Герман Геринг. Железный маршал - Борис Вадимович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
19 марта показания давал инженер Далерус, с чьей помощью в 1939 году Геринг пытался договориться с англичанами о Данцигском коридоре. Из его показаний следовало, что Геринг действовал по собственной инициативе, а не от имени Гитлера, который уже принял решение напасть на Польшу. В ходе перекрестного допроса Далерус сообщил, что Геринг предупредил его: Риббентроп попытается любой ценой сорвать переговоры, вплоть до того, что может устроить авиакатастрофу, жертвой которой станет Далерус. Он завершил свое выступление на пессимистической ноте:
«Если бы я знал тогда все то, о чем я знаю сейчас, я бы понял, что все мои попытки посредничества заранее обречены на провал».
20 марта в ходе перекрестного допроса Геринг вынужден был отвечать на вопросы по поводу его роли в преследовании евреев. Ему пришлось признать, что, как уполномоченный по выполнению четырехлетнего плана, он участвовал в конфискации еврейской собственности, а как президент рейхстага подписывал нюрнбергские законы, резко ограничивавшие права евреев. Выяснилось также, что Геринг отдавал Гиммлеру и Гейдриху приказы о вытеснении евреев из экономической жизни Германии и сосредоточении их в гетто.
Затем речь зашла о вывозе Герингом культурных ценностей с оккупированных территорий. Рейхсмаршал утверждал, что действовал исключительно во благо государства, которому в дальнейшем собирался передать всю коллекцию.
Геринг был доволен своим выступлением и поставил его в пример другим подсудимым:
«Если вы будете защищаться хотя бы только вдвое хуже меня, то это уже будет здорово. Но не забывайте об осторожности — каждое ваше слово они могут передернуть и использовать против вас».
21 марта британский обвинитель сэр Дональд Максуэлл-Файф обвинил Геринга в убийстве британских летчиков, пытавшихся бежать из плена, и в передаче в руки СД русских военнопленных — евреев и комиссаров. Геринг эти обвинения отрицал, указывая, что о расстреле британцев узнал постфактум и тотчас сменил коменданта лагеря, приказавшего расстрелять пленных. В то же время он признал, что в данном случае исполнялся приказ Гитлера, который невозможно было отменить. Что же касается русских военнопленных, то передачей их людям Гиммлера занимались сухопутные войска, а не люфтваффе, в чьи задачи, естественно, не входило брать пленных. На вопрос, как он относится к Гитлеру сейчас, когда ему стало известно обо всех преступлениях, творившихся от имени фюрера, Геринг ответил, что не представлял себе масштабов массовых убийств, что убийства не одобрял, но лояльность Гитлеру сохранял как в дни побед, так и в дни поражений. Сам же рейхсмаршал, по его словам, знал лишь о нескольких казнях и о «некоторых подготовительных мероприятиях».
Союзные обвинители, как выяснилось, гораздо хуже Геринга знали представленные на процессе материалы, равно как и особенности функционирования германского государственного аппарата. Поставленные ими вопросы были слишком общими и позволяли Герингу пускаться в пространные рассуждения. Он поведал суду о своем миролюбии, о своей оппозиции войне с Россией, о помощи евреям, о том, что не был причастен к поджогу Рейхстага (хотя сам поджог ему и не инкриминировали). Биркет констатировал:
«Геринг показал себя очень способным человеком, улавливавшим смысл задаваемого ему вопроса, когда он только формулировался. Он всегда оказывался компетентнее своих обвинителей по каждому задаваемому вопросу. Он владел сведениями, которые ни обвинителям, ни членам трибунала не были известны. Ему вполне удалось отстоять свои позиции. Обвинение совершенно не справилось со своей обязанностью и не смогло сокрушить доводы Геринга. Его ожидаемого поражения так и не произошло».
Американского обвинителя Роберта Джексона обстоятельность и убедительность доводов Геринга привели в такую ярость, что он даже сорвал с себя наушники. Председательствовавший британский судья лорд Лоренс вынужден был объявить перерыв.
22 марта вечером Геринг спросил Гильберта:
«Ну как? По-вашему, я смешно выглядел?»
«Этого я утверждать не могу», — признал американский психолог.
«Не забывайте, что я противостоял лучшим юридическим умам Англии, Америки, Франции, России (не знаю, как его западные коллеги, а уж Руденко на звание «лучшего юридического ума» России того времени никак не тянул, даже с учетом того, что почти все настоящие «лучшие юридические умы» уже либо сгинули в ГУЛАГе, либо были поставлены к стенке, либо эмигрировали. А как оратор Руденко сильно уступал тому же Вышинскому, но тот уже занимал слишком высокопоставленную должность, чтобы непосредственно выступать на процессе. — Б. С.). А за их спиной был государственный аппарат. Я же сражался один как перст! — с гордостью заявил Геринг. — Могу спорить на что угодно, что обвинение вынуждено было признать, что я сделал все, как подобает!»
Геринг поведал Гильберту, что решил взять на себя формальную ответственность за антисемитскую политику, хотя он и не мог предполагать, сколь разрушительными окажутся ее последствия. Он признался, что теперь, когда он узнал обо всех ужасах «окончательного решения», не считает такую политику правильной:
«Боже упаси, неужели вы считаете, что я дал бы согласие на ту или иную акцию, заведомо зная, что ее результатом станет геноцид? Уверяю вас, мы и не думали ни о чем подобном! Я лишь хотел устранить евреев с командных постов в экономике и правительстве (ну уж где-где, а в правительстве-то евреев к 1933 году точно не было! — Б. С.). Но не забывайте о том, что они развернули против нас мощнейшую кампанию во всем мире».
«Вы что же, за это на них обиделись? Нельзя же было терпеть издевательства втихомолку», — заметил Гильберт.
«Да, это была ошибка», — признал Геринг.
Из обвинителей ниже всех рейхсмаршал оценил советского прокурора:
«Руденко нервничал больше меня, — удовлетворенно говорил он Гильберту. — Но он совершил ошибку, дав мне возможность вставить в свой ответ слова о том, что русские угнали в Советский Союз 1 680 000 поляков и украинцев. Вместо того чтобы одернуть меня словами: «Мы не собираемся выслушивать здесь ваши обвинения», он сказал: «Вы не имеете права приводить здесь в качестве примера советские акции». Так и сказал — «акции», ха-ха! Бьюсь об заклад, старина Сталин прислал ему такую телеграмму, что не дай ему бог! Он же проговорился! Еще один удар я ему нанес, когда он спросил, почему я не отказался выполнять приказы Гитлера: «Тогда мне сегодня не пришлось бы печься о своем здоровье!» «Акция» — это технический термин диктаторского государства, означающий ликвидацию. Онто прекрасно
