На руинах - Галина Тер-Микаэлян

— Ладно, отнесу. Ой, мамочки, какая куртка смешная, ты ее с пугала сняла? А ты когда опять приедешь?

— Не знаю, может, и никогда. Дай я тебя еще раз поцелую — на всякий пожарный.

Глава двадцать пятая

В день похорон Халиды с утра зарядил мелкий осенний дождь, и небо над Москвой казалось затянутым тусклой серой пеленой. Гражданская панихида проходила в стенах института, в котором она много лет работала и с которым потом в течение всей своей жизни не прерывала связи. Народу собралось много — друзья студенческих лет, товарищи по работе, многих из них Сергей даже и не знал.

Петр Эрнестович, самолет которого опоздал из-за метеоусловий, приехал уже после начала панихиды. Приблизившись к Сергею, он встал рядом и осторожно коснулся руки брата. Сергей обернулся и кивнул, бледное лицо его казалось высеченным из камня.

«Как странно складывается жизнь, — думал Петр Эрнестович, — Сережа был нам со Златой, как сын. Мы думали, он будет иметь большую счастливую семью, а мы с ней, моей Златушкой, станем нянчить его детишек, как своих внуков. В сорок восемь лет она неожиданно родила, теперь у меня трое детей, а бедный Сережа всех потерял — обеих жен, дочь. Лиза с Тимуром уже тактично дали понять, что Русланчик и Юрик фактически не его сыновья — Лиза хочет сама заниматься мальчиками. По закону Сережа имел право не согласиться — он усыновил детей и любит, как родных. Я даже подумать не мог, что он так легко их отдаст, я готов был всеми силами помочь ему в воспитании, но он… Как он это сказал? „Что одинокий мужчина под шестьдесят с разбитым сердцем и поглощенный наукой будет делать с двумя пацанами? Конечно, о деньгах тут и речи не может быть — я всегда буду помогать им материально“. Я был потрясен этими его словами! Сказал бы он так, будь они его родными детьми?».

Увидев Петра Эрнестовича, к ним приблизился директор института Валентин Петрович Знаменский, бывший университетский товарищ академика Муромцева.

— Приветствую, Петр, мои соболезнования.

— Здравствуй, Валентин, благодарю.

Они пожали друг другу руки, и Знаменский представил стоявшую рядом с ним высокую миловидную женщину.

— Рита, жена моего внука.

— Мы учились вместе с Халидой, — тихо сказала она, — примите мои соболезнования.

«У Вальки Знаменского такой взрослый внук! Это значит, что Халида по возрасту могла бы быть моей внучкой, — с горечью подумал Муромцев-старший, — хотя, кажется, Валек немного старше меня. Все равно, как нелепо складывается жизнь!».

Рита Знаменская отошла и, встав рядом с заплаканной светловолосой женщиной, что-то тихо ей говорила.

«Друзья ее юности, — ощущая странную отрешенность в душе, думал Сергей, — той юности, что прошла без меня, рядом с Юрой. Перед самим собой можно не кривить душою — я полюбил ее в тот день, когда в шестьдесят пятом очнулся после аварии и увидел рядом девочку неземной красоты. Наталья? Влечение, жалость к ее молодости и одиночеству, ответственность, бешенство и унизительное чувство после ее измены, но любовь… Нет, я всю жизнь любил одну лишь Халиду, хотя не осознавал этого. Но она меня не любила, она любила Юру, даже после его смерти. Когда мы были вдвоем, я всегда ощущал его присутствие, и, если честно, мне казалось, что лишним при этом был я. Она вышла за меня от отчаяния, потому что всегда очень тепло относилась ко мне — как к другу. Мы с ней вместе пытались ИМ противостоять, я уверен теперь, что это именно ОНИ убили ее. Петя недоволен, что я согласился оставить мальчиков с Лизой, он не понимает — я одинаково люблю всех ее детей. Всех! И пусть они будут вместе, если Лиза так хочет, я уже стар, и неизвестно…»

Петру Эрнестовичу внезапно показалось, что брат сейчас упадет. Он крепко стиснул руку Сергея, но тот повернул к нему лицо и слабо кивнул, чтобы успокоить.

— Ты еще побудешь в Москве, Петя? — негромко спросил он. — Какие у тебя планы?

— Я забронировал себе место в гостинице. Задержусь, наверное, здесь на недельку — у меня в Москве кое-какие дела. А у тебя что?

— Скорей всего, вернусь в Питер вместе с тобой, ты сейчас…

Внезапно Сергей умолк, не окончив фразу — его поразило лицо стоявшей неподалеку Риты Знаменской. Смертельно побледнев, она ахнула и впилась глазами в мужчину, прислонившего к стене у входа в зал.

— Тебе нехорошо? — испуганно спросила подруга, поддержав ее под локоть.

