Паутина и скала - Томас Вулф

Эстер постоянно употребляла слово «вычурный», и было оче shy;видно, что в ее устах это едва ли не худшая характеристика. Од shy;нако вспоминая, как она говорила на судне неизменно прямо, открыто, с убедительной искренностью – что считает пьесу Джеймса Джойса «Изгнанники» «величайшей пьесой всех вре shy;мен», прекрасно сознавая, что это просто-напросто вычурная, невразумительная вещь, ни в какое сравнение с «Улиссом» не идущая; как говорила о Дэвиде Герберте Лоуренсе чуть ли не с ре shy;лигиозным обожанием, словно Лоуренс не только создал пре shy;красные книги и волнующих персонажей, но и был вторым Ии shy;сусом Христом, открывающим путь к жизни и вечной истине; как рассказывала, что «подвергалась психоанализу» и говорила о психоанализе как о величайшей открытой людьми истине, нео shy;жиданном средстве исцелить все ярость, беспокойство и безу shy;мие, поражающие человеческие души двадцать тысяч лет, – слы shy;шав все это наряду с замечаниями об африканской скульптуре, примитивистской живописи, о Чарли Чаплине как величайшем трагическом актере, современных танцах и разговорами обо всех прочих подобных материях, украшающих жизнь утонченной публики, которые под демонстрацией свободомыслия и острого интереса к новым формам искусства и жизни представляют со shy;бой просто-напросто серую, скучную, безжизненную форму приспособленчества для тех, кто не в состоянии создать для себя новую жизнь, кто стремится главным образом держать нос по ве shy;тру – уже увидев, отметив у нее все эти тревожные признаки зна shy;комого культа, Джордж думал теперь в страдании и смятении ду shy;ха: является ли она очень способной «вычурной» личностью, притворяющейся простой, или, как и кажется, простой, прямо shy;душной, честной, ненавидящей все «вычурное».

Джорджа это мучительно беспокоило, потому что всякий раз, когда Эстер произносила это слово, он прилагал его к соб shy;ственной жизни и вспоминал письмо, которое написал ей. Тут он терзался стыдом и отвращением при мысли, что оно вышло напыщенным, витиеватым, вымученным и что вместе с тем пи shy;сал его кровью сердца – что корпел в настоящем труде, испы shy;тывал настоящие страдания, отчаяние, муки ради чего-то фаль shy;шивого.

Затем Джордж неожиданно вспомнил, что в последнюю ночь на судне Эстер проявила сочувственную натуру, расстраивалась, так как «не хотела видеть, как он страдает» – и ее слова, случай shy;ность их знакомства пробудили в его душе мучительное подозре shy;ние, что на его месте мог быть другой молодой человек, что он просто оказался на пути романтической женщины, когда та ис shy;кала приключений. Ему с горечью вспомнились все обстоятель shy;ства их знакомства. Он поморщился и попытался выкинуть их из головы. Понял, что ему хотелось бы познакомиться с нею как-то иначе.

Человек может созерцать всеобщий спектакль жизни с отст shy;раненностью циника или философа, забавляться ее обманами и безрассудствами, охотнее всего смеяться над безумием любви и любовника; но когда он становится актером в этом представле shy;нии, отстраненность исчезает, и когда дело касается его чувств и интересов, конфликт между общей правдой и отдельной страс shy;тью вызывает сомнение, боль, страдание. И теперь Джордж в ка shy;кой-то степени ощущал этот конфликт. Кто она – женщина, с ужасом ждущая наступления средних лет и желающая любовни shy;ка – какого угодно? Нет, редкостная красавица, которая предпо shy;читает его всем остальным. Что представляет собой его связь с нею - часть человеческой комедии безрассудства и иллюзорной страсти, очередной повтор бесконечного приключения возлюб shy;ленного юноши, неопытного деревенского простачка, впервые оказавшегося в большом городе? Нет, чудесную случайность, со shy;единение двух половинок сломанного талисмана, слияние двух верных сердец, прекрасных и верных любовников, прошедших весь лабиринт и хаос обширных дебрей земли, чтобы найти друг друга – веление и волю судьбы.

Глядя в замешательстве, в сомнении на эту женщину, погру shy;женную в мрачную, вызывающую беспокойство задумчивость, он вдруг захотел крикнуть ей отчаянно, яростно: «О чем дума shy;ешь? Что означает этот трагичный, таинственный вид? Думаешь, ты до того утонченная, что я не способен тебя понять? Ты вовсе не столь уж изумительна! Мои мысли и чувства не менее глубо shy;ки, чем твои!».

Какое-то время миссис Джек, погруженная в мрачную, глубо shy;кую, непостижимую для Джорджа задумчивость, опиралась о стол, на котором были разбросаны эскизы и наброски костюмов. В конце концов Джордж порывисто, раздраженно с силой ударил ладонью по гладкой столешнице. Эстер тут же вышла из задум shy;чивости, испуганно взглянула на него, снимая кольцо и вновь надевая, потом с добрым, теплым взглядом подошла к нему и улыбнулась.

– Что разглядываете, мистер Уэббер? Нравятся вам мои эски shy;зы, а?

– - Да! Очень, – холодно ответил он. – Замечательные, – хо shy;тя не смотрел на них.

