Луиза Вернье - Розалинда Лейкер

Он прищурился.

— Куда? В Лион? Ты, кажется, говорила, что твоя мать родом оттуда? Или ты решила открыть свое ателье где-нибудь в провинции? Ты явно настроена усложнить жизнь нам обоим, да?

— Я пришла сказать тебе то, о чем не могла написать в письме. Я выхожу замуж. И уезжаю в Англию как жена одного лондонца по имени Роберт Престбери.

Пьер притих. Слышно было, как тикают часы на стене, из окна долетал приглушенный стук копыт, громкие приказания и марширующие шаги часовых, предвещающие смену караула. Луиза отвернулась, потрясенная до слез его окаменевшим лицом. В его голосе не слышалось уже ни грубости, ни гнева, когда он ответил ей со сдержанным отчаянием:

— Не совершай такую же глупость, которую сделал я. Ты прекрасно знаешь, что, если есть на свете два человека, созданных друг для друга, так это мы с тобой. Давай попытаемся спасти хотя бы то, что осталось.

Она трясла головой, с усилием переводя дыхание, чувствуя, что вот-вот разрыдается.

— Ничего хорошего из этого не выйдет. Тем самым мы причиним неизмеримую боль и себе, и другим людям. Это должно прекратиться.

Луиза вышла из комнаты, ничего не замечая вокруг из-за застилавших глаза слез. Потом она даже не могла вспомнить, как добралась до дома.

В тот же вечер Паулина де Меттерних надела свое первое платье от Уорта. Это был шедевр простоты, выполненный из белого тюля. Она выделялась в толпе роскошных туалетов, словно ее освещал луч прожектора. Императрица, сверкавшая своими роскошными драгоценностями, с большим интересом рассматривала красивое платье этой новой блистательной придворной. Еще до окончания вечера она поинтересовалась у принцессы, кто сшил это платье. Евгения удивилась, услышав, что его придумал англичанин по имени Уорт. Принцесса не скупилась на похвалы, назвав его новой восходящей звездой моды. Императрица удивленно кивнула, сверкнув бриллиантами своей диадемы.

— У звезды должны быть спутники. И я рассчитываю стать одним из них.

Принцесса де Меттерних пообещала, что завтра утром Уорт придет к ее величеству. Она уже знала, что в будущем ей придется платить втрое и даже еще больше за любое платье Уорта. Императрица — тоже звезда в собственном поднебесье, и, куда бы она ни пошла, ее спутники последуют за ней.

Уорт был очень занят, когда рано утром ему сообщили, что в десять он должен быть у императрицы. Мужчины, независимо от времени суток, обыкновенно являлись на прием к императрице в вечернем платье, но он, к огорчению Мари, отказался снять свой сюртук.

— Я — независимый предприниматель и художник, — гордо заявил он, — а не лакей.

Мари подвела к окну сыновей, чтобы они посмотрели, как их папа идет во дворец. Может, и правильно, что он остался в этом сюртуке с бархатным воротником. Уорт все-таки ужасно высокомерен.

18

Луиза с Робертом поженились. На гражданской церемонии и на венчании присутствовали Катрин, Уорты и еще несколько близких друзей, потом все пошли в ресторан, где был накрыт свадебный завтрак. Луиза решила для себя, что будет Роберту хорошей женой — он доказал, что по-своему любит ее, усыновив чужого ребенка. Она направит все свои силы на процветание «Престберис», Роберт пообещал ей, что она создаст в Лондоне свой собственный маленький Париж.

Все отправились провожать их на вокзал. Луиза махала им из окна купе, держа на руках Поля Мишеля. Роберт, напившийся шампанского, развалился на сиденье, дожидаясь, когда она сядет к нему на колени. Но Луиза стояла у окна до тех пор, пока последний шпиль и последняя крыша Парижа не скрылись из виду.

До Кале они добрались уже к вечеру. Было холодно. С бушующего моря, которое казалось почти черным под проливным дождем, дул сильный ветер. Роберт заказал довольно комфортабельную каюту первого класса. Он съел обильный ужин, но Луизу тошнило как от сильной качки, так и от всего пережитого, и есть ей не хотелось. Она скоро ушла в каюту, предоставив мужу наслаждаться бренди и сигарами.

Луиза с облегчением улеглась на узкую койку, устало прикрыла глаза и слегка притушила фитиль медной висячей лампы, чтобы ее маленький сын, спавший на противоположной койке, не испугался, если проснется в незнакомой обстановке. Когда в каюту, спотыкаясь, вернулся Роберт, он наделал столько шуму, что ребенок проснулся и в ужасе заплакал. Луиза попыталась протестовать, но Роберт не обратил на нее ни малейшего внимания, срывая с себя одежду. Она думала, что он займет свободную верхнюю койку, но сегодня была его брачная ночь. Он сорвал с жены ночную рубашку и толкнул на продавленную койку. Ее сын еще долго издавал жалобные рыдания, потом они перешли в сонные всхлипывания.

С наступлением утра над белыми скалами Дувра поднялось солнце, однако дул по-прежнему сильный ветер, и по небу бежали грозовые облака. Пока они ехали в поезде до Лондона, Луиза с интересом рассматривала в окно безмятежные виды кентской сельской местности с ее причудливыми сушилками для хмеля и громадными фруктовыми садами.

Поль Мишель вел себя хорошо и, стоя на коленях на сиденье, с удовольствием разглядывал вместе с мамой проплывающие виды, а потом весело играл с обезьянкой на палочке, которую подарила ему на прощание Катрин.

Уже стали показываться лондонские пригороды с лесом дымовых труб, когда Роберт неожиданно очнулся от дремоты. Он сел, поправил шейный платок и взволнованно одернул манжеты. Потом бегло поглядел в окна на проплывающий пейзаж, чтобы определить, где они проезжают. Роберт стал вдруг похож на мальчика, на провинившегося школьника, который возвращается домой с плохими отметками. С тех пор, как они приплыли в Дувр, он говорил с ней только по-английски, и она отвечала ему по-английски. Так теперь будет всегда, но она не допустит, чтобы ее сын забыл свой родной язык, с ним она всегда будут говорить по-французски.

— Я должен тебе кое-что сказать, Луиза. Наверное, я должен был сказать это еще до отъезда из Франции.

Ее кольнуло недоброе предчувствие.

— Что такое?

— Э-э-э… В общем, дело вот в чем. Мои родители считают, что Поль Мишель — мой сын.

Она решила, что он сделал это из добрых побуждений. Теперь ее сын — и его сын.

— Это очень благородно с твоей стороны, но недальновидно. Ведь твои родители сразу поймут, что мальчик родился до твоего приезда в Париж. Ему было три недели, когда ты стал работать у Гажелена. Они-то ожидают увидеть грудного младенца или ребенка, которому чуть больше года.

Он снова откашлялся.

— Не беда. Я и раньше бывал в Париже. Причем дважды. Просто я не мог сказать им, что мы все это время были женаты, ты же держала меня в подвешенном состоянии. Когда я приезжал домой, то уже пытался подготовить их к свадьбе. Когда я дал телеграмму, в которой сообщал, что мы собираемся пожениться, пришлось приврать, что у нас с тобой уже есть ребенок.