— Мне показалось… Боже мой, это же Юра — там, у стены, посмотри! Юра, первый муж Халиды, ты же помнишь его? Который погиб!

Подруга растерянно поискала глазами, но никого не увидела — Самсонов, случайно встретившись глазами со Знаменской, поспешно отвернулся и выскользнул в дверь. Однако Сергей, проследив за полным ужаса взглядом Риты, успел заметить спину выходившего из зала человека. Что-то в его облике показалось ему очень знакомым, но он не успел об этом задуматься, потому что брат спросил:

— Так ты не договорил, что ты хотел сказать, Сережа?

— Я? Ах, да, я хотел спросить — ты сейчас совсем один живешь? Женя вообще не появляется?

Петр Эрнестович сильно смутился.

— Он…гм… Да, я его почти не вижу, потому что он очень занят с диссертацией, но он просил меня передать тебе и ребятам свои соболезнования.

— Понятно.

Сергей не стал больше спрашивать, чтобы не усугублять смущения брата — он знал, что даже самая невинная ложь дается тому с мучительным трудом.

— Да-да, и как раз сегодня Женя делает доклад в ведущей организации, поэтому он и не смог со мной приехать, — сказав это, Петр Эрнестович ощутил некоторое облегчение, поскольку это было правдой.

Он не стал уточнять, что узнал о предстоящем докладе сына совершенно случайно и не от самого Жени, а от его научного руководителя профессора Доронина. Получилось так, что тот, продиктовав Артему новый адрес Жени, оставил записную книжку на столе, а листок с адресом из нее вывалился и куда-то запропастился. Позже, совершенно запамятовав, что его аспирант сменил координаты, Доронин позвонил по старому телефону и попросил позвать Женю. Петр Эрнестович дипломатично ответил:

«Жени сейчас нет, Марат Васильевич, запишите, пожалуйста, другой номер».

«Ах, да, я и забыл! — спохватился Доронин. — Евгений ведь говорил мне, я даже записал где-то тот его телефон и новый адрес, но, наверное, потерял. Продиктуйте, пожалуйста, если вам нетрудно».

Петр Эрнестович продиктовал номер телефона бывшей квартиры сестры, они немного еще поговорили, и в конце разговора Доронин случайно упомянул о предстоящем докладе. Петр Эрнестович сделал вид, что он об этом знает.

«Наверное, нам обоим следует пожелать друг другу успеха, — с легким юмором сказал он, — мне, как отцу, и вам, как руководителю. Когда у него назначена сама защита?»

«Ориентировочно на тридцатое декабря, хотя, может, и перенесут, если не соберется кворум, — Новый, год, сами понимаете. В конце ноября он уже начнет рассылать рефераты, но по секрету вам скажу: один из оппонентов уже написал отзыв, и отзыв блестящий».

«Что ж, я очень благодарен вам, Марат Васильевич, за все, что вы делаете для моего сына».

«Что вы, Петр Эрнестович, — возразил Доронин, но по голосу чувствовалось, что слова благодарности академика Муромцева были ему очень приятны, — Евгений действительно представляет на соискание чрезвычайно интересные результаты. Если честно, в этом году он меня приятно удивил своим трудолюбием — вначале, если помните, его отношение к работе было несколько прохладным».

Петру Эрнестовичу хотелось знать подробности, но расспрашивать и показывать свою неосведомленность было неловко, поэтому он поинтересовался в общих чертах:

«А как в целом специалисты оценивают работу моего сына?»

«Ну, как вы знаете, предзащита уже состоялась, — Доронин, естественно, был уверен, что для академика Муромцева это не новость, — отзыв о его работе наша кафедра дала положительный, все уверены, что защита пройдет на высоком уровне. Завтра мы едем делать доклад в ведущую организацию, сейчас главное — получить от их кафедры не просто хороший, а очень хороший отзыв. На докладе будет присутствовать академик Соболев — я созвонился с ним, и он обещал приехать. Если он даст работе положительную оценку, это для нас большой плюс. Так что, Петр Эрнестович, не волнуйтесь — будем надеяться, что все пройдет успешно».

Надежды профессора Доронина оправдались — доклад Женя сделал блестяще, в его адрес было сказано много лестных слов. Под конец выступил специально приехавший на заседание старый академик Соболев. Он начал с отмеченных им достоинств работы Евгения Муромцева, потом вдруг отвлекся от темы и пространно заговорил о будущем советской науки. Присутствующие знали, что старик оседлал своего любимого конька и мужественно запаслись терпением. Им известно было также, что академик глуховат и вряд ли расслышал хотя бы половину доклада аспиранта, однако на протяжении всей речи Соболева выражение лиц научных сотрудников оставалось почтительным, и никто не позволил себе улыбнуться даже краешком губ.