– Люблю работать здесь, – сказала Эстер. – Все инструмен shy;ты такие чистые, красивые. Посмотри, – указала она на стену, где свисали с гвоздей рейсшина и треугольник.

– Красивые, правда? Словно бы живут своей жизнью. Такие опрятные, крепкие. С их помощью можно сделать очень изящ shy;ные, красивые вещи. И сами они величественные, благородные. Наверное, замечательно быть писателем, как ты, обладать спо shy; собностью выразить себя в словах.

Джордж покраснел, резко, с подозрением глянул на нее, но промолчал.

– По-моему, это величайшая способность на свете, – про shy;должала Эстер серьезным тоном. – С нею не может сравниться ничто – она доставляет полное удовлетворение. Господи, жаль, что я не умею писать! Если б могла изложить то, что знаю, напи shy;сала бы замечательную книгу. Сказала бы несколько таких ве shy;щей, что у читателей глаза бы на лоб полезли.

– Каких? – с любопытством спросил Джордж.

– О, – с горячностью ответила Эстер, – всевозможных, какие знаю. Я каждый день вижу изумительные вещи. Вокруг такая красо shy;та, великолепие, и, похоже, всем на это наплевать! Позор, тебе не кажется, а? – произнесла она тем негодующим тоном, который вы shy;зывает у людей смех. – Мне кажется. Я бы хотела рассказать людям о своей работе. О тех вещах, которыми работаю, – сказала она, по shy;глаживая пальцами мягкую, гладкую столешницу. – Хотела бы рас shy;сказать обо всем, что можно делать с помощью этих чудесных при shy;надлежностей: о том, какая жизнь заключена в них – как они висят на стене, каковы они на ощупь. Господи, как бы хотелось мне рас shy;сказать людям о своей работе! О том, что я испытываю, когда делаю эскизы! Внутри у меня происходит нечто чудесное, захватывающее, и никто ни разу не спросил меня об этом, никто не попытался уз shy; нать, что это такое, – возмущенно сказала она, словно несла ка shy;кую-то личную ответственность за это дурацкое невнимание. – По shy;зор!.. Знаешь, я хотела бы написать обо всем, что вижу всякий раз, выходя на улицу. Все это постоянно становится более великолеп shy;ным, красивым. Я все время обнаруживаю новые вещи, которых прежде совершенно не замечала… Знаешь, что мне кажется одной из самых замечательных вещей на свете? – внезапно спросила она.

– Нет, – ответил Джордж, словно зачарованный, – что?

– Так вот, слушай, – выразительно ответила она, – витрина скобяной лавки… На днях я проезжала мимо одной по пути в те shy;атр, и Господи! – она была такой замечательной, что я останови shy;ла машину и вылезла. Там были все эти прочные, красивые инст shy; рументы, они образовывали чудесный рисунок, это была словно бы некая странная, новая разновидность поэзии… Да, и вот что еще! Я хотела бы рассказать, как выглядит высокое здание, когда подходишь к нему. Иногда вечером оно образует замечательный вид на фоне неба – мне бы хотелось написать его красками… Хо shy;телось бы рассказать и обо всех разных людях, которых вижу, о том, как они одеты. Написать все, что знаю об одежде. Это самая очаровательная вещь на свете, а о ней как будто бы никто ничего не знает.

– А ты? – спросил Джордж. – Много знаешь о ней? Думаю, что да.

– Много ли знаю? – воскликнула Эстер. – Он еще спраши shy;вает! – Возмутилась она с комичным видом и по-еврейски воз shy;дела руки к небу. – Дай мне растерзать его! – произнесла она, весело имитируя свирепость. – Дай мне его растерзать! Так вот, молодой человек, скажу только, что если хочешь найти кого-то, кто знает о ней больше, чем твоя старушка Эстер, тебе придется посвятить поискам долгие годы. Больше по этому поводу сказать мне нечего.

Джордж невольно восхитился той радостью, которую достав shy;ляли Эстер ее мастерство и знание; хвастовство ее было таким ве shy;селым и добродушным, что ни у кого не могло бы вызвать недовольства, и он был уверен, что оно полностью оправдано.

– О, я знаю изумительные вещи об одежде, – торжественно продолжала она. – Такие, которых не знает больше никто. Как-нибудь расскажу тебе… знаешь, у меня есть работа в одной круп shy;ной швейной фирме в южном Манхеттене. Приезжаю туда по ут shy; рам дважды в неделю, делаю эскизы. Место для работы велико shy;лепное, жаль, ты его не видел. Такое чистое, просторное, там большие, тихие комнаты, и вокруг рулоны, рулоны превосходно shy;го материала. В этих тканях есть нечто величественное, они бла shy;городные, красивые, из них можно делать прекрасные вещи. Я люблю ходить в цех и наблюдать маленьких портных за работой. Знаешь, они отличные мастера, некоторые получают двести долларов в неделю. И Господи! – неожиданно воскликнула она, ее маленькое лицо весело раскраснелось, – как от них воняет! Ино shy;гда просто ужасно, кажется, эту вонь можно резать ножом. Но я люблю наблюдать за их работой. У них такие искусные руки. Когда они продевают нитку и завязывают узелок, это похоже на танец.