Драйзер - Сергей Батурин

Летом 1934 года Драйзер получает из Москвы приглашение присутствовать на I Всесоюзном съезде писателей, однако важные личные дела не дали ему возможности выехать в Москву. «Но Вы знаете, — писал Драйзер А. М. Горькому, — что свои лучшие пожелания я посылаю Вам и съезду. Ваше присутствие и участие в нем — залог того, что съезд пройдет с большим успехом и воодушевлением».

В этот период Драйзер сочувственно относится к социальным исканиям Э. Синклера, принявшего активное участие в создании лиги, ставившей своей задачей «покончить с бедностью в штате Калифорния». Когда Э. Синклер выдвинул свою кандидатуру в губернаторы штата, Драйзер поддержал его. Оценивая позицию Синклера, Драйзер подчеркивал, что он полностью осознал, что «капиталистическая машина, запущенная в действие в конце нашей идеалистической гражданской войны», уже «отработала свое и пришла в упадок». В декабрьском номере журнала «Эсквайр» за 1934 год Драйзер опубликовал очерк «Эпический Синклер».

В январе 1935 года в этом же журнале появляется очерк Драйзера «Кисмет». Первоначально он назывался «Быть или не быть», в нем писатель рассуждал о проблеме смерти и, по его словам, пытался «опровергнуть утверждение Шекспира, выраженное через образ Гамлета и заранее предполагающее, что самоубийство — это акт личного выбора индивидуума».

В феврале 1935 года Драйзер заболел, за короткий срок он потерял в весе около восьми килограммов. Ему пришлось отказаться полностью от работы и уехать из Нью-Йорка на отдых в «Ироки». Здесь он много читает. Немного оправившись от болезни, он соглашается выступить с лекциями о реализме и романтизме в Северо-западном и Чикагском университетах. Однако здоровье его все еще оставляет желать лучшего, и он решает принять приглашение Дж. Дугласа провести лето в Лос-Анджелесе. Сдав свой загородный дом в аренду, они с Элен уезжают в Калифорнию.

Все лето Драйзер прожил в доме Джорджа и Молли Дуглас, оплачивая часть расходов по хозяйству. «Молли, имевшая какие-то дела в Сан-Франциско, этим летом очень часто уезжала из Лос-Анджелеса, — пишет Элен, — и Драйзер вдвоем с Дугласом прекрасно проводили время…» Они вместе занимались философией, читали стихи Суинберна и Шекспира, Китса, Стерлинга, Шелли. После работы Драйзер обычно сидел на краю небольшого бассейна, наблюдая за жизнью рыб и птиц. «Потом он любил рассказывать, как птицы обращаются со своими птенцами — как они учат их летать с ветки на ветку, ловить твердые крошки хлеба, которые Тедди бросал им в воду, чтобы они размокли, как они обращают внимание своих птенцов на червяков или насекомых и как они наказывают и бранят их, когда те совершают какие-нибудь серьезные ошибки. Все животные привлекали к себе внимание Тедди».

Но окружавшая писателя жизнь была далеко не такой идиллической, как нарисованная выше картина. В начале мая ему сообщили, что попечители библиотеки в городе Ангола в его родном штате Индиана распорядились предать огню все его книги. «Я знаю, что настойчиво распространяется представление обо мне как о каком-то чудовищном, все увеличивающемся в своих размерах двухвостом животном с двумя рогами. Подтверждения этому поступают отовсюду, и меня это нисколько не удивляет, — писал Драйзер 17 мая 1935 года. — Уже многие годы я имею вполне достаточно доказательств того, что католики делают все возможное, чтобы помешать не только чтению, но и распространению моих книг. Я также знаю, что в определенных газетах, принадлежащих крупным корпорациям, запрещено даже упоминать мое имя… Когда же дело касается нападок на меня, то их публикуют на первых страницах».

Этим летом Драйзер встречался с братом Питера доктором Дональдом Маккордом, с профессором Калифорнийского технологического института Калвином Бриджесом, молодым журналистом Томом Тринером. Он с горечью узнает о смерти жены Менкена, а несколько позднее скорбит по поводу самоубийства давнего приятеля Рея Лонга. Эти печальные события заставили его снова и снова задумываться над проблемами жизни и смерти, над возможностями человека в этом мире, над там, как отдельная личность может лучше выразить свою индивидуальность.

В середине октября Драйзер и Элен на двух машинах отправляются в обратное путешествие. По дороге, в штате Арканзас, они попадают под сильный ливень, вода заливает багажники автомашин, в которых находились сотни страниц материалов. В одном из небольших городков они снимают коттедж и раскладывают страницы для просушки.

«Никогда не забуду ту ночь, когда за окном шумел ливень, — пишет Элен, — а мы возились с сотнями листков, расправляя их, раскладывая по всему дому: на кроватях, стульях, ящиках, развешивая на веревках, которые Тедди натянул от стены к стене по всей комнате. Это была какая-то фантастическая и в то же время мучительная ночь…»

Через несколько месяцев после возвращения из Лос-Анджелеса Драйзер получил телеграмму от дочери Дугласа, сообщавшую о его неожиданной кончине от инфаркта. «Смерть Джорджа потрясла меня, сообщение кажется невероятным. Выберите, пожалуйста, лично четыре дюжины роз и пошлите с надписью — «От Драйвера — Джорджу», — телеграфировал писатель Дональду Маккорду.

Элен пишет, что Драйзер в эти минуты вспомнил горькие слова, которые Дуглас «пророчески произнес в ту минуту, когда мы собирались уезжать: «Во всяком расставании есть привкус смерти».

Драйзер в эти годы находился в весьма стесненной материальном положении. Книги его в Америке не переиздавались, гонорары, изредка поступавшие из Европы, где его романы пользовались большим успехом, не давали возможности свести концы с концами. Вышедший из печати сборник стихотворений «Настроения» принес их автору менее 200 долларов. По приглашению различных университетов он по-прежнему выступает с лекциями о реализме.

Молодой в то время писатель Уильям Сароян прислал Драйзеру свою вторую книгу рассказов «Вдох в выдох» (издательство «Рэндомхауз», 1936 год). Прочитав ее, Драйзер писал двадцатилетнему Сарояну: «Думаю, что книга превосходна… В ней все выглядит таким же мрачным, как оно и есть в действительности, и таким же отчетливо ясным, словно огромный, черный алмаз. Вы поистине первоклассный пессимист. Похоже, что для вас жизнь представляется отвратительной кутерьмой, в которой секс является единственной отдушиной, да и секс нынче не тот, что был раньше. Я удивляюсь, как случилось, что все мы не покончили с собой. Особенно вы. Но, может быть, вы один из тех, кто облегчает свою душу, когда пишет… Ваш труд — своего рода чувствительный реализм, если можно назвать чувствительным, как это делается обычно, человека, который не видит в этой неизменной тенденции к беспорядку ничего иного, кроме горя. Я все же не думаю, что все ограничивается только этим. Безусловно, следует сказать кое-что и об ощущении здоровья, бодрости, наслаждении и удовлетворении, которые может испытывать человек, отработавший, скажем, на бойне, хорошо пообедавший, держащий в объятиях свою девушку — и все это в течение трех-четырех часов — и которому нравится все это. Может быть, именно в этом и заключается… ваша точка зрения, в конце концов. Вы уходите от всего этого через натурализм, через юмор и непоследовательность».