грозился избить его до полусмерти. Что, по всей видимости, Штефана ничуть не пугало, потому что он оставался мрачно отстраненным и равнодушным к происходящему. А мужчина тем временем схватил плеть, висевшую на поясе, и приказал мальчику повернуться спиной. Резко сдернул с того рубашку и один за другим стал наносить мощные, крепкие удары. Парнишка под напором хлыста не дрогнул и не проронил ни слова, лишь зубы стиснул. С его глаз в тот день не вырвалось ни слезинки.

Верноподданный Князя Кэйвано уже через неделю купил парня у прежнего хозяина и привез в Багровый мыс. И он попал из лап одного тирана в руки другого. Еще более мрачного, нелюдимого и устрашающего.

Бернард Кэйвано был жесток. Он был Князем, он был Королем, он был его Хозяином. Он воспитывался на жестокости. Он воспитывал жестокость. Он умел ею управлять, а потому и был опасен.

Он жил отшельником и отступником. В огромном замке, способном разместить более пяти сотен гостей, не проживало и пятидесяти. Сам Князь, его верный слуга, повар и около десятка слуг и рабов. Жены у него не было, детей тоже. Зато, как потом узнал Штефан, была любовница. Рабыня. Ее звали Алисией, и она умерла около восьми лет назад. С тех пор Бернард Кэйвано не подпускал никого в свою обитель.

Штефан даже не догадывался, какая роль ему отведена в замке, чей хозяин не стремился обзавестись окружением. Его избивали, ломали, почти кромсали на куски без видимых причин, будто вновь и вновь испытывая на прочность силу духа и характер.