Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек - Ханс Шерфиг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вот в старой школе вновь натирают полы. Снова чинят и красят парты. Пусть только кто-нибудь посмеет что-либо написать или нацарапать па них! Это хулиганство, вандализм, и виновные будут строго наказаны!
Наши мальчики теперь уже гимназисты. Класс раскололся — ученики зачислены на разные отделения. Появились новые предметы. А с ними новые заботы и тревоги. Мальчики впервые столкнулись с лектором Оремарком, а он оказался еще страшней Макакуса.
Макакус просто вспыльчив. А Оремарк, судя по всему, нарочно себя распаляет. Он упивается своим бешенством и всякий раз доводит себя до исступления. Верно, бессмысленное буйство доставляет ему наслаждение. Оно действует на него, точно освежающая, живительная ванна. Буйствуя, он имитирует знойный галльский темперамент, изображает этакого свирепого парижского шофера. И кажется, будто он отрешился от собственного «я» и с хладнокровным любопытством наблюдает за своим беснующимся двойником. Да, Оремарк — явление сложное.
Мальчики осваивают латынь, идя вперед семимильными шагами. Давно миновало время коротких параграфов и адаптированных текстов. Класс углубился в классическую литературу. Отроки черпают духовную пищу из культуры древности. Высоко парят наши мальчики. Однако нельзя забывать о грамматике. Грамматика — это основа всего. Она блестящий образец логики, которая способствует развитию научного мышления. Сёрен Кьеркегор28 написал стихотворение во славу латинской грамматики. Лектор Бломме не умеет писать стихи. Но он трепещет от восторга, когда поясняет хитроумные логические построения из грамматики Мадвига.
Школа ревниво добивается, чтобы ее питомцы знали намного больше учеников других школ. Недаром в нее принимаются лишь лучшие ученики, к которым можно предъявлять наивысшие требования. Для учащихся цикла новых языков программа предусматривает лишь четыре часа латыни в неделю. Но школа принимает меры к тому, чтобы практически удвоить это время — ученики должны быть знакомы с классической культурой. А то, для чего не хватит времени на уроке, они обязаны наверстывать дома. И нередко мальчики занимаются по ночам. Их заставляют писать сочинения на латинском языке, хотя программа этого не требует. Школа никому не позволит задушить классическое образование!
Школа — это государство в государстве. Что бы ни происходило на свете, школе нет до этого никакого дела. В обществе запрещено бить людей по лицу. Однако в школе, гордящейся своими классическими традициями, побои считаются законным средством воспитания. На этом поприще особенно отличается ректор.
Мальчики выросли. Многим купили настоящие мужские костюмы. За стенами школы люди обращаются к ним на «вы».
Но стоит им опоздать на урок, как их ждет затрещина!
Глава 38
— О ты, толстомясый Красе! — восклицает лектор Бломме. — Потрудись одолеть свою врожденную леность. Разверзни могучую пасть и начинай переводить заданное, жирный боров!
Не в первый раз Бломме прохаживается насчет толщины Тюгесена. Остроты эти не новы и не оригинальны. Но ученики терпеливо смеются. Они знают, какие факторы влияют на годовую оценку.
Запинаясь, Тюгесен начинает переводить: «Сосну еще не рубили и не спускали с родных гор, дабы с ее помощью посетить чужие земли. И люди не знали иных берегов, кроме собственных».
— Погоди! — прерывает его Бломме. — Дозволь немного полюбоваться твоей жирной физиономией. Ну, прямо вылитый Аполлон! Окажи такую любезность: поверни слегка свою аполлоноподобную главу, разумеется, если у тебя достанет на это сил!
Тюгесену не остается ничего другого, как повернуть голову, хотя он отлично знает, какая острота за этим последует.
— Ах, — говорит Бломме, — когда я рассматриваю тебя анфас, мне хочется взглянуть на тебя в профиль. Когда же я созерцаю твой профиль, мне не терпится снова увидеть тебя анфас.
Все ученики и с ними Тюгесен принужденно смеются. Громче всех хохочет примерный ученик Гаральд Горн, которого Цезарь ныне дарит своим благоволением и называет просто Гаральдом. Прошли те времена, когда его любимцем был Эллерстрем и он звал его по имени.
Эллерстрем сильно переменился. Нос его вырос несоразмерно с другими чертами лица, и пройдет еще много времени, прежде чем лицо сформируется.
— Господин Нос, — обращается к нему Бломме: теперь он всегда называет его так, — господин Нос, будь столь любезен и переведи дальше. Надеюсь, это не слишком тебя обременит.
Эллерстрем краснеет и начинает запинаться, путаясь в переводе, хотя дома он отлично подготовился.
Шутки на этом кончаются. Взор Цезаря грозно сверкает сквозь золотые очки.
— Нет, это беспримерно! Опять этот субъект пришел в класс неподготовленным! А сколько я выговаривал ему на прошлом уроке! Подумать только, раньше ты был таким прилежным мальчиком! А теперь — долговязый, ленивый балбес! — Неизменной авторучкой Цезарь делает роковую пометку в синей тетрадке.
И Эллерстрем отлично понимает, как она скажется на его годовой оценке.
— Продолжай теперь ты, Гаральд! Ты-то, надеюсь, знаешь урок.
— «В те времена еще не было прямой оловянной трубы. Изогнутого медного горна тоже не было».
Как всегда, учитель не может отказать себе в удовольствии отметить сходство существительного «горн» с фамилией ученика. Однако острота имеет еще и другой, затаенный смысл: она содержит явный намек на горбатый нос Эллерстрема.
Горн продолжает:
— «Не было также законов, выгравированных на меди... И люди не преклоняли колен и не страшились лика своего судьи».
— Конечно, лучше было бы сказать: «Не было также изогнутых горнов из меди». А дальше лучше так: «Толпа, склоненная в молитве, также не страшилась лика своего судьи». Латинское «neque» надо переводить как «также не». Это отрицание в сочетании с соединительным союзом. Там, где в датском после соединительного союза следует отрицательное местоимение или же местоименное наречие, в латыни ставится «neque» в сочетании с обычным местоимением или наречием. Там же, где добавляется отрицательное предложение, начинающееся с «enim», «tanem», «vero», «neque» заменяет «non». Наконец употребляется сочетание «neque—neque» в значении «ни-ни».
О словечке «neque» можно сказать очень много. Но еще больше можно сказать о способах выражения отрицания в латыни. Цезарь спрашивает, кто берется охарактеризовать эти явления. Тотчас же взлетают вверх руки учеников. Одни хотят, чтобы их спросили. Другие, напротив, стремятся лишь внушить Цезарю, будто они все знают, чтобы он не вздумал их вызывать.
Прямую трубу и изогнутый горн склоняют во всех падежах и числах. А глаголы «спускаться», «молить»
