Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма - Мэтью Бжезинский

Гостиница «Рэдиссон Славянская» возвышалась на набережной Москва-реки рядом с Киевским вокзалом и плавучим казино в псевдокитайском стиле, с фигурой огнедышащего дракона в носовой части и с деревянным трапом у борта, украшенным неоновыми огнями и флагами пива «Корона». По очертанию в плане здание гостиницы напоминало удлиненный, слабовогнутый, бледный полумесяц. Ее окна с дымчатыми тонированными стеклами смотрели через реку на большие желтые рекламные щиты бульонных кубиков из Словении, венчавшие собой дома класса люкс на Набережной улице.

Гостиница «Рэдиссон» была первым большим советско-американским совместным предприятием, договорные документы которого были скреплены президентскими печатями с обеих сторон в 1990 году. В те времена идеологического противостояния капитализм все еще был ругательным словом в Москве, и Горбачев медленно отпускал поводок советского бизнеса. Великолепная гостиница на четыреста тридцать номеров усиленно рекламировалась как символ сближения двух держав и являла собой блестящий образец наступления эры капитализма. Но уже к 1998 году она стала неким предостерегающим знаком и местом, которое ассоциировалось с убийством и темной стороной рыночной революции в России.

Даже с учетом сказанного гостиница «Рэдиссон» оставалась уникальным местом, люди приходили просто поглазеть на нее. Роберта и я обычно брали столик в кафе Моцарта в холле гостиницы, сидели на стульях из литого чугуна под навесом из сочных и пышных растений и развевающихся международных флагов. Потолочные неоновые светильники освещали полированный мраморный пол холла и входящих в него посетителей. Среди них были правительственные чиновники США, выглядевшие несколько потерянными и напряженными в их застегнутых на все пуговицы темных костюмах, западные туристы в армейских ботинках и пропотевших рубашках, странствующие торговцы со своими хорошенькими переводчицами и чеченские бандиты с телохранителями и любовницами.

Молодые, высокомерные и заносчивые бандиты-чеченцы вели себя как хозяева этого места, с важным видом расхаживали от стола к столу, сжимали в объятиях и трижды целовали в щеки своих друзей. Они были крупного телосложения, с широкой грудью, пышными гривами черных волос и с крошечными мобильными телефонами. Можно сказать, что они имели тягу к красивым вещам, начиная от стоящих у подъезда «мерседесов» с шоферами, часов от Картье, брюк от Версаче и кончая туфлями из черной замши с золотыми кисточками, которые стоили восемьсот долларов и после недельной носки по московской грязи становились негодными.

Персонал гостиницы относился к ним с сановной почтительностью и услужливо подскакивал к ним по первому щелчку пальцев, в то время как все мы, остальные, сетовали по поводу отвратительного обслуживания. Но мы не сердились и не придавали этому большого значения. В конце концов не так часто вы могли сидеть за столом рядом с хищниками и за стоимость супа или салата наблюдать их обычаи и привычки.

Все это было даже относительно безопасно. Только однажды в Санкт-Петербурге были случайно убиты двое британцев, когда представители одной из враждующих банд открыли огонь по бандитам из другой шайки, сидевшим за соседним с британцами столом. В гостинице «Рэдиссон» был всего только один случай стрельбы, да и то несколько лет тому назад, до того, как чеченцы установили полный контроль над ней. Теперь же они были столь многочисленны, что любой выпад против них в их собственном логове был равносилен самоубийству.

Чеченцы были наиболее жестокими и безжалостными изо всех московских преступных шаек. В столице находилось не более тысячи чеченцев, но они контролировали большую часть как подпольной, так и законопослушной экономики, и, как утверждали, имели на содержании многих политиков. Втайне я симпатизировал им, потому что эти гордые горцы Кавказа не напрашивались в состав Российской империи и были побеждены в жестоких войнах как царской, так затем и советской властью. Их столица город Грозный лежала в развалинах, а их народ был согнан в лагеря беженцев. Мне было трудно винить чеченцев за их желание хоть немного ответить тем же.

В гостинице «Рэдиссон» они держались вместе и много веселились, зачастую взрываясь хохотом при какой-либо шутке, да так искренне, что тряслись их золотые ожерелья, а испуганные постоянные клиенты проливали свой суп на скатерть. Когда их боссы ели, телохранители стояли в стороне, спокойно беседуя между собой или с широкоплечими охранниками гостиницы. Их подружки обычно сидели за отдельными столами, свои сумки с логотипами дорогих итальянских бутиков при гостинице, заполненные покупками и ювелирными украшениями, держали под столами.

Это были русские или украинские женщины, великолепные блондинки или рыжие, с пухлыми губками и ангельскими лицами. Мы часто могли слышать их телефонные разговоры, когда они звонили по мобильным телефонам своим подругам, матерям или няням, оставшимся с детьми:

– Тебе нужно что-нибудь купить в магазине? Как себя чувствует отец? Не беспокойся, мама, я говорила тебе, что прошлой ночью меня не было дома.

Чеченцы собирались в гостинице «Рэдиссон», потому что ею управлял молодой чеченец приятной наружности, уроженец Грозного, по имени Умар Джабраилов, известный в Москве просто как Умар. Даже в местных газетах его называли просто по имени, как обычно принято называть известного футболиста или ведущего певца в рок-группе. Офисы Умара располагались на седьмом этаже бизнес-центра гостиницы «Рэдиссон», и спустя несколько недель после обеда в ресторане «Белое солнце пустыни», в середине мартовских ид, я договорился с ним о встрече.

Дверь лифта открылась, и я наткнулся на человека ростом шесть футов и пять дюймов и весом примерно в триста фунтов. Это был один из девяти телохранителей Умара. Извинившись, я объяснил цель моего визита. Отрывисто-грубым голосом мне было предложено подождать, пока человек-гора что-то говорил в свой рукав. У него был наушник с проводами, уходящими куда-то за воротник, как у агента спецслужбы.

– Сюда, – пробормотал он, передавая меня другому гунну, стоявшему около боковой стеклянной двери. По дороге в приемную меня, как эстафетную палочку, передали еще двум плоскоголовым, которые сопровождали меня по бокам, когда мы молча шли к офису Умара. В приемной меня встретила поразительно красивая секретарша, которая удивила своим безупречным английским языком.

– Господин Бжезинский, – приветствовала она меня, вставая из-за стола с компьютером, – хорошо, что вы пришли. Устраиваетесь поудобней, – и она показала на элегантный кожаный диван с ямочками. – Могу я вам что-нибудь предложить? Что-нибудь выпить? Минеральной воды? Умар скоро будет. Не хотите ли пока посмотреть его газетные вырезки?