Путь проклятых. Повести и рассказы - Дмитрий Громов

В конце третьего месяца к ним на концерт явился представитель всемирно известной фирмы грамзаписи EMI. Когда музыканты завершили программу, он прошел к ним за кулисы и предложил записать альбом. Такой удачи они даже не ожидали. Разумеется, группа с радостью согласилась.

Альбом вышел через два месяца. Единогласно его назвали "Начало пути". Все пятеро верили: это действительно только начало. Впереди у них долгий и прекрасный путь к успеху и совершенству.

Чарли, Джон и Бенни усиленно работали над новыми совместными композициями. Ник и Дэвид тоже написали несколько песен - группа готовила новую программу. По общему согласию, Джон включил в нее одну из своих инструментальных сюит. Теперь, когда группа уже получила некоторую известность, да и финансовый вопрос не стоял так остро, "Путь к вершне" мог себе это позволить.

Успех новой программы превзошел все ожидания. Композицию Джона не только не отвергли - она вызвала бурю оваций! Джон торжествовал. Они выпустили еще один альбом под названием "Вторая ступень", и Джон с новой энергией принялся за работу. В нем кипела жажда творчества, он был уверен, что сможет создать музыку, которой до сих пор не существовало, нечто новое, более возвышенное, открыть неизведанную страницу в музыке. Он чувствовал в себе силы для этого…

…Прошло два года со дня создания группы. К тому времени "Путь к вершине" записал уже четыре альбома, и в хит-параде занял третье место. У всех пятерых появились солидные счета в банке; понемногу звон денег начал заглушать голоса гитар и органа, музыка становилась все более однообразной. Болото шоу-бизнеса постепенно засасывало группу, как и многих их предшественников. Джон и Бенни еще пытались что-то сделать, но чувствовали, что и сами все глубже увязают в этой трясине.

В тот день они, как обычно, сидели в кабачке у Элма - это стало уже своего рода традицией. Сегодня на концерте они сыграли песню из своей первой программы, и публика снова плакала. Музыканты и сами находились еще под впечатлением, и потому почти не разговаривали.

"Ведь могли же раньше, - думал Джон. - Всего два года назад. Слушатели плакали от наших песен и ревели от восторга. Мы знали, что пишем настоящую музыку. А сейчас…"

Кто-то тронул его за плечо. Джон обернулся. Перед ним стоял человек в потрепанном сером костюме, сохранившем, однако, былой лоск. Под костюмом наблюдалась мятая рубашка без галстука. Джон с трудом узнал его: писатель-фантаст, которого он видел здесь последний раз около двух лет назад. Тогда он еще разглагольствовал о том, что Человечество должно переродиться внутренне. Или что-то в этом роде.

- Разрешите с вами переговорить, мистер Лэкер.

- Пожалуйста.

Джон махнул рукой остальным - мол, я вас покину ненадолго - и пересел за соседний столик. Он напряг память и припомнил: писателя зовут Эдвард Мак-Кейз.

- Я слушаю вас, мистер Мак-Кейз.

- Вам известна моя фамилия?

- Да, я читал несколько ваших рассказов.

- А я был на нескольких ваших концертах. Об этом я и хотел бы с вами поговорить - о вашей музыке.

- С удовольствием, - Лэкер чуть натянуто улыбнулся.

- Речь о конкретной песне. О той, от которой зал плакал. Я, признаюсь, тоже прослезился. Вы знаете, как вам удалось достичь такого эффекта?

- Честно говоря, нет. В свое время, когда мы только начинали выступать, наш ударник на концерте разбил очки, и от волнения застучал в чуть другом ритме. Мы все подстроились к нему - и вот что получилось.

- Я так и думал - вы нашли это случайно.

- Что - "это"?

- Нужный ритм и частоту. Вы знаете, что в мозгу существуют различные ритмы биотоков, соответствующие протекающим в нем процессам - альфа, бета и так далее?

- Что-то такое читал.

- Так вот, вы попали в резонанс с одним из мозговых ритмов. Причем с тем, который относится к высшей, духовной сфере - эмоциям, чувствам. Я понятно объясняю?

- Да, вполне. Весьма интересно. И что же дальше?

- А вот что. Вы сломали, точнее, проникли через некий защитный барьер, стоящий в мозгу. Потому ваша музыка и произвела такое впечатление. А теперь давайте рассуждать логически. Если б музыка оказалась плохой, искусственной, то даже проникнув через барьер, она не вызвала бы никаких эмоций. Значит, в вашей музыке действительно есть настроение, чувства, мысли - это уже хорошо. Но все-таки она далека от идеала.

- Идеал вообще недостижим - на то он и идеал.

- Но подойти к нему, говоря языком математики, сколь угодно близко - можно.

- Да, наверное. На мой взгляд, это музыка Баха, Бетховена, некоторых других классиков. Не вся, конечно.

- Возможно. Но их музыка не могла пробиться через предохранительные барьеры мозга. Их смог преодолеть только случайно найденный вами ритм, который совпал с одним из биоритмов мозга. Боюсь показаться вам наивным идеалистом, а то и просто психом - но музыкой можно непосредственно влиять на людей. Делать их лучше. Или хуже. Или просто - другими .

Джон задумался. А если писатель прав? Хоть он и фантаст, но в его идее что-то есть.

- Вижу, вы задумались над моими словами, - сказал Мак-Кейз, вставая. - Не стану вам мешать. Я верю: вы это сможете.

"Что - "это"?" - снова хотел спросить Джон, но Мак-Кейз уже направился к выходу. Лэкер вернулся за столик к коллегам по группе. Слова Мак-Кейза не давали ему покоя. "Что он имел в виду - "Вы это сможете"? Биоритмы, мозговые барьеры…" В памяти снова всплыла последняя песня. Джон попытался выделить из нее ритмическую основу. Ну-ка, ну-ка, что у нас получается? Мелодия и подголоски отошли на задний план и исчезли, в голове запульсировал четкий ритм ударных и ритм-гитары. И вдруг из этого ритма начала рождаться другая, новая мелодия! Явственно проступили переливы органа, стал слышен высокий и сильный голос соло-гитары и оттенявший ее бас, серебряной капелью отозвалось фортепьяно, синтезатор выводил свои неземные рулады. Джон отключился от всего - он сидел и внимал звучавшей в нем музыке. И вдруг он осознал: вот она, музыка, о которой он мечтал всю жизнь! Джон сорвался с места и, забыв шляпу, выскочил на улицу, в промозглую сырость осеннего Лондона. "Домой, домой, скорее домой - успеть записать рождающуюся внутри него симфонию!"

Джон работал всю ночь. Новая музыка стремительно распускалась подобно чудесному бутону, крепла, звучала в нем - а он только лихорадочно записывал. Но он зря торопился. Если он не успевал записать, мелодия повторялась снова, и лишь потом развивалась дальше. Менялся ритм, подключались новые инструменты, солировал орган, выбивали дробь ударные, а Джон писал, как одержимый.

Наконец, уже под утро, в голове Лэкера прозвучал последний аккорд, и все смолкло. Джон сидел словно в трансе, глядя на засыпанную исписанными нотными листами комнату. Он хотел кому-то позвонить, но тут же забыл, кому и зачем. Не раздеваясь, Лэкер рухнул на диван и провалился в сон.